Нежные щечки - Нацуо Кирино

— А вы бы что сделали?

— Я бы порылся в человеческих отношениях между всеми этими людьми.

— И думаете, выяснили бы что-то? Юка бы нашлась? Все равно только мертвой ее б и нашли! — вызывающе произнесла Касуми.

Ей показалось, она наконец-то уловила, что заставило Уцуми взяться за расследование: в его помыслах не было никакого злого умысла, только своего рода честолюбие. Впрочем, будь то злой умысел, будь то честолюбие, Касуми было все равно.

— Извините, что так говорю вам, но если найдется труп, можно будет возбудить уголовное дело.

— И что потом?

— Дело о похищении и убийстве ребенка… это очень круто.

— То есть если вы его раскроете, то вы герой, да?

Уцуми, не отрывая взгляда от дороги впереди, кивнул. Оказывается, они уже выехали на скоростную трассу.

— Правда, мне до этого уже дела никакого нет.

— Потому что вы уволились.

— Ага, я в полицию уже не вернусь. Ко мне это не имеет никакого отношения.

— И что вы собираетесь делать? — начала заводиться Касуми. — Вы мне с самого начала подозрительным показались. Волонтер, волонтер! Встретилась с вами и ничего понять не могу. С чего вы вообще решили взяться за расследование?

— Хм. — Уцуми, склонив голову набок, задумался, будто речь шла о другом человеке. — Я и сам не знаю.

Несмотря на их язвительный, на повышенных тонах разговор, Уцуми продолжал до тошноты спокойно вести машину. Появился знак «Отару — 33 км». На смену высотным зданиям пришли однообразные жилые постройки.

— Родители ведь не убивают своих детей, так ведь? — внезапно поинтересовался Уцуми.

— Это вы меня подозреваете? — вопросом на вопрос ответила Касуми, вспомнив о муже, с которым окончательно порвала вчера вечером.

— Это я так, вообще спрашиваю. Я в чувствах между родителями и детьми ничего не смыслю.

— Я об этом не задумывалась, — ответила Касуми, а сама содрогнулась от мысли, что ее решение бросить Рису, возможно, ничем не лучше детоубийства.

Уцуми, не замечая ее смятения, продолжал:

— У меня таких случаев по работе было довольно много. Например, застраховали ребенка, а потом убили… или забили железной битой. А сколько случаев, когда родители, наказывая детей, убивают их!

— К нам это не имеет никакого отношения. Нельзя же всех под одну гребенку стричь. Вы вот сказали, что не понимаете в этом ничего, потому что нет своих детей, так, похоже, действительно не понимаете.

— А у Асанумы-сан ребенок есть. И все равно вам не понравилось, как он вел расследование. Вот по-вашему, как должны были полицейские поступить?

— Я не полицейский, откуда мне знать.

— А что вы думаете по поводу Исиямы-сан?

С чего это вы про Исияму-сан спрашиваете? — Касуми покосилась на профиль Уцуми.

Уцуми повернул к ней свои впалые глазницы.

— Просто подумал, с чего это вы решили приехать на Хоккайдо.

Касуми размышляла, какое из многочисленных объяснений предложить, но ей было противно осознавать, что для Уцуми это метод ведения расследования, и только. Все уже позади. К чему ворошить прошлое? Это всего лишь воспоминания.

— Исияма-сан, говорите, — глубоко вздохнула Касуми. — Сейчас, когда я думаю про его семью, мне так жаль их всех. Похоже, Исияма-сан развелся. Слышала, что никто не знает, куда он подевался.

— Неужели? — вскрикнул Уцуми, будто эта новость его сильно удивила. — А почему никто не знает, где он?

— Говорят, бизнес у него прогорел, я подробностей не знаю.

— Может, его сборщики долгов преследуют?

— Полицейские всегда сразу предполагают самое плохое.

— Да не сказал бы, просто обычно именно по этой причине люди пускаются в бега.

— Ну, совсем и не обязательно. Одного мне не понять: откуда такие мысли? Возможно, есть другие обстоятельства, которые вам и в голову не приходят.

Касуми думала о бакене. Когда человек исчезает, это не всегда потому, что за ним кто-то гонится. Например, это может произойти, когда человек живет, думая, что он для кого-то сигнальный знак, буек, а потом вдруг осознает тщетность своих усилий. Или когда человек теряет из виду свой сигнальный знак и тонет в море.

— Да, это мне и в самом деле в голову не приходило.

Возможно, для Уцуми это и вправду стало откровением, его бормотание прозвучало на удивление искренне.

Касуми ничего не ответила, потому что справа от трассы неожиданно показался залив Исикари. Одновременно с этим небо очистилось от туч и на мгновение выглянуло солнце. На море был штиль, его голубая гладь переливалась в солнечных лучах. В машине стало светло. Уцуми посмотрел в сторону моря и сменил тему разговора. Его напомаженные волосы отражали свет.

— А вы, Мориваки-сан, бывали в Отару?

— Нет.

— Город на склоне холма. А на побережье в Асари были?

— Конечно, не была.

— Вы бы удивились. — Улыбка скользнула по его лицу. — Там, правда, теперь пляж.

Побережье, где находился ее дом, тоже было пляжем. С конца июля и до середины августа, всего каких-то дней двадцать, он был заполнен людьми, мужчинами и женщинами в плавках и купальниках, перепачканных черным песком. Касуми помогала в забегаловке только в этот период. Если бы Уцуми, живущий в Саппоро, увидел этот пляж, он бы не стал смеяться над пляжем в Асари. Касуми вдруг представила себя в детстве. Девочка в купальнике, идущая по берегу моря. Незаметно девочка превратилась в Юку — ее лицо, ее фигура. На Юке — красный купальник, который ей подарили в начальной школе, она подбирает кусочки песчаника и раскалывает их друг о друга, подбирает и раскалывает. Касуми закрыла лицо руками.

— С вами все в порядке?

Уцуми заглянул Касуми в лицо. На лице его читалось скорее не беспокойство, а желание понять, что происходит у нее в душе. Касуми подняла взгляд. Не глядя на Уцуми, она сидела, краем глаза ловя пролетающие мимо окна пейзажи. Когда они проехали под указателем «Поворот на Отару», сердце у нее забилось чаще. Ребенок, которого видела эта старуха Ооцука, вроде бы оказался мальчиком. Ее надежда начинала рушиться. Но в глубине сердца что-то еще тихонечко дышало, не готовое сдаться, время от времени пыталось шевелиться, пыталось подняться на ноги. И этим чем-то была горечь потери, потери, которую она продолжала искать.

Уцуми съехал с хайвея. Они пересекли заросшее летними травами плато. Путь их лежал к морю. Наконец машина подъехала к небольшому станционному зданию. Перед ним — маленькая площадь, от нее вдоль моря тянулась двухполосная дорога. Это и была центральная улица Асари. Вдоль дороги выстроились легковушки отдыхающих, отчего и без того узкая дорога стала еще уже. Несколько придорожных магазинчиков и рыбацкие домики. Кроме того, виднелись корпуса курортного отеля, крикливые и не вписывающиеся в пейзаж здания да новый круглосуточный магазин. Море начиналось почти сразу за домами. Касуми ощутила присутствие воды и напряглась. Это чувство преследовало ее всю жизнь.

— Это здесь, — сказал Уцуми и припарковался на площади перед станцией.

Вид у него был усталый, он держался рукой за живот в районе желудка. На лбу выступил липкий пот.

— Плохо себя чувствуете?

Уцуми с недовольным лицом опустил взгляд.

— Нет, просто немного болит живот. Сейчас пройдет.

— Может, зайдем купим воды? — Касуми кивнула на круглосуточный магазинчик.

— Не надо. У меня есть. — Уцуми показал на углубление в двери, там лежала пластиковая бутылка с минералкой.

— Может, лучше все-таки прохладную купим?

— Лучше неохлажденную. Мне желудок вырезали.

— Тогда я схожу поищу место, где можно передохнуть.

Касуми открыла дверцу и выбралась из машины, оставив Уцуми одного. В этот самый момент солнце заволокли тучи, с моря подул прохладный ветер. Касуми закинула голову и посмотрела на небо, сразу ставшее пепельно-серым. Удивительно, но морем совсем не пахло. И все же море было очень близко, она ощущала его гнетущее присутствие. Это ощущение было так хорошо знакомо Касуми.

Она зашла в магазинчик и спросила у молодой продавщицы, нет ли поблизости кафе. Та сказала, что рядом со станцией есть только одна забегаловка, где подают собу[17]. Касуми ни с чем вернулась в машину. Уцуми сидел с закрытыми глазами, откинув спинку сиденья.

— Уцуми-сан, сказали, что есть только забегаловка, где дают собу. Вы отдохните в машине, а я схожу встречусь с Ооцукой-сан.

— Я вас догоню, — ответил Уцуми, закрыв глаза ладонями и не глядя на Касуми.

Касуми тихонько притворила дверцу. Уставший вид Уцуми пугал ее, но надо было поторапливаться. А вдруг этот ребенок — Юка; она сгорала от нетерпения. Из телефонной будки у станции Касуми позвонила Ооцуке.