Адаптер - Борис Петров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рустам не заметил, как его шкаф заполнился женскими вещами. Ему казалось, что так и должно было быть, а это их медовый месяц, как было раньше у молодоженов. Старые традиции оставались в фильмах и учебных материалах, но в жизни такую роскошь не всегда могли себе позволить даже жители первого круга. Брак больше не считался большим событием: не было пышных церемоний, подтверждали согласие в храмах или мечетях, что имело равную силу, в доме мужа устраивали праздничный обед. Причем Пророк запрещал приглашать больше тридцати человек, поэтому выбор гостей был сложной задачей, и очень часто за столом сидели не родственники, а начальники и другие нужные люди, которые могли обидеться, если их не позовут. В четвертом круге все было проще, и на закон Пророка там откровенно плевали, а полиция совести смотрела на это с пониманием. Рустам помнил свадьбы друзей и родственников, где было столько гостей, что приходилось ставить столы на улице, и много, безумно много государственной водки, выдававшейся в столовых бесплатно, а на большие праздники и семейные торжества можно было выписать несколько канистр. Как радовалась Азин, когда ей пришло сообщение о том, что ее заказали на целый месяц. Она прыгала от счастья на кровати, как маленькая девочка, совсем забыв о правиле выпросить личные чаевые у клиента после хорошей работы. Неучтенные чаевые, которые могли быть оплатой угла в общежитии за несколько месяцев или покупки новой одежды, вариантов было много и, что самое главное, они не должны были платить налоги и комиссию агенту. Конечно, агент и налоговая знали об этом, не трогая личные доходы, модели и так приносили хорошую прибыль, 43 % отдавая агенту, из которых он платил не более 13 % в казну в качестве подоходного налога. Социальное обеспечение в основном входила расширенная медстраховка, которую оплачивал агент по франшизе. Но если смотреть глубже, то все агенты были квазигосударственными компаниями, каждая из которых держала не менее трех публичных домов или гостиниц с сотнями моделей разного класса и категории. Рустам, пока Азин спала, многое узнал о ее жизни и работе здесь. Профиль Беджана удивительным образом открывал многие двери в виртуальном мире. Чем больше он узнавал, чем глубже погружался в основы социального государства, где каждому был обеспечен постоянный доход, где каждый, в зависимости от круга, имел право на одинаковое количество услуг и льгот, входивших в неизменный постоянный доход, тем сильнее ненавидел свою страну, превратившую людей в послушный скот. Больше не было голода, все были обеспечены жильем согласно своему статусу, и государство требовало одного — исполнять свою функцию — об этом рассказывал отец и другие старики, когда они ходили ранней осенью в лес за ягодами. В поселке, в своей квартире нельзя было об этом говорить, а была ли эта бетонная клетка их? Что в жизни принадлежало им, если сама жизнь по закону Пророка принадлежала государству?
Азин повертелась перед зеркалом, бросая на него манящие взгляды. Она знала, что выжала из него все еще до завтрака, но ей нравилось, как он любуется ею, как все еще сдерживается, старается не поддаться искушению. Азин удовлетворенно хихикнула, в сотый раз решив, что это белье слишком вызывающе смотрится, красивое и возбуждающее в простоте форм и белоснежном блеске невинности. Надев темно-синюю чадру и завязав хиджаб как положено, она будто бы исчезла — в зеркале стояла скромница, благочестивая и покорная жена, не смевшая открыть рот или поднять выше ног блестящие пороком черные глаза.
Азин помогла Рустаму завязать галстук, одежду она подобрала сама, в тон своей чадре и платку. Еще до завтрака играя перед зеркалом, она примеряла его галстуки, завязывая сложные узлы, опуская кончик так, чтобы он был ниже лобка. Она придумала, как будет играть с ним вечером.
— А куда мы идем? — Азин весело смотрела на Рустама, поправляя ворот рубашки, все же он не умел носить такую одежду, она сразу заметила это.
Он подвел ее к терминалу и открыл ночное сообщение. Азин села на диван и нахмурилась. С экрана смотрела красивая женщина и улыбалась. Арестантская роба не портила, скорее внося волнующее чувство в ее образ. Взгляд женщины был далеко отсюда, а пугающая улыбка притягивала к себе, возбуждая желание поцеловать красивые губы, и в то же время отталкивала, напоминая оскал больного бешенством животного. Азин слышала в новостях ее имя: Ахметова Карина, отчество не было ни в новостях, ни здесь, словно она родилась без отца, по велению Пророка. Женщину приговорили к смертной казни, но судя по фотографии из зала суда, ее это совершенно не волновало. Азин не сразу поняла, что написано в письме, поток гневных чувств захлестнул ее. Она зло посмотрела на Рустама, и он понял ее взгляд, помотав головой.
— Тебе нравится смотреть на казни? — Глухо, подавляя крик, спросила она. Он еще раз помотал головой и указал пальцем на текст.
Азин закрыла глаза, заставляя себя успокоиться. Она ненавидела тех, кто ходил на казни, и еще больше ненавидела тех, кто платил за страдания приговоренных, упивался своей мнимой властью, желанием покарать того, кто посмел жить лучше тебя, кто посмел встать против всех. Она не разбиралась в преступлениях, выделяя только убийц детей и насильников, но и к ним она испытывала жалость, находя в методе государственной казни древнее зло, сидевшее глубоко в человеке. Это было именно то зло, о котором говорил священник в храме, о котором пел мула, призывая выжигать его из себя, выдавливать до последней капли… и это зло было разрешено.
— Это мать твоей жены. Не знала, что ты женат. Впрочем, не мое это дело. Хотя нет, где твоя жена? — Азин требовательно посмотрела на Рустама, нарушая всю этику поведения модели. Она настолько вошла в роль жены, что ощутила незнакомое чувство, разъедавшее сердце. Позже она поймет, что это была ревность, неоправданная и злая.
Рустам взял кусок конверта, в котором было письмо Беджана, Азин разрезала конверт на равные треугольники, и написал: «Я не знаю, где она. Не могу всего рассказать, просто поверь мне». Азин нахмурилась и закусила губу до крови. Ей хотелось рассказать ему, открыться. Она видела, что он ничего
