Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза - Михаил Восленский

Весьма характерно, что Хрущев, разделив обкомы на промышленные и сельскохозяйственные, несколько приоткрыл, таким образом, подлинные отношения собственности в советском обществе. И у государственной промышленности, и у колхозного сельскохозяйственного производства собственник один — класс номенклатуры.

Так что не надо поддаваться иллюзии, будто есть у колхозно-кооперативной собственности некий реальный владелец, отличный от обладателя государственной собственности и собственности общественных организаций. Колхозно-кооперативная собственность тоже принадлежит номенклатуре.

Социалистическая собственность — это собственность класса номенклатуры. Это и есть то общее, что объединяет государственную, колхозно-кооперативную собственность и собственность общественных организаций и позволяет легкие переходы из одной формы в другую, простые, как перекладывание из кармана в карман в одном пиджаке. Сами же эти так называемые «формы социалистической собственности» — всего лишь формы управления ею со стороны класса-владельца.

Зачем нужны эти формы? Поскольку владелец один, не проще ли было ему установить единую форму управления своей собственностью?

Такой вопрос только внешне логичен. Он игнорирует путь возникновения социалистической собственности.

Социалистическая собственность возникла в результате экспроприации «новым классом» всех, кого можно было экспроприировать. В результате вся собственность ликвидированных после революции классов — дворян и буржуазии — была объявлена государственной.

По тактическим соображениям помещичья земля была сначала — в соответствии с эсеровской программой — передана в пользование крестьянам. Проведенная в 1929–1932 гг. сплошная коллективизация была не чем иным, как экспроприацией номенклатурой крестьян. Но крестьянство невозможно было ликвидировать. Поэтому экспроприации была придана такая форма, как будто никакого перехода собственности от одного класса (крестьянства) к другому классу (номенклатуре) вообще не произошло, а просто крестьяне стали вдруг кооператорами. Так сложились «две формы социалистической собственности». Хотя, выражая настроения номенклатуры, Сталин, а затем Хрущев и поговаривали о том, что пора «поднять кооперативно-колхозную собственность до уровня общенародной», острой необходимости в таком акте не было, так что это до сих пор не сделано.

С собственностью общественных организаций дело обстоит иначе. Мы видели, что рту форму вообще придумали с запозданием. Неожиданный политический смысл она стала приобретать в связи с попыткой Хрущева вдохнуть жизнь в лозунг построения коммунизма. Было объявлено, что государство при коммунизме все-таки отомрет, а вот партия останется и функции государственных органов перейдут к общественным организациям. В этих условиях собственность общественных организаций стала приобретать черты той формы управления собственностью, к которой номенклатуре предстояло бы перейти, если бы действительно пришлось объявить, что государство отмерло и партийные органы стали осуществлять власть непосредственно и через псевдообщественные организации. Падение Хрущева положило конец разговорам о таком развитии, и собственность общественных организаций так и не успели объявить прогрессивной формой социалистической собственности — ростком коммунизма.

Итак, оказалось, что ликвидация частной собственности и превращение ее в социалистическую — это всего лишь перевод всего имущества в стране в собственность господствующего класса — номенклатуры. Исключение делается только для четко очерченного разрешаемого максимума личной собственности граждан.

Как и подобает господствующему классу, номенклатура обладает собственностью на средства производства в обществе.

2. Первоначальное ограбление

Как получилось, что профессиональные революционеры вдруг стали собственниками? Возникла ли экономическая система реального социализма этаким неудержимым потоком объективно назревших перемен или иначе?

Приход ее, с точки зрения Маркса, назрел до предела, и старая, насквозь прогнившая система частной собственности должна была рухнуть под бурным напором рвущихся наружу прогрессивных сил. Вот какими бьющими, как набат, словами описывал Маркс проводимый им скачок: «Монополия капитала становится оковами того способа производства, который вырос при ней и под ней. Централизация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют».[187]

Экспроприация прежних собственников действительно произошла. Но почему-то выглядела она не как прорыв назревшей исторической необходимости, а как торопливый разбойный набег.

Посмотрим, как проходила после Октября 1917 года национализация. Пользоваться мы намеренно будем не красочными описаниями потерпевших, а советским изданием — «Экономической историей СССР».[188]

20 ноября 1917 года Государственный банк в Петрограде был внезапно занят вооруженным отрядом красных солдат и матросов. Возглавил отряд не какой-либо лихой командир, а замнаркома финансов. У кого отвоевывал находившийся уже две недели у власти замнаркома Государственный банк сшей страны? Если не считать невнятных слов о саботаже, ответа на этот вопрос в советской литературе не дается. Да его и трудно дать: речь-то шла не о капиталистической частной, а о советской государственной собственности, и кого в данном случае замнаркома экспроприировал, он сам бы не смог сказать. Драматическая вооруженная акция объяснима только с точки зрения психологии рождавшегося класса номенклатуры: надежно распоряжаешься только там, где установил военную оккупацию. Эта идея не покидает номенклатуру и в наши дни.

Следующая неделя ушла на подготовку новой операции. Не кто-нибудь, сам Ленин был назначен руководителем «Специальной Правительственной Комиссии по овладению банками». Орган с таким своеобразным названием был создан не главарями мафии или треста организованной преступности, а Временным правительством страны (оно тогда еще так называлось), только что проведшим выборы в Учредительное собрание.

Выборы, как скоро выяснилось, были для ленинцев только маскировкой, у власти они собирались оставаться не временно, а до скончания мира, соответственно и была произведена подготовленная акция по овладению частными банками. В гангстерском стиле — ночью (в ночь на 27 ноября 1917 года) все эти банки были по приказу Ленина заняты вооруженными отрядами. А на следующий день опубликован декрет: банковское дело в стране объявлялось государственной монополией, и все частные банки, как было деликатно сказано, «сливались» с Госбанком.

После этой грандиозной экспроприации денежных средств перед ленинским правительством встал вопрос: как быть с ценными бумагами, находившимися у населения? Поступили просто: в январе 1918 года аннулировали все акции, а в феврале — все государственные займы и царского, и Временного правительства. Так рождавшаяся номенклатура поспешила наложить свою уже тяжелевшую ручонку на сбережения граждан.

Был, впрочем, сделан демократический жест в сторону мелких держателей займов: все, кто имел облигации на сумму не свыше 10 000 рублей, получали — нет, конечно, не деньги, а на ту же сумму облигации «займа РСФСР». Скромный дар, так как последовавшая катастрофическая инфляция привела к полному обесценению облигаций.

Таким радикальным приемом ликвидировав внутреннюю задолженность государства, Советское правительство разделалось по той же схеме и с задолженностью внешней. Оно просто отказалось выплачивать по российским займам за границей, мотивируя это гордыми принципиальными соображениями: займы-де были взяты царским режимом и вдобавок для империалистических целей. Скоро выяснилось, что дело не в принципах, а в деньгах: на Генуэзской конференции 1922 года Советское правительство согласилось признать царские займы, но при условии, что ему будет выплачена Западом еще большая сумма под видом возмещения ущерба, причиненного России интервенцией. Поскольку предоставлять Советскому государству замаскированную таким образом помощь Запад не собирался, дело ограничивалось экспроприацией иностранных держателей русских займов.

А как было произведено огосударствление промышленности?

Все государственные предприятия перешли в руки Советского государства автоматически, так что проблему составляла лишь национализация частных предприятий. И тут вначале был использован жупел саботажа. Под предлогом опасности саботажа уже в ноябре — декабре 1917 года ленинское правительство конфисковало ряд крупных частных предприятий (Путиловский, Невский, Сестрорецкий заводы, группу заводов Донбасса и Урала).