Корабль Роботов. Ветви Большого Дома. Солнечный Ветер - Михаил Пухов

— Тогда у меня есть к тебе предложение, — сказала Ханка, отодвинувшись и поправив волосы после того, как Сай наглядно, и убедительно показал ей, насколько он не против. — Ты всегда собираешься заниматься грави — защитой, или это была только выпускная работа в учебном городе?..

— Да как тебе сказать… («В такую минуту она говорит о гравизащите!») Боюсь, что мое призвание еще не определилось. Иногда мне кажется, что люди интересуют меня намного больше, чем…

— Вот и хорошо! Значит, у нас это получится!

— Что получится?

— Профессиональная семья.

Сай Мои по только не высказал возражений, но, более того, снова пылко расцеловал подругу. Предложение было вдохновляющим и, чего греха таить, лестным для семнадцатилетнего юноши. Профсемья — разновидность обычной парной, с той только разницей, что отец и мать не занимаются ничем, кроме воспитания детей, но уж в этом достигают величайшего мастерства. Детей в таких семьях бывает до десяти и больше. Иногда (правда, очень редко) один из партнеров уходит: тогда детей продолжает опекать оставшийся, профотец или профмать…

Напустив на себя солидность, которая, как ему казалось, приличествует будущему многочадному родителю, Сай Мои сказал:

— Что ж, неплохо! Я думаю, ты можешь оставить ребенка от Мельхиора. А ему говорить об этом вовсе не обязательно…

Когда Сай стал грихастхой и получил от гуру разрешение жить вне ашрама, они заказали себе дом в Северной Карелии, в красивой и малолюдной местности. Дом напоминал розовую шипастую раковину, выброшенную штормом далеко на берег, прямо в сосновый лес. Жилище было великовато для двоих, но так хотела Ханка: ведь они собирались обзавестись множеством детей. Ханка выбрала для поселения прохладную северную широту. Пусть дети растут закаленными.

Рядом проходила ничем не обозначенная граница владений рода Осмо. Род, насчитывавший более тысячи лет, был одной из наиболее дружных и тесных человеческих групп на Земле. Никакая «сверхиндивидуализация», никакие распады его не коснулись. Как только это стало возможным, члены рода, съехавшись со всего света, поселились на старых корнях, там, где, согласно легенде, построил шалаш во время охоты их богоподобный предок. Осмо могли работать в разных концах Солнечной Системы, по дома их стояли здесь, рубленные из вековых сосен. На праздники Осмо надевали льняные рубахи и суконные кафтаны, подпоясывались расшитыми бисером поясами, вплетали в волосы цветные ленты… Они даже устроили для Ханки и Сая нечто вроде свадьбы по старинному обряду. Невысокого «жениха» вконец засмущали песнями, превозносящими богатырский рост молодого:

Всех на голову длиннее,

На длину ушей он выше.

Перекладины подняли,

Чтобы шапкой не цеплялся…

Зато Ханка мигом усвоила правила обряда и вовсю ревела с новоявленными подружками, оплакивая «девичью жизнь».

Послушный зову «колдуна» — зоопсихолога, выбежал из чащи медведь, толстобокий и мохнатый, будто бескрылый шмель: с ним плясали, взяв за лапы, а потом угощали зверя с берестяных блюд пирогами и ягодами… Ханка была на последних неделях беременности, хотя и вдвое сокращенной генетиками, но все же требовавшей некоторых предосторожностей. С медведем она не плясала и старалась не объедаться.

Наливался холодной зеленью рассвет в стороне Соловецких островов, будоражила кровь полная луна. Сородичи разбрелись по постелям; медведь, перебравший хмельного, колодой лежал под столом на дворе, и только неугомонные подростки еще гонялись друг за другом вокруг дымного кострища, да в орешнике слышался смех спрятавшихся парочек. Отказавшись от ночлега, Сай бережно вел Ханку через лес. На их пути не раз вставали бесшумные сизые тени, но, сверкнув глазами, отступали. Звери в этом краю дружили с человеком.

Уже неподалеку от их раковины, светоносно — розовой, странным образом сочетавшейся с медными соснами и мшистыми валунами, Сай увидел, что сердечная подруга более подавлена, чем устала. И подавленность, как ни удивительно, нарастала по мере приближения к родному дому. Ханка едва переставляла ноги, стараясь не глядеть на Сая…

Навстречу им, как бы невзначай держа руки на прикладах подвешенных у седла парализаторов, прогулочным шагом выезжали из — за молодого ельника три одинаково одетые всадницы.

9

На вторую неделю я взвыл от бездействия.

В нейтринике и абсолют — двигателях я смыслил мало, но руки у меня были умелые, а кроме того, я сразу понял, чего не хватает их «Орлеанской деве». Корабельный зал для собраний, высокий, на стрельчатых опорах, казался незавершенным без органа. Я представил себе, как играю Баха или Генделя где — нибудь над провалом межзвездья, в сиянии галактического рукава: ей — богу, сами того не зная, для такого концерта и писали великие маэстро… Мне казалось, что амазонки, среди которых немало было чутких к музыке, просто расцелуют меня за такую идею. Однако Гита только плечами пожала: «Орган, так орган», — а Кларинда, рассеянно похвалив, сказала, что орган они действительно соорудят, но собственными силами, поскольку девушки должны все уметь.

Итак, оставалось мне ходить в лес за опятами, объезжать коней, сытно есть и спать с Бригитой: от всего остального я был избавлен. Но скоро я понял, что таков не только мой удел.

С каждым днем в общине оставалось все больше мужчин. Амазонки приводили их с собой, как сердечных друзей или наставляемых. Мы, конечно, сразу же знакомились, выяснили, кто чем дышит. Скоро я сблизился с Уго Кастеллани. Этот обаятельный смешливый брюнетик, на вид совсем мальчишка, «подобранный» главной тело — хранительницей Кларинды, Аннемари, вызывал во мне чувства старшего брата. Ему, так же как и мне, практически некуда было девать свое время. Бродя по лугам и речным долинам, спорили мы на разные отвлеченные темы; соревновались в кулинарных тонкостях, скакали наперегонки, жгли костры, разыгрывали спектакли с видеофантомами — в общем, проводили время, как десятилетние ребята на каникулах.

Уго подкатило под горло еще быстрее, чем мне. Он и вообще — то был непоседа: почти не появлялся в региональном учебном городе, и выпуск его уже вторично откладывали, зато успел обшарить все Круги Обитания и чуть не погибнуть в марсианской пустыне. Аннемари приручила его тайнами зрелой женственности, однако ненадолго: скоро Уго начал тосковать о свободе. Не будучи дурой, наставница отпустила его помотаться по свету. Вернувшись, Уго заблажил снова, но уже по другой причине.

— Ты не думай, что мне правится только шляться! — заявил он мне за нашей очередной трапезой у костра, в один из последних ясных октябрьских вечеров, над гуашево — синей водой устья Десны. — У меня как раз очень основательное, неподвижное призвание. Я архитектор жилых комплексов. Удивлен? То — то и оно, что даже в учгороде об этом не знают, до недавних пор сам не был уверен, а компьютер внушал совсем иное…