Антиквар - Марина Юденич

— Ума не приложу. Вера Дмитриевна.

— И я бы ни за что не приложила, если б кто поведал. А дальше, милое дитя, было вот что. Спустя два дня является ко мне тот визитер снова. И как-то мнется, вижу, отчего-то неловко ему. Господи, думаю, может, с гарнитуром что не так? Черт попутал ювелира — заменил пару камешек стразами — или дефекты обнаружились. Мало ли! Вещице-то сто с лишним лет. Так нет, ничего подобного. Успокоил он меня — гарнитур в порядке, и цену, как изволил выразиться, я спросила «божескую». Только даме показался юсуповский убор простоват. Слышишь, детка?! Простоват! Ей желательно было что-нибудь более значительное, в каратах, разумеется. И поярче, понарядней. Понимаешь?

— Нет, Вера Дмитриевна, не понимаю.

— Вижу. Ты этого понять не в состоянии. Как и я.

Словом, вернулись ко мне бриллианты княгини Зинаиды.

— И что же он выбрал взамен?

— Шифр фрейлинский. Как раз фрейлины государыни Марии Федоровны. Бо-ольшущая буква "М", сплошь усыпанная алмазами, а поверх маленькая корона — тоже алмазная. Дама его, надо полагать, как-то на "М" называлась.

— Но ведь шифр — не брошь. Просто так не наденешь.

— Слава Богу, что ты, детка, это знаешь. Я уж, грешным делом, решила, такие тонкости старухи только разумеют… вроде меня. И скоро уж унесут свои знания в могилы. А там… Глядишь, и шапку Мономаха примерит кто-нибудь на высоком приеме. И впору окажется.

Но — заболтались мы с тобой, Елизавета! А время идет.

Ты ведь за помощью приехала. Так проси — не стесняйся. Все — что смогу. Денег надо?

— Нет, Вера Михайловна, денег не надо.

— Тогда чего же?

— Надо бы вспомнить кое-что. Из далекого прошлого. Специалист, который согласился нам помогать, считает, что истоки того, что творится вокруг Игоря, следует искать в прошлом. Уж очень необычная складывается ситуация, непохожая на сегодняшний криминал. Понимаете? А у Игоря в прошлом осталась такая страшная тайна. К тому же портрет… Он ведь тоже оттуда, из прошлого. Вот мы и подумали, может, вы помните что-то такое… необычное, связанное с той историей и с портретом…

— В той истории, девочка, все было необычно. А по тогдашним строгим временам — тем более. Верно ты заметила — страшная тайна занозой засела в прошлом бедного мальчика. И вполне может быть, прав ваш специалист. Разматывать клубок нужно оттуда. Что до странностей, то их в той трагедии было не перечесть. И странностей, и домыслов, и слухов. Много чего. Слава Богу, память меня пока не подводит. Слушай…

Москва, 5 ноября 2002г., вторник, 17.00

Все сложилось удачно — с оперативниками из следственной бригады, занятой расследованием двух убийств, уже объединенных в одно уголовное дело, он сошелся быстро.

Версия, разработанная накануне в кабинете бывшего коллеги, не пригодилась.

— Я-то понимаю… — задумчиво тер переносицу заместитель начальника МУРа, — и, как ты понимаешь, не против… Но розыск курирует другой зам, а объяснять все ему… Лишняя головная боль. Но ребятам — так или иначе — что-то объяснить надо. Здесь, знаешь, как и прежде, не очень любят, когда соседи суют нос.

— А все просто — генерал Щербаков, отец убитой женщины, — ветеран нашего ведомства, персона известная, особенно своими партизанскими подвигами. Мой интерес потому вполне закономерен. Бдим. Вдруг ниточка в прошлое потянется? Нет — работайте себе на здоровье и на благо Родины. Мне ведь много не надо — общая картина преступления, личность погибшей…

— Да, да. Это вполне подходит. — Бывший коллега, уже не колеблясь, потянулся к телефону.

Шагая по широким муровским коридорам, Вишневский на скорую руку сочинил «генеральскую» версию.

Но оперативники вопросов не задавали. Ребята были молодые — старинная межведомственная неприязнь, похоже, еще не разъела души, а может, времена менялись.

К делу перешли сразу — спокойно и обстоятельно.

— Значит, потерпевшая — Галина Сергеевна Щербакова, 1944 года рождения, одинокая, пенсионерка по инвалидности. Онкологическая, между прочим, больная. И тяжелая. Жить, как считает наш эксперт, ей оставалось всего ничего. Месяц-другой от силы. Рак легких.

Но это так, по ходу дела. Проживала одна в четырехкомнатной квартире в высотке на Котельнической. Квартира осталась от отца. Героя Советского Союза… Ну, про него, я так думаю, вам больше нашего известно.

Сам генерал скончался недавно — в девяносто восьмом.

А супруга, мать Галины Сергеевны, гораздо раньше — в семьдесят восьмом. Так что отец с дочерью двадцать лет прожили вдвоем. Галина Сергеевна замужем не была ни разу, детей не имеет. По образованию она журналист-международник, но за рубеж никогда не выезжала и вообще по специальности не работала. Странно даже.

Корпела потихоньку в Историческом архиве. Заболела сразу после смерти отца — диагноз поставили в девяносто девятом. Но как-то тянула. А вернее — тянули врачи, химиотерапия и все такое… Выглядела она, кстати, после всех этих мероприятий… скажу я вам…

— Фотографией не разживусь?

— Разживетесь, почему нет. Мы не жадные. Теперь непосредственно о деле. Труп обнаружила медицинская сестра, которая ежедневно приезжала делать Щербаковой уколы. Второго ноября сего года, в субботу.

— В котором часу?

— В восемнадцать ровно. Вернее, подъехала она, как обычно, к шести вечера. Но в квартиру попала не сразу. На звонок Щербакова дверь не открыла.

Сестра сразу предположила худшее. В общем, понятно — пациентка, что называется, на ладан дышала. Спустилась вниз, консьержка позвонила в ЖЭК — там, в высотке, у них все под одной крышей. Дверь вскрыли. Картина была такая: труп Щербаковой обнаружили на полу, возле стола в гостиной. Стол — заметьте! — накрыт на двоих. Хотя «накрыт» — это, пожалуй, громко сказано: початая бутылка армянского коньяка, открытая коробка конфет, две хрустальные рюмки. Дальше начинаются заморочки чисто по нашей линии. Первое — смерть, по заключению экспертов, наступила вследствие отравления сильнодействующим препаратом, вызывающим моментальный паралич сердца. Второе — отпечатки пальцев на бутылке, рюмке, спинках стульев, дверных ручках — короче, в радиусе, скажем так, действия преступника — тщательно стерты. Только пальчики Щербаковой остались — и только на ее рюмке.

— Время наступления смерти установила экспертиза?

— Экспертиза, как вам, наверное, известно, всегда дает временной люфт. В нашем случае — около трех-четырех часов. То есть приблизительно в пятнадцать.

Но может — и больше. В квартире стоял зверский холод. В батареях была воздушная пробка — непонятно, сколько это продолжалось и как старушка не окочурилась от холода. Однако на состояние трупа это обстоятельство могло повлиять. И тем не менее время смерти известно с точностью до минуты.

— Это откуда же?

— Вы не поверите, товарищ подполковник, совершенно книжная история. Разбитые часы. Падая, Щербакова ударилась рукой о ножку стола. Наручные часики фирмы «Заря», старенькие — правда, золотые — разбились. То есть разбилось стекло, а часы остановились.

Ровно в десять часов семь минут. Так что время известно. Как в кино вышло. Бывает, оказывается. Да, и вот еще что, из квартиры похищена картина, портрет. Ценность полотна сейчас устанавливают эксперты. Но вероятнее всего — вещь стоящая. Редкая работа художника Крапивина. Я, откровенно говоря, не слишком силен в этих вопросах. Но подозреваемый…

Он, кстати, у нас в бегах, вам известно?

— Наслышан.

— Так вот, подозреваемый и не скрывал, что этой картине цены нет. Он-то, надо думать, знал, что говорит. Известный московский антиквар, между прочим.

— Знаю. Как же он от вас ушел? Интеллигентный, говорят, парень, не бандит, не супермен.

— Да по-дурацки ушел, если честно. Интеллигентный — это точно. И ничего не отрицал поначалу. То есть утверждал, что портрет ему передала сама Щербакова на антикварном салоне, в ЦДХ, причем безвозмездно.

— Почему безвозмездно?

— Это вопрос. Там, знаете ли, товарищ подполковник, темная история с этим портретом. Двадцать с лишним лет назад он якобы был похищен из квартиры родителей Непомнящего. При этом родители его были убиты.

— Якобы?

— Сейчас работаем с архивами. Короче, по словам Непомнящего, Щербакова, узнав об этом, добровольно отдала ему портрет. Именно второго числа, в субботу, но — заметьте! — приблизительно около пятнадцати часов. То есть фактически спустя пять часов после собственной смерти.

— Мистика.

— А знаете, товарищ подполковник, я, когда впервые эту версию услышал, как ни странно, подумал то же самое. Мистика. Слишком уж не похож был этот антиквар на убийцу.

— Бывает.

— Теперь-то все, само собой, воспринимается иначе. Тем более после побега и второго убийства. Мужик просто умный попался, хорошо образованный, интеллигентный — это мы с вами уже отмечали, — короче, не из наших постоянных клиентов. Вот и расслабились. И показался он тогда каким-то… открытым, что ли. Не выступал, права не качал. В квартиру впустил без ордера, машину дал обыскать. Картину, можно сказать, сам выдал. Про родителей очень жалостно поведал. И про то, как Щербакова — то есть какая-то женщина, назвавшаяся Щербаковой, — ему портрет отдала и от денег отказалась. Очень похоже на правду казалось, честно скажу. Хотя и выходило, что мистика.