Пятиозерье - Виктор Точинов

Начальник говорил не оборачиваясь, глядел на тонкую и тягучую струйку крови, тянущуюся из раскрытой пасти кота. И — улыбался. Улыбка чем-то напоминала окровавленный оскал Чубайса.

Исполнить роль могильщика Володе не пришлось,

Как только протестующе заскрежетавшая дверь вновь начала приотворяться, кот зашевелился. Поднялся. А потом двинулся на них. И два рослых мужчины отступили, испуганно отодвинулись от этого движения.

От былой легкой и грациозной походки Чубайса не осталось и следа. Лапы поднимались с видимым усилием, а опустившись на землю — резко, толчком подгибались; кот переваливался с боку на бок, хромая на все четыре конечности. Казалось, через шаг-другой он упадет, чтобы не встать уже никогда.

Но не падал — наоборот, с каждым шагом набирал скорость. Он двинулся прямиком на отступившего Володю, но в этом движении участвовало одно туловище, голова на неестественно вывернутой шее смотрела куда-то вниз и вбок. Пасть оставалась оскаленной.

Володя не отодвинулся — испуганно, прыжком отскочил в сторону.

Горловой грязно выругался. Подчиненный впервые услышал от него что-либо нецензурное (очень давно Горловой дал зарок не выражаться и с тех пор свято ему следовал). Слова, вполне органичные в устах Володи и его приятелей, звучали у начальника лагеря без души, непривычно и чуждо, как у осваивавшего русский иностранца. И от этого особенно страшно.

— Не жилец, далеко не уйдет... — Горловой посмотрел вслед Чубайсу, все той же странной походкой скрывшемуся в низкорослом кустарнике. — И не забудь закопать, понятно?

«Вот уж дудки, сам закапывай, — подумал Володя. — А ну как он опять воскреснет и вцепится... Если спросит — скажу, что не нашел. Я тут в похоронную команду не нанимался...»

Но вслух ничего не сказал.

09 августа, 17:40, площадка у столовой

— Слушай, Ленка... я хотела поговорить об этом мальчике... о Тамерлане... — Света так и не придумала, с чего начать разговор, чтобы звучало все убедительно.

Не представляла, как можно изложить словами свои предчувствия. И сны — свои странные сны. Как объяснить, что почти незнакомый белоголовый паренек уже четыре дня заявляется в ее сновидения, как к себе домой? И раз за разом призывает ее что-то вспомнить? И твердит, тревожно и настойчиво про какие-то рвущиеся нити? И, самое главное, что-то вокруг действительно рвется, лопается с хрустальным звоном — наяву.

— Мальчик? Какой еще мальчик? — Астраханцеву занимали сейчас другие мысли.

— Понимаешь... что-то странное происходит в лагере, как-то все стало по-другому...

Света хотела сказать еще много чего, но пока она пыталась подобрать нужные, убедительные для Ленки слова, та прервала ее, заговорив с неожиданным злым азартом:

— Скоро у нас тут всё будет по-другому. И Вадим Васильевич совсем другим станет. Теперь можно взять Горлового за горло...

Собственный дурацкий каламбур понравился Астраханцевой, она коротко хохотнула. Смех звучал неприятно.

Света с изумлением смотрела на подругу.

Она видела ее в самом разном настроении, в том числе и весьма разозленную, но такая Ленка предстала перед ней впервые, и дело даже не в словах и не в тоне, которым она их произносила. Снова Свете почудилось, что перед ней стоит и говорит абсолютно непонятные вещи совершенно чужой, совершенно незнакомый человек, хотя сейчас никаких провалов памяти не было, она прекрасно помнила, кто перед ней...

Света помотала головой и помассировала виски, пытаясь отогнать наваждение. Ленка, ничего не замечая, продолжала:

— А эта старая сучка, СВ, если и оклемается, здесь работать больше не будет, я тебе обещаю. И немой леший тоже, алкоголик поганый...

Свете подруга неожиданно напомнила цаплю. Древнюю, почти слепую цаплю, обитавшую когда-то в живом уголке их школы. Мальчишки любили зло шутить над птицей — к лягушкам, которыми ее кормили, подбрасывали молодых жаб. И радостно наблюдали, как старая цапля, почувствовав в глотке жжение, давится, широко раскрывает клюв, издает хриплые булькающие звуки и выплевывает жабенка обратно. Весь вид птицы выражал в тот момент брезгливое омерзение. Именно так выплевывала Ленка слова про Горлового, СВ, Степаныча...

Они не закончили этот странный разговор, потому что на площадку — со стороны озера, с обрыва — поднялась процессия.

Тоже очень странная.

09 августа, 17:42, Питер

Подготовка завершилась.

Все собрано, и уложено, и просчитано до мелочей — в пространстве и времени. Все должно получиться без осечек и без сбоев. И красиво.

Черный человек ценил красиво сделанные дела. Он хотел красиво уйти.

Время тянулось липко и медленно. Он не стал выдерживать сроки и выехал из города на час раньше запланированного.

...Ведущее на север шоссе оказалось забито машинами, несмотря на середину недели, раскаленное жерло города извергало раскаленные людские шлаки. Нервные гудки клаксонов, перекошенные лица за ветровыми стеклам, и... Он сидел за рулем спокойно. Улыбался.

Владей мимикой пуля, летящая в голову, — улыбалась бы точно также.

09 августа, 17:42, площадка у столовой

Странная процессия вырулила из-за угла столовой и направилась в сторону Старого дома, где сегодня уже произошло столь многое.

Впереди — Леша Закревский.

На его плечах — Доктор Пробиркин, облаченный единственно в плавки.

Далее — Алина с надутым спасательным жилетом в руках (привязанный к жилету мокрый шнурок безвольно волочился сзади, словно змея с перебитым хребтом).

Следом — Света с Астраханцевой, вновь против воли втянутые в негаданные события.

Арьергард — десяток хихикающих девчонок и мальчишек из разных отрядов.

Доктор страдальчески кривил лицо, при каждом шаге Леши болезненно морщился и вполголоса ругался. Закревскому чувство юмора сейчас изменило, он был мрачен и не откликался на шутки зрителей, привлеченных небывалым зрелишем. А может, просто устал взбираться в гору с тяжелой ношей.

Леша опустил ценный груз на крыльцо, на заботливо подложенный Алиной спасжилет. Груз застонал протяжно и жалобно.

— Что с ним? — неприязненно спросила Астраханцева.

— Нырнул неудачно, повредил ногу, — ответила Киса. Пробиркин подтвердил ее слова новым жалобным стоном и слегка приподнял поврежденную конечность — для лучшего обозрения. Нога распухала и багровела буквально на глазах.

— Придурок... — констатировала Ленка еще более неприязненно.

Вызвать «скорую» из Солнечноборска в «Варяг» второй раз за сутки было нереально. Эвакуацию Доктора в районную больницу взял на себя завхоз Федор Павлович Обушко, отпросившийся у Горлового на три дня в город — кто-то там у него занедужил, не то жена, не то сестра.