Золотоискатели в пустыне - Владимир Обручев

Когда опять набралась вода, ее попробовали; она была уже гораздо лучше, и ишаки напились вволю. По совету Мафу ее снова вычерпали до дна.

— Теперь пойдет совсем хорошая вода, — заявил рудокоп.

В этих занятиях время прошло до вечера. Надзиратель, бродивший по окрестностям в поисках другого колодца на случай, если первый не удастся очистить, вернулся с известием, что в соседней роще живут старый калмык с женой, которые караулят маленькую пашню с ячменем, оберегая ее от кабанов, зайцев и фазанов. Калмыки ничего не знают о дунганах, за лето не видели ни одного человека, но через неделю ждут возвращения своих. Старики понемногу молотят снопы и намолотили уже два мешка зерна. Это известие обрадовало наших путников, так как они надеялись купить ячменя или муки, а по приходе калмыков иметь мясо и молоко. Поэтому путешественники не поскупились на пшено, бывшее уже на исходе, для вечерней каши.

Утром отправились в гости к калмыкам. Старики жили в маленькой юрте, насквозь продымленной и настолько ветхой, что кошмы стен и крыши во многих местах просвечивали. Гости застали их за молотьбой. Разложив несколько снопов на маленьком токе, калмыки, сидя на корточках, били колосья гибкими прутьями, часто прерывая работу, чтобы подремать на пригреве. По соседству паслась на веревке коза — единственный скот старой четы, скудно снабжавший их молоком, которое с чаем и цзам-бой (поджаренной ячменной мукой) составляло всю пищу отшельников.

Юрта стояла на окраине небольшой пашни, кое-как вскопанной и засеянной. Вокруг нее стеной высился сильно разросшийся бурьян, а за ним виднелась большая роща, над которой, словно уединенный форт, поднималась столовая гора из тех же желто-розовых слоистых пород, что и обрывы вокруг котловины.

Старики обрадовались неожиданным гостям (ведь целое лето они провели только вдвоем со своей козой и собакой), повели их в юрту и попотчевали жиденьким чаем с молоком. Лое отдарил их несколькими кусочками сахара-леденца, а Лю Пи — горсточкой табаку, чем несказанно обрадовал калмыка, давно уже курившего какие-то сушеные листья. Вечером, когда солнце село и сумерки опустились на котловину, старик и старуха пришли к новым поселенцам с ответным визитом. Они явились К ужину и разделили скромную еду путников, которая показалась им роскошной. Когда котел с кашей уступил место чайнику и все закурили трубки, старый калмык, по просьбе лое, рассказал о Мертвом городе.

— Давно, давно, может быть тысячу лет назад или больше — кто их считал, эти годы, кто записывал! — в этом городе жили люди, и вера у них была иная. Так я слышал от стариков, когда был еще маленьким. Уйгурами что ли звали этот народ. И были они подвластны большому хану, который жил где-то под Алтаем, а здесь в городе управлял маленький хан. Жил он со своими близкими и разными начальниками на большой горе, что стоит на дальнем краю города, а под горой жили его подвластные и солдаты.

Здесь, внизу, земля ценная, и вся эта котловина, где теперь только тополи и кусты растут и наш скот пасется, в те времена была возделана; от края и до края тянулись поля и сады. Поэтому и построили город рядом, в пустыне, чтобы не занимать место, годное для посева.

Большой город был тогда. Теперь его пешком за день не обойдешь, пожалуй дня два или три ходить будешь. Жителей в нем было много, но жилось им нехорошо. От зари до зари они трудились на полях и в садах, а жены их ткали дома ковры и шелка с утра до вечера. Весь урожай и всю работу они сдавали хану, а от него получали только скудное пропитание. Они же носили на себе в ханскую крепость воду из реки, доставляли топливо с Дарбуты и с гор, пасли ханский скот и лошадей вокруг озер Айрик и Улусту, где были луга и камыши, а сами не смели держать даже козу, никогда не видели ни молока, ни мяса. Надзиратели и солдаты держали их в повиновении и подгоняли на работе.

Хлеб, сушеные плоды, ковры и шелка хан отправлял на верблюдах к большому хану и получал от него разные товары, драгоценности для своих жен, оружие для солдат. Так и жили многие годы; такой порядок был и у предков хана.

Но однажды случилась беда. В горах, откуда течет река Дям, в конце лета, когда урожай с полей и садов еще не был собран, выпало много снегу, а потом стало опять тепло, и он сразу растаял. Пришла большая вода и затопила всю долину, занесла поля песком и камнем, повалила деревья. Почти весь урожай пропал, и людям грозил голод.

И вот надумал хан: чтобы прокормить только здоровых рабочих людей, — всех лишних уничтожить; стариков и старух перебить, молодых женщин и девушек продать в рабство соседям, а на выручку купить хлеба для оставшихся и для сдачи большому хану.

Стали солдаты забирать женщин и детей в крепость, чтобы отправлять их караванами, стали прикалывать стариков и старух. И по всему городу пошел плач, и люди потеряли голову. Смирные земледельцы взбунтовались, вооружились лопатами, мотыгами и, защищая своих близких, перебили надзирателей, солдат и осадили ханскую крепость. А в крепости воды своей нет, только приносная из реки, которую наливали в большие сосуды.

Когда вода кончилась, хан увидел, что дело плохо. Собрал оставшихся солдат, навьючил драгоценности на верблюдов, поджег все запасы хлеба в складах и ночью, прорвавшись через осаду, ушел со своими женами на Алтай к большому хану. Рабы разгромили крепость, но хлеба не нашли, и зимой в городе начался голод: кто умер, кто бежал. А то, говорят еще, большая буря случилась, и жилища всех оставшихся в городе людей песком засыпало, и все они, обессиленные голодом, погибли. Так рассказывают люди, правда ли, нет ли — не знаю.

Старик замолчал и смотрел на огонь, словно видел перед собою картину гибели города. Молчали и слушатели, подавленные его рассказом о событиях, похожих на то, что было теперь: восставшие осаждали и грабили города, опустошали страну, и людям грозил голод…

Потрескивали сучья тополей в костре, бросая красноватый свет на смуглые задумчивые лица, на шероховатые стволы тополей, на трех дремавших ишаков, равнодушных к людским тревогам. Во мраке ночи тихо шелестели листья. По временам кричала сплюшка.

— Так с тех пор уже много веков пустует этот город, — заговорил опять калмык, очнувшись от раздумья. — Долго пустовала и долина, заросла рощами, кустами, не оставалось и следа прежних полей и садов. А потом с великим Чингиз-ханом пришли наши предки и поселились здесь — место для наших зимовок хорошее, теплое. Только воды в реке стало меньше. Прежде, говорят, по всей долине текла вода канавками по пашням и садам, а теперь с половины лета и в самой речке только ямы с водой остаются…

— А вы свой хлеб разве не поливаете? — спросил Лю Пи.