Отходная молитва - Дэвид Боукер

Песня закончилась под вежливые аплодисменты, музыканты заиграли что-то более веселое. Эдисон и Лаверн, прислонившись к колонне, продолжили беседу.

— Ну как, тебе лучше?

— Да, папуля, — хихикнула она, — извини. Сама не знаю, кто меня за язык дернул.

Лаверн шутливо приставил ей к подбородку кулак.

— Да нет, знаю, — продолжала Эдисон, — это все из-за того бродяги на улице. Из-за того, как ты с ним разговаривал. Ты делаешь вид, будто тебе ни до чего нет дела, но ведь это не так. Представить не могу, чтобы ты причинил кому-то боль.

— Не стал бы утверждать, — буркнул Лаверн, вспомнив, как в свое время ему хотелось изувечить Болтонского Душителя. Лишь с трудом он подавил тогда в себе ярость. Пусть ему еще спасибо за это скажут.

— Это был кто-то из людей Принса, — произнесла Эдисон.

— Кто? Тот бомж? Почему мне ничего не сказала? А я еще дал ему три фунта!

— Нет, ты не понял. Это действительно был бездомный бродяга, и ему требовалась помощь, Принс заставляет таких людей плясать под свою дудку.

— И тебя в том числе?

— Ну, я-то могу сама о себе позаботиться. А этот тип на улице наверняка и ручку с пером в жизни в руках не держал.

Лаверн отхлебнул вина.

— В стране полно бездомных. Не знаю, кто в этом виноват. Но раньше такого не было.

— Они лишены всего на свете, — продолжала Эдисон, — а будет еще хуже. Ни больниц, ни пособий, ни работы. Вновь грядут Темные Века, и Хьюго мечтает стать их властелином.

— Тоже мне властелин!.. Прохвост.

— Ну не скажи. Он настоящий черный кахуна.

— Черный кто? Кахуна?

— Именно. Но истинные кахуна не такие, как Хьюго. Испокон веков это были жрецы и целители. Святые люди.

Эдисон порылась в просторных карманах и извлекла откуда-то из-за подкладки порядком потрепанную книженцию в мягкой обложке.

— Как эта женщина, которая подписала мне ее на память.

Эдисон протянула книгу Лаверну. Тот взглянул на обложку. На ней красовалась пальма, а поверх крупными буквами заголовок — "Моя жизнь кахуны". Ниже значилось имя автора — Бабуля Мэй.

— Видишь, подпись самой Мэй, — с гордостью произнесла Эдисон, — она просто чудо. Исцеление жизни берет свое начало в древней гавайской религии хуна. Если хочешь избавить себя от всякой второстепенной дребедени и сразу докопаться до истины — прочти эту книгу!

— А если мне не хочется ее читать?

Эдисон явно обиделась. Лаверн осознал, что она только что предложила ему самое бесценное свое сокровище, а он так бесцеремонно отказался.

— Нет-нет, — поспешил он загладить вину, — мне, конечно, хочется ее прочитать. Спасибо.

С этими словами Лаверн сунул книженцию себе в карман.

— А Хьюго, как я уже сказала, — черный кахуна, потому что пользуется магией хуна во вред другим. Он просто наводит порчу, как злой чародей. Но даже черный кахуна бессилен против человека с чистой совестью.

— Ну, это не про меня, — усмехнулся в ответ Лаверн.

Эдисон опустила стакан и серьезно посмотрела на него.

— Как мне кажется, ты ошибаешься. Уверена, он уже пытался наслать на тебя смерть. Но не сумел. Вижу, ты улыбаешься. У тебя все шуточки на уме. Но я-то знаю, что такими вещами не шутят. Сама видела, на что он способен.

В ответ Лаверн лишь откусил огромный кусок пирога и задумчиво склонил голову.

— Прошлой ночью я разговаривала о тебе с Хьюго. Я сказала ему, что, по-моему, для своего возраста ты еще даже очень симпатичный.

Лаверн расхохотался такому откровенному комплименту, брызнув от смеха на рукав куртки вином и крошками пирога.

— Нет же, — не поняв его веселья, подтвердила Эдисон, — это действительно так. Для своего возраста ты еще очень даже ничего. По словам Хьюго, нам с тобой предначертано быть вместе и я должна прислушиваться к тому, что говорит мой внутренний голос, мое низшее "Я".

Лаверн презрительно хмыкнул.

— Низшее «Я» обитает вот здесь, — продолжала Эдисон, не обращая внимания на его ухмылку, и похлопала себя по солнечному сплетению. — Это вместилище наших эмоций. От твоего присутствия я ощущаю здесь нечто волнующее. И все потому, что мое низшее «Я» неравнодушно к тебе. Наверное, оно действует по велению Аумакуа, или высшего "Я".

— Пусть высшее достанется тебе. С меня достаточно низшего. Я хотел бы быть честен с тобой, Эдисон, дорогая моя. Для меня твои речи — сплошная абракадабра.

— А как же иначе, — спокойно отреагировала Эдисон. — Все потому, что твое среднее «Я», то есть твое рассудительное «Я», то, которым ты обращен к миру, развило в тебе предрассудки, передавшиеся твоему низшему «Я». А низшее «Я» ужасно упрямое, и если уж оно что-то вбило себе в голову, то изменить его мнение не так-то легко. Собственно говоря, невозможно, охренеть легче.

Лаверн не выносил сквернословия из уст женщин и поэтому брезгливо поморщился.

Музыканты запели а капелла. Это была заунывная песня на гэльском языке. Под сводами собора их голоса звучали во сто крат мощнее и выразительнее. Казалось, будто печальная мелодия то волной набегает на стену, то откатывается от нее к другой, словно так было всегда, из века в век. Зачарованные пением, Лаверн и Эдисон неподвижно замерли на месте.

Лаверн заглянул в удивительные фиолетовые глаза своей спутницы. "Дело не в том, милая, — подумал он, — что я не хочу прикоснуться к тебе, и даже не в том, что я не испытываю сакраментального томления ниже пояса. Просто я люблю свою жену. И знаю, что за желанием всегда приходит раскаяние. А главное, я люблю хорошенько выспаться, а не бражничать по ночам".

Эдисон подняла на него полный восхищения взгляд.

— В какой-то момент мне показалось, что ты вот-вот расплачешься.

— Я никогда не плачу, — буркнул Лаверн. — Уже забыл, что это такое.

Ой, о чем это он?

Вино уже затуманивало ему сознание. Понадобилось несколько мгновений, прежде чем Лаверн вспомнил.

— Ты говорила, что я тебе нравлюсь. Несмотря на то что я уже вышел из любовного возраста.

Эдисон шутливо пихнула его локтем.

— Ладно, не надо. Ну, в общем, когда я сказала Хьюго, что ты мне нравишься, он пришел в восторг. С ним такое редко случается. Он сказал, если я не отдамся тебе, то это будет предательством по отношению к собственной душе.

— Которой? — с издевкой в голосе поинтересовался Лаверн.

— Как я уже сказала, — продолжала Эдисон, ничуть не смутившись, — в тебе силен предрассудок. И он делает тебя глухим к увещеваниям. Я хочу, чтобы ты понял. Оказывается, Хьюго знал, что ты из полиции, еще когда ты только пришел к нам. Но ведь он мне и словом не обмолвился. Вместо этого, видя, как сильно ты мне нравишься, он как бы подтолкнул меня к тому, чтобы я отдалась тебе. Дело в том, что я должна была отдаться ему. А ведь он не из тех, кто готов поделиться возлюбленной. Так с какой стати он пошел на этот шаг? Для того чтобы ты раскаялся, чтобы ощутил вину и, стало быть, утратил то, что делает тебя неуязвимым перед отходной молитвой. Вот только откуда ему известно, что ты неуязвим? Ответ один: он уже пытался убить тебя, но не сумел.