Отряд - Андрей Посняков

К столу подбежал служка, поставил с поклоном кружицу:

- На здоровьице!

- Козьма Куцее Вымя, артельный староста, - подняв кружку, улыбнулся мужик. - Ну, за знакомство!

- Иван, Леонтьев сын, торгового гостя приказчик, - в свою очередь представился Иванко. Выпили. В голове зашумело.

Козьма с укоризной качнул головой:

- Чтой-то ты мало пьешь, Иване!

- А я вообще… - Выдохнув, юноша справился с нахлынувшим опьянением. - Вообще малопьющий.

- Малыми кружечками, что ль, пьешь? - хохотнул артельщик. - Поня-а-атно.

И больше как отрезало - с выпивкой не приставал. Сам-то пил сколько хотел, а знакомца нового не неволил. Дальше, слово за слово, пошла беседа. Козьма оказался не местным, из Новгорода, однако в Тихвине бывал не впервой и многих здесь хорошо знал. Этим и воспользовался Иванко: сославшись на указ мифического купца - своего хозяина, - стал выспрашивать подробненько про лоцманов да баркасы.

- А купчине твоему в которую сторону плыть-то? - полюбопытствовал артельный староста. - По Волхову аль по Мологе да Чагодоще - к Волге?

- В Стокгольм, - негромко отозвался Иван.

- А, в Стекольны, - по-своему обозвал шведскую столицу плотник. - Знаем сей град.

- Бывал, что ли? - Юноша недоверчиво моргнул.

- И не раз, - спокойно, без всякого хвастовства, отозвался собеседник. - Нашим гостям торговым избы там ладили да амбары. Ино до осени не успели, остались и на зиму - с подрядчиком познакомились, вот как с тобой, в корчме, после и свеям домишки рубили. Энгельберт Хазер, подрядчик, хоть и лютерской веры, а человек оказался честный. На верфях подрабатывали, где корабли рубят. Ух, я тебе скажу, и кораблищи - огромные, не то что наши карбасы. Океанских плаваний суда, понимать надо!

- Так ты, чай, и лоцманов знаешь, и карбасных?

- Знаю, - Козьма улыбнулся. - Не всех, но многих. Вишь, во-он, у дальней стены, на лавочке, человечек сидит. Не, не тот, что башкой пьяной к стене привалился, другой, рядом, в немецком кафтане.

- Белобрысый такой?

- Угу. То Терентий Ухо, как раз из заморских лоцманов будет. Свести тебя?

- Давай.

- Ну, обожди немного.

Похлопав чуть захмелевшего Ивана - а захмелеешь тут, куда деться, какими бы порциями ни пил! - по плечу, Козьма Куцее Вымя вразвалочку подошел к лоцману, что-то сказал, кивая на молодого «приказчика». Лоцман Терентий проворно поднялся на ноги и чуть погодя уже сидел на лавке между Козьмой и Иваном.

- Ты его, друже, угости, - шепнул Ивану Козьма.

Юноша так и сделал: подозвал кабацкую теребень, протянул серебряную деньгу - а на все давай, петь, гулять, веселиться будем!

- Ну, вы веселитеся, - ближе к ночи попрощался Козьма, - а мне завтра на Бастрыгина амбарец достраивать да новые сени рубить. Пошел я.

- Удачи тебе, Козьма!

- И вам всем того же.

Артельный староста - хороший мужик! - ушел, сгинул в дождевой пелене, а вместо него в кабак завалило сразу пятеро - все молодые, наглые, с гнусными такими ухмылочками. В другой-то раз Иванко бы попасся - ну, не миновать драки, - а тут опьянел, расслабился, и все вокруг вдруг показались такими хорошими, родными.

- Эх, Терентий, - пьяно улыбнулся Иван. - Давай-ка еще намахнем, что ли?

- Давай, Иване, - лоцман махнул рукой. - Эй, кабацкая теребень, наливай!

И намахнули. Еще по одной, и еще… Иванко никогда не думал, что питухам вот этак весело! Всех вокруг хотелось обнять, сказать что-нибудь такое радостное или уж, на худой конец, затянуть удалую песню.

- А и споем! - обрадованно поддакнул Терентий. - Еще по одной - и споем. Запросто!

Сказано, сделано - выпив, затянули на пару:

То не гром гремит, не молонья бьет,То молоденькой Добрынюшка Микитинец,Он поехал по раздольницу чисту полю.Чисту полю!Еще день-то за день будто дождь дождит,А седмица за седмицей, как река, бежит!Бежит! [1]

Ух, как здорово петь оказалось! И все кругом, кажется, подпевали, когда Иванко дирижировал кружкой. Хорошо стало, благостно, и люди вокруг - уж такие хорошие, нигде таких людей больше нет. И эти пятеро… такие славные парни. Да, похоже, кроме них в кабаке больше и нет никого. Интересно, а где все-то?

- Эй вы, скоморохи, - нехорошо осклабясь, поднялся один из пятерки. - А ну, кончай гунявить, не то враз по сусалам огребете!

- Чего-чего? - глупо улыбаясь, не понял Иван. А потом и до него дошло, что вяжутся. Что ж, драка так драка, раз уж не миновать. - А ну повтори, че сказал!

- Я всякой осляти тугоухой повторять не буду, - подбоченился оскорбитель. Молодой, высокий, морда нахальная, круглая, под горшок стрижка. Под стать ему и дружки - встали, нехорошо похохатывая, подоставали ножи.

- Цыть, - оглянулся на них кругломордый. - Ножики уберите, мы с этими сопленосыми и так потешимся. А ну-ка…

Единым прыжком молодой нахал подскочил к Иванке и с размаху влепил кулаком по уху. Иван и с лавки долой. Следом за ним на пол полетел и собутыльник. Последнего, кстати, узнали.

- А, это Тереха с Белозерской - шпынь.

- Белозерские завсегда вяжицких боялись! - безапелляционно завопил кругломордый, он, похоже, и был тут вожаком. - А ну, робята, покажем этим шпыням, кто такие парни с Вяжицкого ручья! Отмутузим?

- Отмутузим!

- Верно сказал, Кирюха!

И пошла потеха. Для начала Иванку саданули в бок, потом схватили за руки, за ноги, раскачали - тут бы ему и конец, да протрезвел, вывернулся, хватил подвернувшегося под ногу сапогом в морду - вяжицкий балбес так и отлетел к стенке, заблажил, вытирая рукавом юшку.

Не давая нахалам опомниться, Иван сильным ударом сбил с ног еще одного из вяжицких и схватил скамейку… Схватил бы, отбился, да не хватило силенок - для неполных-то шестнадцати лет несподручно тяжелой скамейкой махать. Ну да ничего! Иван улыбнулся, увидев, как, выплевывая изо рта выбитый зуб, поднялся на ноги Терентий Ухо, закричал радостно:

- Эй, лоцманюга! Хватай, что под руку попадется!

Терентий схватил со стола пару увесистых кружек и запустил их в нападавших… Впрочем, те уже давно не нападали, а, встретив неожиданный отпор, очумело переглядывались.

Гляделки эти прекратил кругломордый - выхватил из-за пояса кривой кинжал, скомандовал:

- В ножи их!

И сделал первый выпад, стараясь достать Ивана. Ну, уж что-что, а фехтовать Иванко умел, спасибо разбойного приказа дьяку Тимофею, научил. Жаль вот только сражаться было нечем - вытащенный из-за голенища сапога нож хоть и длинен, а все же не палаш и не сабля, размаху того нет. Тем не менее и ножом Иванко орудовал вполне успешно - первым же выпадом раскровянил кругломордому руку. Тот заверещал и резво отпрыгнул в сторону. А другие в схватку не очень-то торопились, похоже, это были те ребятки, что только с пьяными хватки.

Криво улыбнувшись, кругломордый что-то просипел одному из своих. Понятливо кивнув, тот скрылся за дверью. Остальные четверо, повинуясь приказу вожака, встали у двери, загораживая врагам выход. Иванко и Терентий переглянулись: прорвемся? А, чем черт не шутит! И бросились бы, и, может, прорвались бы, кабы в дверях вдруг не появились шпыни: еще с полдесятка парней с дубинами!

- Бей их, ребята! - Едва завидев подмогу, кругломордый Кирюха выставил вперед нож и, злобно замычав, бросился на Ивана. Уклонившись от выпада - отбить было невозможно, лезвие вражеского кинжала неминуемо скользнуло бы по клинку и поранило пальцы, - «приказчик» бросился на пол, стараясь проскользнуть у противников между ног… и получил дубиной по руке! Хорошо, удар пришелся по касательной, вскользь, и все же от боли позеленело в глазах, а выбитый нож бессильно покатился по полу.

- Ага! - заверещал кругломордый. - Не жалей вражин, братцы!

- Эй, эй, мертвяков сами выносить будете! - предупредил целовальник.

Кирюха покривил губы:

- Не боись, дядько Петро, вынесем! Первый раз, что ли? Когда мы тебя подводили?

«Ага! - запоздало подумал Иван. - Так у них тут все схвачено. Ничего, пробьемся…»

Однако пробиться было легче сказать, чем сделать - парни с Вяжицкого ручья были настроены весьма решительно и, похоже, вовсе не собирались размениваться на шутки. На Ивана шли сразу трое - посередине кругломордый Кирюха с окровавленной рукой, а по бокам - двое с дубинками. Шли, приговаривали:

- Ну-ну, щас…

Круглое лицо Кирюхи лоснилось от пота. От парня тяжело пахло чесноком, потом и грязным, давно не мытым телом. Маленькие белесые глазки смотрели с угрозой, выпяченная нижняя губа выражала презрение, в левой руке поигрывал кинжал.

- Щас, щас… дождетеся…

И - йэх!

Обернувшись, Иванко подмигнул Терентию и бросился на левого дубинщика, а как только тот замахнулся, сразу отпрянул вправо, ударив незадачливого Кирюху ногой в живот. Послышались вопли и грязная ругань; чувствуя позади себя тяжелое дыхание лоцмана, Иванко нырнул вниз: прокатиться, ударить врагов по коленкам… и понял, что не успеет! Те просто-напросто отошли назад на полшага - катайся себе, сколько влезет, вернее, сколько позволят. А позволили немного.