Призрак - Роберт Харрис

Пройдя около пятидесяти ярдов, я приблизился к едва приметной прогалине. За ней на некотором удалении от дороги возвышались электрические ворота. Они блокировали доступ на подъездную дорожку, которая через несколько ярдов резко сворачивала в сторону и исчезала за деревьями. Я не видел особняк. Рядом с воротами располагался серый металлический почтовый ящик — без указанной фамилии, но с номером 3551. На одной из каменных колонн я заметил интерком и кодовую панель. Надпись на табличке гласила: «Территория охраняется сторожевыми циклопами». Чуть ниже указывался номер для бесплатного телефонного звонка. Я нерешительно вытянул руку и нажал на кнопку вызова, затем смущенно осмотрелся вокруг. Прямо надо мной на нависавшей ветке была закреплена небольшая видеокамера. Я еще раз нажал на звонок. Никакого ответа.

Не зная, что делать дальше, я отступил на пару шагов. На ум пришла шальная идея: перелезть через ворота и без разрешения хозяев осмотреть их владения. Но меня смущало наличие видеокамеры, и мне не нравилось предупреждение о «сторожевых циклопах». Я заметил, что почтовый ящик был переполнен корреспонденцией и по этой причине оставался незапертым. Не найдя большого криминала в желании узнать фамилию владельца, я оглянулся на видеокамеру, пожал плечами в жесте извинения и вытащил из ящика несколько писем. Одно из них было адресовано мистеру Полу Эммету и миссис Эммет; другое — профессору Эммету; третье — Нэнси Эммет. Судя по штампам на почтовых марках, почту не забирали около двух дней. Вероятно, чета Эммет уехала куда-то или… Что «или»? Была убита в особняке? Меня начинало беспокоить мое болезненное воображение. Некоторые письма прошли процедуру переадресации — на них имелись наклейки, закрывавшие первоначальный адрес. Я отскоблил одну из них большим пальцем и выяснил, что Пол Эммет являлся президентом emeritus чего-то там. Латинское название переводилось как Институт Аркадии. Далее указывался вашингтонский адрес.

Эммет… Эммет… По какой-то причине эта фамилия казалась мне знакомой. Сунув письма обратно в ящик, я вернулся к машине, открыл чемодан и вытащил пакет, присланный Макэре из архива. Через десять минут мне удалось найти ту ссылку, о которой я смутно помнил: П. Эммет (в роли св. Иоанна) играл в одном студенческом спектакле с Лэнгом. На фотографии он выглядел самым старшим участником труппы. Вот почему я принял его за аспиранта. В отличие от других, он предпочитал короткую прическу и более традиционную одежду: в ту пору мы называли таких парней «квадратами». Теперь я понимал, что привело сюда Макэру. Еще одно исследование о кембриджском периоде жизни бывшего премьер-министра Англии. Я вспомнил, что в мемуарах тоже имелось какое-то упоминание об Эммете. Взяв рукопись, я пролистал главу о студенческих днях Лэнга, но нужной фамилии там не было. Чуть позже я обнаружил, что цитата Эммета открывала последнюю главу:

Профессором Полом Эмметом из Гарвардского университета высказана замечательная мысль, которую он привел как доказательство уникальной важности англоговорящих народов в распространении демократии по всему миру: «Пока эти нации стоят вместе, свобода в безопасности. Однако как только они начинают ссориться друг с другом, тирания тут же собирает силу». Я полностью согласен с этим утверждением.

Белка, снова взобравшаяся на дорожный знак, недоброжелательно разглядывала меня с безопасного расстояния. Как все странно совпадало… Это чувство буквально захлестнуло меня. Странно. Очень странно.

Не знаю, как долго я находился в оцепенении. Мое ошеломление было настолько сильным, что я забыл включить обогреватель. Лишь когда до меня донесся звук приближавшегося автомобиля, я понял, что замерз почти до полного одеревенения. В зеркале заднего вида мелькнул свет фар, а затем мимо меня проехала небольшая японская машина, которой управляла темноволосая женщина среднего возраста. Рядом с ней сидел мужчина лет шестидесяти, в очках, куртке и галстуке. Он повернул голову и посмотрел на меня. Я тут же сообразил, что вижу перед собой Эммета (не потому, что узнал его; просто вряд ли кто-нибудь другой мог проезжать по этой тихой лесной дороге). Машина остановилась у ворот. Эммет вышел, чтобы забрать корреспонденцию из почтового ящика. Он снова бросил взгляд в моем направлении, и мне показалось, что ему не терпится подойти и расспросить меня. Однако он вернулся к машине. Автомобиль тронулся с места и исчез за стеной деревьев, предположительно направляясь к особняку.

Я сунул фотографии и несколько страниц из мемуаров в наплечную сумку, дал Эмметам десять минут на то, чтобы зайти в дом и справить нужду, а затем завел машину и подъехал к воротам. На этот раз, когда я нажал на кнопку вызова, ответ пришел незамедлительно.

— Слушаю вас? — раздался женский голос.

— Миссис Эммет?

— Кто спрашивает?

— Могу ли я поговорить с профессором Эмметом?

— Он очень устал.

У нее был протяжный голос. Стиль речи мог принадлежать и южанке, и английской аристократке. Металлическое звучание интеркома подчеркивало эту особенность: «Оночнъстал».

— Я не задержу его надолго.

— Вы договаривались о встрече?

— Дело касается Адама Лэнга. Я помогаю ему писать мемуары.

— Подождите минуту.

Почувствовав, что они рассматривают меня через объектив видеокамеры, я попытался принять достойную позу. Когда интерком вновь ожил, из него донесся мужской голос, говоривший с американским акцентом. Такие сочные и вибрирующие тона могли принадлежать только актеру.

— Это Пол Эммет. Я думаю, вы перепутали меня с кем-то другим.

— Насколько я знаю, вы учились в Кембридже вместе с Лэнгом.

— Да, мы были сверстниками, но я не могу претендовать на близкое знакомство с ним.

— У меня есть фотография, где вы оба стоите на сцене Рампы.

Последовала долгая пауза.

— Подъезжайте к дому.

Раздался вой электрического мотора, и ворота медленно открылись. Когда я поехал по дорожке, из-за деревьев появилась большая трехэтажная вилла. К центральной части особняка, построенной из серого камня, примыкали окрашенные в белый цвет деревянные крылья. Большинство арочных окон были оборудованы ставнями и украшены мозаикой из волнистого стекла. Возраст дома мог колебаться от шести месяцев до века. Короткий лестничный пролет вел к веранде с колоннами, где меня ожидал Эммет. Небольшие размеры участка и подступавшие к нему деревья создавали ощущение уюта и уединенности. Единственным звуком цивилизации был гул реактивного самолета, парившего где-то за низким облаком и спускавшегося к аэропорту. Я остановился перед гаражом, в котором виднелась машина Эммета, и, прихватив с собой сумку, направился к крыльцу.

— Простите меня, если я покажусь вам немного усталым, — сказал Эммет после нашего рукопожатия. — Мы только что прилетели из Вашингтона, и я действительно чувствую себя разбитым на куски. У меня есть правило — не встречаться ни с кем без предварительной договоренности. Но вы упомянули о фотографии и возбудили мое любопытство.

Его одежда соответствовала манере речи. Очки имели модную оправу из черепахового панциря. Темно-серая куртка сочеталась с зеленовато-синей рубашкой. Ярко-красный галстук демонстрировал мотив фазаньих перьев. Из нагрудного кармана торчал уголочек шелкового носового платка. Вблизи под оболочкой пожилого человека я увидел в нем молодого парня — возраст сделал его нечетким, но он прекрасно сохранился. Эммет не спускал глаз с моей сумки. Он хотел, чтобы я показал ему фотографию прямо на крыльце. Но у меня был навык в таких делах. Я ждал приглашения в дом, и ему в конце концов пришлось сказать:

— Отлично. Прошу вас, входите.

Дом имел блестящие деревянные полы. В воздухе пахло вощеной полировкой и высохшими цветами. Вокруг царила прохладная атмосфера нежилого здания. На лестничной площадке громко тикали старинные часы. Я слышал, как миссис Эммет говорила по телефону в другой комнате.

— Да, он приехал сюда, — произнесла она.

Затем я услышал удалявшиеся шаги. Ее голос стал неразборчивым и вскоре затих. Эммет закрыл переднюю дверь.

— Вы разрешите взглянуть на снимок? — спросил он.

Я вытащил фотографию и передал ее ему. Приподняв очки на серебристый «ежик» волос, он подошел к окну. Глядя на подтянутую фигуру Эммета, я догадался, что он занимался спортом: возможно, теннисом или гольфом.

— Да-да, — сказал он, поворачивая черно-белый снимок к блеклому зимнему свету.

Эммет наклонял фотографию под разными углами и подносил ее к длинному носу, словно эксперт, проверявший подлинность картины.

— Я почти не помню тот период времени.

— Но это же вы?

— Определенно! В шестидесятые годы я не сходил с афиш «Драмата»[40]. О боже! Как это было давно!