К новой свободе: Либертарианскийманифест - Мюррей Ротбард

Совершенно необходимо, чтобы люди, получившие помощь церкви, работали изо всех своих сил, возмещая таким образом то, что получили… Работу в рамках благотворительных проектов следует рассматривать не как постоянную, а как временную занятость. Тем не менее её следует продолжать до тех пор, пока человек продолжает получать помощь общины. Благодаря этому сохраняется духовное благополучие людей в то время, когда им помогают наладить свои мирские дела. Это избавляет человека от чувства неуверенности[14].

Если работы пока нет, епископ может направить получателей благотворительной помощи поработать на тех, кто сам нуждается в помощи, а последние возмещают это церкви по преобладающей ставке оплаты труда. В общем, от получателей помощи ожидают, что они в ответ сделают посильный вклад в благотворительную программу церкви в форме денег, продуктов или собственного труда[15].

В дополнение к этой всеобъемлющей системе частной помощи, основанной на стремлении к независимости, мормонская церковь сурово запрещает своим членам обращаться к государственной системе соцобеспечения. «От местных должностных лиц церкви требуется подчёркивать важность того, что каждый человек, каждая семья и каждая церковная община должны становиться самостоятельными и независимыми от государственной поддержки». И ещё: «Стремление к государственной помощи и получение её слишком часто влекут за собой праздность и питают другие пороки, связанные с государственными подачками. Это разрушает независимость, прилежание, бережливость и самоуважение человека»[16].

Для частной, добровольной, рациональной, индивидуалистической программы социальной помощи нет лучшего образца, чем мормонская церковь. Правительственная система социального обеспечения должна быть ликвидирована, и будем надеяться, что по всей стране возникнут многочисленные программы взаимопомощи, сходные с мормонской.

В мормонском опыте воодушевляет демонстрация того, что число людей, получающих пособия, зависит не от уровня дохода, а от их культурных и моральных ценностей. Ещё одним свидетельством тому могут служить проживающие в Нью-Йорке американцы албанского происхождения.

Эти американизированные албанцы чрезвычайно бедны и в Нью-Йорке живут в самых бедных районах. Статистика скудна, но их средний доход заведомо ниже, чем у облюбованных прессой темнокожих и пуэрториканцев. Но ни один албаноамериканец не живёт на пособие по соцобеспечению. Почему? Потому что он горд и независим. Как сказал один из их лидеров: «Албанцы не просят милостыню, а для нас получать пособие – это то же, что просить подаяния на улице»[17].

Сходную ситуацию мы обнаруживаем в угасающей, бедной, почти исключительно католической польско-американской общине Нортсайд в Бруклине. Несмотря на низкие доходы, безысходность и обветшавшие жилища, в этой общине с населением 15 000 человек практически нет получателей социальных пособий. Почему? Рудольф Д. Стобиерски, президент Совета развития общины Нортсайд, отвечает без промедления: «Для них пособие – это унижение»[18].

Ценности определяются не только религией или этническими особенностями. Профессор Бэнфилд в своей блестящей работе «Безблагодатный город» продемонстрировал зависимость личных ценностей от того, что он называет культурой высшего и низшего классов. Для Бэнфилда класс напрямую не связан с уровнем дохода или общественным положением, но его идея во многом перекрывает эти обычные определения. В его определении класса главное – это разное отношение к настоящему и будущему: члены высшего и среднего классов ориентированы на будущее, целеустремлённы, рациональны и сдержаны. В свою очередь, люди низшего класса ориентированы на настоящее, капризны, гедонистичны, лишены жизненных целей, а потому лишены и энергии для профессионального или карьерного роста. В силу этого люди первого типа обычно имеют более высокий доход и хорошую работу, а люди второго типа обычно бедны, не имеют работы и живут на пособия. Короче говоря, вопреки всем утверждениям либералов, в долгосрочной перспективе экономическое положение людей зависит от них самих, а не от внешних факторов. Так, Бэнфилд приводит данные Даниэля Розенблатта о безразличии городских бедняков к услугам медицины – в силу «общего отсутствия ориентации на будущее»:

Например, городским беднякам не свойственно регулярно проводить техосмотр автомобилей для предотвращения крупных поломок – у них иная система ценностей. Сходным образом, предметы домашнего обихода обычно изношены и сломаны – нет привычки постоянно заботиться об их сохранности. Покупки в кредит очень распространены – никто не думает о том, что потом придётся месяцами погашать долг.

К телу относятся примерно как к мебели – оно изнашивается, но его не ремонтируют. За зубами обычно не ухаживают, и даже возможность бесплатно вставить искусственные зубы не вызывает интереса. В любом случае искусственные зубы используются не часто. Даже люди, носящие очки, зачастую избегают посещения окулиста, хотя возможности для этого имеются. Можно сказать, что средний класс воспринимает тело как машину, о которой нужно заботиться и поддерживать на ходу с помощью протезирования, лечения, косметической хирургии и прочих мер, тогда как для бедных тело – что-то вроде предмета одноразового пользования: в молодости оно радует, а с годами изнашивается, и к этому нужно стоически приспосабливаться[19].

Бэнфилд отмечает также, что уровень смертности в среде низшего класса всегда был и остаётся до сих пор существенно более высоким, чем в группах высшего класса. Причина различий, по большей части, заключается не в бедности или малой величине подушевого дохода, а в ценностях или культуре граждан низшего класса. Так, характерными для низшего класса причинами ранней смерти являются алкоголизм, наркомания, бытовые убийства и венерические болезни.

Детская смертность в этих группах также высока – в два-три раза выше, чем в семьях высшего класса. То, что дело здесь не в уровне дохода, а в культурных ценностях, видно из проведённого Бэнфилдом сопоставления двух иммигрантских общин в Нью-Йорке начала XX века – русских евреев и ирландцев. В тот период ирландские иммигранты были преимущественно ориентированы на настоящее и принадлежали по своим установкам к низшему классу, тогда как русские евреи, жившие в условиях невероятной скученности и зарабатывавшие, пожалуй, даже меньше ирландцев, в большинстве своём были ориентированы на будущее, отличались целеустремлённостью и по своим ценностям и жизненным установкам принадлежали к высшему классу. В начале XX века ожидаемая продолжительность жизни для ирландских иммигрантов составляла всего лишь 38 лет, а для русских евреев – более 50. Более того, по данным проведённого в семи городах США в 1911–1916-х годах исследования, детская смертность в группах с самым низким доходом была втрое выше, чем в группах с самым высоким доходом, в то время как у евреев уровень детской смертности был крайне низок[20].

С безработицей дело обстояло точно так же, как с болезнями и смертностью, и всё это было тесно связано с бедностью и пособиями. Бэнфилд приводит данные профессора Майкла Д. Пиоре о принципиальной нетрудоспособности многих или даже большинства из тех, кто привык к низким доходам и безработице. Пиоре обнаружил, что их проблема не столько в том, чтобы найти хорошо оплачиваемую надёжную работу или освоить необходимые для этого навыки, сколько в отсутствии силы духа, необходимой, чтобы удержаться на такой работе. Эти люди могут не явиться на работу, уйти с рабочего места, никого не предупредив, нахамить начальству, а порой и стащить что-нибудь[21]. Более того, Питер Дерингер, обследовавший в 1968 году рынок труда в Бостонском гетто, обнаружил, что около 70% ищущих работу получили от местного бюро по трудоустройству направление, но более половины предложений были отвергнуты с порога, а из тех людей, кто согласился работать, примерно 40% продержались на новом месте не более месяца. Дерингер заключает: «Безработица в гетто – это в значительной мере результат нежелания работать, а не нехватки рабочих мест»[22].

Очень поучительно будет сравнить, как описывают отказ безработных из низшего класса от постоянной работы холодно осуждающий их профессор Бэнфилд и горячо одобряющий их левый социолог Элвин Гулднер. Первый пишет: «Люди, привыкшие слоняться без дела, жить за счёт пособий, женской проституции и воровства, редко склонны мириться со скучной рутиной „хорошей“ работы»[23]. Размышляя о безуспешности попыток социальных работников отвлечь этих людей от «жизни, полной безответственности, похоти и необузданной агрессии», Гулднер заявляет, что для них предлагаемая сделка непривлекательна: