За того парня… - Валентин Егоров

В этот момент девчонка заметила неубранный столик с двумя недопитыми стаканами чая и практически нетронутыми бутербродами. Наталья запнулась, пришла к какому-то выводу и совершенно неожиданно для самой себя произнесла:

— Здравствуйте, Александр Николаевич, а как вы сегодня…

Врачи военного госпиталя, в котором в одиночной палате лежал раненый немец, к которому никого не допусками, первыми обратили на это внимание и первыми всполошились по поводу того, что он уже давно должен был бы выйти из искусственной комы, но почему-то из нее не выходит. Сначала они провели пару своих врачебных консилиумов, но тут же выяснилось и другое обстоятельство, что раненый пациент прошел несколько курсов лечения, которые ему никто из врачей госпиталя не прописывал. Лечащие врачи и курирующие их медицинские светила были вынуждены прийти к мнению о том, что кто-то еще, помимо врачей госпиталя, ведет лечение этого раненого немца.

Как врачам этого не хотелось, но идущая сегодня война и эти странные и необъясняемые обстоятельства заставили врачей обратиться в органы НКВД с предостерегающим заявлением. Сотрудники НКВД вполне серьезно отнеслись к этому заявлению врачей, провели практически мгновенное расследование по фактам, изложенным в заявлении. И, убедившись в том, что факты правдивы и неопровержимы, первым же делом усилили охрану немца и стали готовить его к транспортировке во внутреннюю тюрьму на Лубянке. Но тут врачи стали горой и заявили, что врачебная этика не позволяет им больного человека независимо от того, немец ли он и ли русский, с госпитальной койки переводить на тюремные нары.

Одним словом, департамент НКВД, занимавшийся охраной и наблюдением за этим военным госпиталем и содержавшимся там немецким пациентом, начал срочно готовить материалы о зреющем заговоре врачей-предателей. Соответствующие документы о необходимости проведения профилактических арестов врачей заговорщиков в этом военной госпитале уже были подготовлены и направлены на подпись и утверждение наркому внутренних дел. Но вместо согласия на проведение операции сверху был спущен большой фитиль, которым здорово утерся и которым был отправлен на фронт в заградотряд НКВД начальник департамента, подготовивший бумаги по этому заговору врачей. А также строгий приказ о передаче всех документов по раненому эсэсовцу из этого департамента некому полковнику Воробьеву.

Следующим утром весь небольшой штат отдела полковника Воробьева с раннего утра находился в военном госпитале и вместе самим начальником отдела принимал на свой баланс все дела по раненому эсэсовцу. Полковник очень плотно побеседовал со всеми лечащими врачами и хирургами, проводившими операции на немце. Все врачи в голос заверяли Александра Николаевича, это так врачей полковник попросил себя называть, в том, что до какого-то времени их немец был не жильцом на этом свете. Но вот в последнюю неделю после того, как он приходил в сознание, когда хотел пообщаться с медсестрой Верочкой, дела с его здоровьем круто изменились. Исчезла необходимость в проведении третьей операции, его общее состояние здоровья изменилось в лучшую сторону, унтерштурмфюрер СС вот-вот должен был выйти из состояния искусственной комы и прийти в сознание.

Полковник Воробьев еще раз заглянул в свои бумаги, чтобы еще раз убедиться в том, что его Артур Любимов и есть унтерштурмфюрер СС Зигфрид Грабе. В этих же бумагах он прочитал об аресте медсестры, старшины Веры Глаголевой и о помещении ее в изолятор временного содержания НКВД. Он негромким голосом подозвал лейтенанта Наталью Васильеву и приказал срочно разыскать и освободить из-под стражи старшину Глаголеву и срочно вернуть ее на рабочее место. Наталья весело козырнула и, словно метеор в небе, полетела исполнять приказ своего командира, вслед ей невольно даже заулыбались такие суровые старики, как военные врачи и как начальник хирургического отделения госпиталя и его главврач.

В этот момент главврач госпиталя ладонью хлопнул себя по лбу и проговорил, почти простонал:

— Какие мы все-таки дураки?! Все внимание уделяли одному только этому немчику и совершенно забыли о втором таком же эсэсовце, их же обоих доставили вместе. Но с этого немца ваши ребята почему-то глаз не спускали, с биноклями наблюдали за тем, как под него наши медсестры госпитальные утки подкладывали, а на того немчуру — ноль внимания. А они-то друг на друга так похожи, словно родные братья. Только один из них светлый какой-то, а другой темноват, под цыгана косит.

Полковник Воробьев снова пошуршал бумагами в своем портфельчике и достал оттуда две фотографии, которые показал врачам. Главврач взял фотографии в руки и долго их рассматривал, затем поднял глаза на Александр Николаевича и тихо, очень тихо сказал:

— Теперь я понимаю, почему вы этими немцами занимаетесь. Никакие они не немцы, а наши простые и честные ребята. Вы посмотрите на овалы их лиц, скулы, — это парни не являются представителями англо-саксонских рас, они наши сибиряки или дальневосточники. Ну, да ладно, я отошел от дела и снова возвращаюсь к нашим баранам. Вот вам второй немец, который сейчас излечивается в терапевтическом отделении. -

С этими словами главврач передал Воробьеву фотографию гауптшарфюрера СС Ханса Вилке.

— А вот этого парня не знаю, встречаться с ним мне не приходилось.

Полковник Воробьев попросил главврача дать ему медсестру, чтобы она провела его в палату, в которой сейчас находился Ханс Вилке. Вскоре он вместе со старшим лейтенантом Сергеем Голубевым входил в палату 2-28, расположенную в терапевтическом отделении военного госпиталя на втором этаже. По всей очевидности, гауптшарфюрер СС Ханс Вилке что-то перекусывал, когда у него в палате оказались такие неожиданные и важные гости в форме командиров НКВД.

При виде полковника в синей энкэвэдэвской форме, гауптшарфюрер СС Вилке резво вскочил на ноги и, вытянув руки вдоль бедер, бодро на немецком языке с баварским акцентом пролаял:

— Сержант Рабоче-крестьянской Красной армии Алексей Карпухин.

— Полковник НКВД Воробьев, можете обращаться ко мне, как к Александру Николаевичу. — Александр Николаевич говорил-то это на русском языке, но всем окружающим послышался гортанный немецкий язык.

— Старший лейтенант Сергей Голубев.

Вслед за полковником представился Сережа Голубев, который секунду назад этого совершенно не собирался делать, с какой это стати так красиво представляться какому-то там вшивому немцу. Но внезапно внутри его возникла некая потребность, заставившая его сделать шаг вперед и, приложив правую руку к пилотке, назвать свое звание и фамилию. Причем все слышали, что в этот момент старший лейтенант говорил на отличном немецком языке с силезским прононсом.

Полковнику и старшему лейтенанту потребовалось до минуты времени, чтобы разобраться в том, что же в этой госпитальной палате только что произошло?! Почему они представлялись этому немцу? Ведь они пришли его допросить… И только в это мгновение до сознания полковника и старшего лейтенанта одновременно дошло понимание того факта, что немец-то представился им советским сержантом. Александр Николаевич ошеломленно посмотрел на старшего лейтенанта Голубева, а затем уже более осмысленный свой взгляд снова перевел, то ли на гауптшарфюрера СС Ханса Вилке, то ли на сержанта РККА Алексея Карпухина.

В этот момент в голове Александра Николаевича Воробьева прозвучал странно спокойный и весьма знакомый голос:

— Профессор не торопитесь с выводами, какой вы сделали в прошлый раз. Одним только этим вы полностью изменили мою жизнь. Поэтому прошу, сначала выслушайте нашу историю, а потом принимайте свои строгие энкэвэдэвские меры. Разговор предстоит долгий, поэтому вам следует найти такое положение, при котором вы могли выслушать мой и моего друга, сержанта Алексея Карпухина, рассказ с самого начала и до конца. Я также полагаю, что вам, Александр Николаевич, обязательно потребуется официальный свидетель такого нашего с вами разговора, а иначе вам никто после этого не поверит. Так, что жду связи с вами и, если такая связь потребуется, то просто подумайте обо мне и я обязательно отвечу на ваш вызов.

Словно очнувшись от сна, полковник Воробьев стремительно рванулся из палаты 2-28 и чуть ли не бегом дошел до медицинского поста и прямо из рук какой-то медсестры вырвал трубку обыкновенного телефона. Дрожащими пальцами набрал шестизначный номер и долго слушал переключения на линии, затем трубку поднял Лаврентий Павлович, который спокойным голосом произнес:

— Сейчас я нахожусь на заседании Комитета Обороны, не дай вам бог позвонить…

— Он заговорил и хочет о себе рассказать. Говорит, что вы должны назвать официального свидетеля этого разговора, так как можете мне не поверить.