Убийцы прошлого - Калеб Карр

— Он случайно не говорил, чью конфигурацию взял за основу? — подал голос Эли. К моей тревоге и удивлению, он выглядел чрезвычайно заинтересованным.

Я затряс головой.

— Что?

— Не Геделя, нет? — продолжал свои расспросы Эли. — Кэтрин Керр? А может, Торна?

— Ну уж не Торна, — убежденно возразил Иона. — Даже Малкольму не по силам создать пространственно-временной туннель — в лаборатории…

— Эли? Иона? — Я слегка встревожился и дал это понять. — Если будете ему потакать, вы сделаете только хуже. Это — фантазия, потенциально опасная фантазия, основанная на множестве старых и новых психологических травм…

— Ты это знаешь точно? — Интонация была как у Малкольма, но голос принадлежал Ларисе. Она сидела рядом со мной, но смотрела в сторону; на лице ее была глубокая озабоченность. Она, казалось, с первой секунды моего выступления знала, что вскоре кризис наступит и для нее.

— Если это так, Гидеон, — вмешался Жюльен, — тогда вам известно больше, чем многим блестящим исследователям, что изучают этот предмет уже на протяжении нескольких поколений.

— Слушайте, я же читал Эйнштейна и Хокинга, — запротестовал я. Затем добавил в некотором смущении: — Ну, как бы то ни было, я читал Эйнштейна. Но я читал и о Хокинге. Они оба считают, что парадоксы, неотъемлемо присущие самой идее путешествий по времени, отменяют ее физическую возможность.

— Они отменяют лишь один из ее типов, — возразил Эли. Затем произнес те же слова, что и Малкольм: — Закрытый временной туннель. Но существуют и другие способы перемещения во времени, пусть они не слишком привлекательны…

— Полагаю, — твердо произнес полковник Слейтон, — что это не лучший момент для научной дискуссии о путешествиях по времени. — Он сурово посмотрел на меня. — Гидеон, я сожалею о том, что мне приходится говорить вам это, но все выглядит так, будто у вас есть некие личные причины для того, чтобы подвергать сомнению здравомыслие Малкольма. Уверен, вы сознаете это — и сознаете то, что мы это сознаем.

Жюльен, Эли и Иона отвели глаза, явно чувствуя себя неловко. Лариса же, напротив, придвинулась ближе.

— Ваше суждение несколько неожиданно, не так ли, полковник? — сказала она. — Гидеон не сделал ничего, что послужило бы основанием для подозрений или для неуважения.

— Гидеон прекрасно осведомлен о моем к нему уважении, Лариса, — ответил Слейтон. — Но он знает и о том, что я должен был задать этот вопрос.

Я кивнул Ларисе, подтвердив справедливость слов полковника и одновременно пытаясь безмолвно поблагодарить ее за заступничество.

— Я понимаю, полковник, — сказал я. — Но, поверьте, никакие личные интересы не заставили бы меня пойти на подобное искажение фактов, и даже не в силу этических соображений. Я считаю Малкольма своим другом. Не что иное, как дружба, побуждает меня сейчас предостерегать вас. Больше ничего я сделать не могу. Я сообщил ему, что не могу больше принимать участие в этой затее, и после довольно напряженного момента он согласился с тем, что я должен оставить группу. Так что случая разрешить вопрос о его психическом здоровье у меня больше не будет. Но я должен сообщать вам, что, по моему мнению, этим следует заняться, и заняться серьезно.

Полковник Слейтон выслушал все это и медленно кивнул. Его лицо можно было назвать почти взволнованным. Жюльен и братья Куперман, с другой стороны, не скрывали своего расстройства.

— Но, — в конце концов заговорил Эли, — куда ты направишься, Гидеон?

Я бросил быстрый взгляд на Ларису, но она не поднимала глаз.

— Я еще не решил.

— Существуют предписания о вашем аресте, — уведомил меня Слейтон. — Вопрос о США вообще не стоит, но даже Европа может быть для вас опасна.

— Знаю.

Впервые с начала моральных мучений из-за участия в затее Малкольма я начал трезво обдумывать возможность расставания с этими людьми. Вместе мы пережили столь многое за столь краткое время, что мысль об уходе жестоко терзала меня.

— Думаю направиться на юг, — продолжал я, отвернувшись от них. — Попробую найти место, где никто не обращает внимания на все это. — Я сделал попытку пошутить и улыбнуться: — Если кто-нибудь захочет меня проводить, то я не против.

Слейтон, Жюльен и Куперманы попытались улыбнуться в ответ, но вышло у них это не более убедительно, чем у меня. Настало время прощаться, и все мы это знали. Первым приблизился Слейтон, протянув мне свою сильную руку.

— Кто-нибудь из нас доставит вас в Шотландию на вертолете, Гидеон. У нас имеется аварийный резерв различных валют, так что с пустыми карманами не останетесь. И еще вам понадобятся личные документы и диски взамен прежних. Но будьте осторожны: мы можем настроить их под вашу ДНК так, что с обычным считывающим устройством проблем не будет; но если их прогонят через всеобщую базу ДНК, вам несдобровать. И хорошо бы вам взять пару пистолетов.

— Спасибо, полковник, — тихо сказал я, пожимая его руку.

Он взглянул мне в лицо. Его глаза сделались прозрачными и водянистыми, и у правого глаза проступил длинный шрам, — обычно, глядя на полковника, я уже не замечал этого шрама.

— И не слишком тревожьтесь за Малкольма. Он переутомлен. Мы присмотрим за ним и убедимся, что он пришел в себя. Когда это произойдет, вы сможете вернуться, Гидеон. Я знаю, что некоторые стороны этой борьбы вам не по душе; но теперь, когда и вы побыли ее участником, думаю, заново приспособиться к привычному миру вам будет… трудновато.

— Уверен, что вы правы, полковник, — ответил я. — Но не стоит держать в команде человека, на которого нельзя полностью положиться. А потом — ну… слишком много вопросов, вот и все.

Слейтон на секунду прикоснулся к своему шраму, затем сжал мое плечо.

— Полагаю, вы правы. Но я сожалею о том, что вы уходите, доктор Вулф. — Он медленно направился к двери. — Что до меня, то я и раньше видел сжигавших города безумцев. Может, не такого масштаба, но и этого достаточно, чтобы знать истинного виновника. Так что поверьте моему слову, Гидеон: вам не стоит взваливать это на себя.

Когда чеканные шаги Слейтона зазвенели по уличному булыжнику, ко мне зашли Эли и Иона. Эли одарил меня той же самой щедрой улыбкой, что сияла у него на лице, когда я впервые увидел его в тюрьме Бель-Аил.

— Я задолжал тебе один побег из тюрьмы, — сказал он. — Так что если ты попадешься и получишь шанс сделать тот самый телефонный звонок…

Я рассмеялся и пожал ему руку. Затем перевел взгляд на Иону.

— И ничто из того, что я говорил, не встревожило ни одного из вас?

— Насчет Малкольма? — откликнулся Иона. Я кивнул, и он продолжил: — Полковник прав, Гидеон. Психическое и физическое состояние Малкольма очень тесно связаны — я думаю, что ты разберешься, как и почему, не хуже любого из нас. Но мы все же знаем его с юных лет. Он приходит в норму, если дать ему отдохнуть.

— Но… эта затея с путешествиями во времени…

— Всего лишь стресс и усталость, Гидеон, поверь нам, — ответил Эли, вскинув голову. — С другой стороны…

— С другой стороны, — закончил за него Иона, — я непременно хочу быть поблизости. На всякий случай. Это будет похлеще драки за место в Гарварде или Йеле.

Все было ясно, ничего недосказанного не осталось, — оба брата почти одновременно сняли очки в едином жесте сдерживаемых чувств.

— Ну… до свидания, Гидеон, — сказал Иона.

— И помни, что сказал тебе полковник Слейтон, — произнес в свою очередь Эли. — Жизнь там, снаружи, может теперь показаться тебе ужасно чуждой. Только свистни, и мы заберем тебя назад.

Оба, выходя за дверь, помахали мне, но выглядели и, очевидно, ощущали при этом явную неловкость. Я повернулся к Жюльену, вдруг ощутив, как к горлу подступает огромный ком. Фуше тактично привстал и предостерегающим жестом поднял руку, кивнув в сторону Ларисы.

— Пойду прогрею вертолет, Гидеон, — сказал он. — Скоро стемнеет, а ночной полет всегда привлекает меньше внимания.

Когда он вышел, я повернулся к Ларисе. Обхватив себя руками, она недвижно стояла, не сводя взгляда со скалистой пещеры за окном. Готовый увлечь ее нежными, неотразимыми грезами о нашем совместном будущем, я улыбнулся и шагнул к ней…

Но тут на меня нахлынуло, внезапно и резко, то же самое чувство, что поразило меня в начале нашей последней ссоры с Малкольмом: мгновенная утрата иллюзий, жуткая и опустошающая, словно удар бритвой в сонную артерию. Угрюмое лицо Ларисы предельно ясно и жестко давало понять, что, заставив ее выбирать между братом и мной, я неизбежно проиграл бы и что соперничество будет тщетным. Я понял, что все мои отчаянные фантазии порождены предумышленным избеганием и отрицанием всего того, что я знал об их общем прошлом. К тому же не только он нуждался в ней, но и она сама достойно ценила связующие их узы. Лишь эти узы любви помогли им хранить хрупкую, ограниченную способность к душевной близости и верности обязательствам на протяжении всего их погубленного детства и во все последующие годы. Я был просто глуп, считая, что наши чувства друг к другу перевесят эту привязанность; было чудовищной ошибкой даже надеяться на то, что она предаст и его, и себя.