Сфагнум - Виктор Мартинович

Озеро было огорожено плотной стеной из рогоза — густого, в два метра высотой, с торчащими, как петарды, соцветиями. Прорываясь через заросли, Шульга вспомнил экзотичное слово «мачете» и представил себя Арнольдом Шварценеггером в фильме «Хищник», бредущим через влажные джунгли Вьетконга навстречу затаившейся невидимой угрозе — с инфракрасным зрением и бластером на плече. Степан впереди бережно раздвигал исполинские листья, которые схлопывались за ним, как портьеры. Внутри царил полумрак, как в бамбуковой роще или на кукурузном поле. В рот лезла мелкая мошка, обильно расплодившаяся тут.

Рогоз кончился внезапно, без перехода, — до самого горизонта раскинулась водная гладь. Глубина начиналась сразу у берега, который был ненадежен и грозил вот-вот провалиться под ногами. Вблизи вода была черной, с медным отливом, вдали — из-за своих странных отражающих свойств, вбирала больше неба, чем река или обычное озеро, отдавая ультрамарином, лазурью, бирюзой.

— Ох ты! — не выдержал Шульга. Он никогда не видел подобных цветов.

У берега был привязан самодельный челн, выдолбленный из ствола дерева.

— Садись на весла, — просто сказал Степан.

Шульга осторожно перебрался в лодчонку, на миг схватив глазами свое сосредоточенное отражение в воде цвета чифиря. Почему-то ему казалось, что основные разговоры начнутся именно здесь, когда они отойдут от берега, который и не берег вовсе, а утопающая во влажных мхах часть пригодной для ходьбы топи.

Глава 19

— Ушли? — спросил Хомяк, когда Степан увел Шульгу с поляны.

— Ушли, вроде, — вытянул шею Серый. — А ты че хочешь?

— Сейчас промацаем этого колдунца, — Хомяк, блатновато пританцовывая, направился к хибаре и, под внимательными взглядами двух черных воронов, сидевших на ее крыше, открыл дверь нараспашку. — Слышь, Серый, постой на шухере. Паси. Если завидишь чего, свистни, я срою.

Света внутри не было никакого, Хомяк заприметил стоящую у входа керосиновую лампу, но керосина в ней не было. Пол — земляной. У обложенной большими камнями печи был виден настил из бревен и досок, на котором топорщился старый матрац с накиданными на него одеялами и одеждой. Быстрыми руками вора Хомяк прошелся по стенам, обнаружил в темноте несколько полок, на которых лежали завернутые в целлофановые пакетики высушенные травы, несколько охотничьих патронов с целыми капсюлями, но без пуль, заткнутые шариками из бумаги.

— Слышь, Серый, он че? Совсем больной? Бумажками пуляе? — показал патроны Хомяк.

— Не, Хома. Там дробь внутри. На место поставь. А то увидит, что мы тут шарыжили, яйца оторвет. Он же колдун.

Так же тут нашлась книжка без обложки и несколько черно-белых фотографий Степана в военной форме с автоматом «Калашникова», под палящим азиатским солнцем.

— Гляди ты. В Афгане был. Потому такой ебнутый, — с уважением произнес Хомяк. Люди, имеющие богатый опыт стреляния по другим людям, вызывали в нем трепет.

В хате также нашлись банки с лекарствами, имевшими острый и неприятный запах, и несколько газетных скрутков, в которых были неопознаваемые корешки.

— Ни бухла, ни рыжья, — констатировал Хомяк. — И где винтарь — непонятно. Может, под кроватью? Не, и под кроватью нет. Ни волшебной палочки, ни посоха с огненными шарами. Короче, вроде колдун, а живет, как бомж.

— Он потому и колдун, что ни рыжья, ни лэвэ ему не надо, — Серый присел у тлеющего костра.

— Не, ну что это за колдун? — пожал плечами Хомяк. — Вон в Индии недавно один колдун отдуплился. Так у него даже свой вертолет был. Не говоря уже про роллс-ройсы.

— Какая страна, такие колдуны, — хмуро хмыкнул Серый, и было непонятно, про какую страну он говорит: про Индию или про родину. — Айда ягоду жрать!

Некоторое время у приятелей ушло на то, чтобы определить, какая из ягод — красная, синяя продолговатая или синяя круглая — является той самой «голубикой», которую надо есть, чтобы почувствовать опьянение. Красную они сообща идентифицировали как клюкву, а вот насчет двух ягод одинакового цвета вышел спор. В результате, решили, что «голубика» — это та, которая крупней и чуть вытянутая, потому что на ней действительно встречался белесый налет, который легко смазывался пальцами. Сначала приятели искали кайфа, аккуратно снимая по ягодке с куста. Затем принялись вырывать кусты пуками, обкусывать ягоды и отшвыривать отработку в сторону, из-за чего поляна покрылась растоптанными, смятыми растениями, вывороченными с корнями. Затем Серый и Хомяк просто подходили к кустику с ягодами и грубо обжимали его руками, превращая ягоды в сплошную черно-синюю массу, которую, размазывая по губам, отправляли в рот.

— Чего-то не забирает, — сказал Хомяк, весь синий от ягодного сока.

— Ну. Не вставляет! — поддержал Серый.

Приятели разлеглись на травке и принялись загорать. Тело Хомяка было костлявым и имело куриный оттенок. Торс Серого, покрытый ножевыми шрамами, играющими под кожей мышцами, напоминал о бультерьерах — из тех, кого проще усыпить, чем обучить гуманизму. Приятели были разбужены бодрым криком колдуна:

— Привет, Петька! Привет, Васька!

Вороны снялись с крыши и принялись приветственно кружить над Степаном. Хомяк и Серый, ошалело тряся тяжелыми от дневного сна на солнцепеке головами, встали с мест, обнаружив на сгоревшей коже оранжево-алый оттенок, который свидетельствует о полной готовности раков.

Вслед за колдуном на поляну выплелся Шульга, придавленный к земле тяжелым мешком — он едва шел от усталости и, подойдя к кострищу, без сил упал, широко раскинув ноги.

— Ты чего, Шуля? — настороженно спросил Хомяк и метнул быстрый взгляд на Степана.

— Умаялся я. По озеру километров пять накромсали. А я на веслах был. Глядите! — он выставил вверх малиновые ладони: мозоли, лопнувшие еще в Октябрьском, теперь покрывали кожу сплошной коркой, из-за чего невозможно было сжать пальцы в кулак.

— Молодец, парень, — похвалил его Степан, — не ныл.

Колдун вытряхнул из мешка улов — пуд окуня и щуки. Рыба сонно шевелила хвостами, да время от времени какая-нибудь одна высоко подпрыгивала из общей кучи, как будто стараясь стать птицей и улететь.

— Берем, чистим, потрошим, моем, обрезаем головы. Здесь не свинячить, сойдите к кустам, — скомандовал он Хомяку и Серому, протягивая им ножи. — Половину — в котелок, половину — на жарку. Шагом марш!

В происходящем дальше больше всего поражала обыденность и пикниковость. Нельзя сказать, что троица ожидала, что Степан обрядится в медвежью шкуру и устроит шаманские танцы с бубном у костра. Но вообразить, что весь метафизический опыт сведется к разделке скользкой, пахнущей тиной рыбы и обыденному обсуждению, нужно ли притушивать полено в ухе, когда готовишь ее на костре, никто из них не мог. Хомяк настаивал на том, что полено нужно, ведь оно сообщает ухе привкус дымка. Степан, слушавший их дискуссию расхаживая по поляне, с этим категорически не соглашался. По его мнению, у приготовленной на углях ухи и так уже есть привкус дымка. Стало вечереть, продрогший Шульга подтянулся к приятелям и примостился рядом с ними. Хомяк надрезал себе ножом палец и попытался на этом основании передать свой нож и свои обязанности Шульге, но Степан на него прикрикнул: тебе дали, ты и режь. А что порезался — так в следующий раз аккуратней будешь.

— Как там прошло? — спросил Серый у Шульги шепотом. — Чего делали?

— Рыбу ловили, — равнодушно ответил Шульга. — Там по всему озеру кружки с живцом были расставлены. Щука за кружок дергает, его переворачивает. Вот, надо было подплыть, щуку снять. А озеро — без дна, он так сказал. А я вам скажу, что оно как будто и без берегов. Края не видно. А кружков двадцать пять. А щука когда живца хватает — тянет хер знает куда.

— Ну? — переспросил Серый.

— Ну, пока все двадцать пять не подняли — наяривали. То есть, я наяривал. Думал, сдохну.

— Так а по делу? — подключился Хомяк.

— Мы говорили, — ответил Шульга.

— Ну и? — не терпелось Хомяку.

— Ну и все.

— И что, не расскажешь? — спросил Серый. — Он запретил?

— Да нет, пацаны. Мы поговорили. За жизнь. Все.

— Вот глядите! — к троице, громко чвакая бахилами, приблизился Степан. Было непонятно, слышал ли он их беседу и хотел ее прервать или не слышал и ему просто не понравилось, что приятели шепчутся. В руках колдун держал растение, напоминавшее крохотную зеленую змейку. — Знаете, что это такое? Это — сфагнум, ребята. Сфагнум — душа болота. Вы не смотрите, что он на пырей похож, это — не трава вовсе. Это — мох. Здесь из него все состоит, поглядите под ноги — кочки, торф под ногами — все сфагнум. Кочка — живой сфагнум, торф — перегнивший. Водица эта черная — тоже сфагнум в разной стадии разложения. Сфагнум при фотосинтезе вырабатывает на пятьдесят процентов больше кислорода, чем остальная зелень. Оттого болото — легкие природы. Ну а кислород — вы знаете, как действует. Чувство эйфории и так далее.