Дневниковые записи. Том 2 - Владимир Александрович Быков

1. Обязать Кощеева Льва Леонидовича – Главного редактора газеты «Уральский рабочий», в порядке реабилитации моего имени, чести, достоинства и деловой репутации, принести мне через свою газету извинение за публикацию в ней статьи «Эгоизм власти и гибель социализма» в варианте, со мной, как автором, не согласованном.

2. Взыскать с ответчика компенсацию за причиненный мне моральный вред в сумме 100000 (ста тысяч) рублей».

30.09

«Матус, дорогой! Ты бесподобен. За грубую свою форму, за мои, критикуемые тобой, недостатки, вроде, «наставительного тона, «взвинчивания, вечной нелепости» приношу свои извинения и становлюсь перед тобой на колени. Но ведь это форма, и вот что о ней писал Шаляпин.

«Конечно, человек – творец всякого дела, но дело – ценнее человека, и он должен поступаться своим самолюбием, должен в интересах дела! Да, да – нехорошо кричать на маленького человека – кто этого не знает? – хотя все кричат на него. Однако, если человек не хочет работать? Не хочет понять важность роли, исполняемой им?… Я кричу на людей и буду кричать, потому что люблю их дело и знаю, что всего лучше они тогда, когда сами относятся к работе с любовью, сами понимают красоту и ценность деяния!»

Далее у него тоже изумительно, и в моем вкусе, о причинах подобного поведения, его характере, но будет слишком длинно.

Так вот если отбросить твои, вполне справедливые, претензии к форме, но оставить, содержание, заботу о деле, то ведь и никаких вопросов у тебя не останется, и окажутся в силе все мои замечания.

Прошу тебя, не обижайся, не возмущайся. Не потому ведь я «с излишней удовлетворенностью» ссылаюсь иногда на свое, чтобы возвысить себя в твоих глазах, проякать лишний раз, потому что оно мое. А только потому, что оно однозначно и точно характеризует суть того, что я хотел подчеркнуть вместо твоей «неправильности».

Выброси из моих посланий все грубые слова, замени их ласкающими твой слух эпитетами, с которыми я полностью, подтверждаю, буду согласен, и посмотри, что у меня неправильного и неверного в плане главного – моего желания придать переписке как можно большую корректность и результативность.

И вот, не в порядке замечаний, не с целью схватить тебя за руку, а только в плане упомянутого, несколько уточняющих слов о моем письме Татаркину.

Ты пишешь. «Из твоего письма я не могу судить о конкретной сути данного им интервью… Я могу только предположить, что у него нет ничего путного или вообще нет ничего конкретного для практической реализации на данном этапе, если ты не указываешь ему на это. Но в письме ты также не раскрываешь конкретной сути тобою предлагаемого, отвергая при этом саму постановку решения им вопроса».

Все неверно тут у тебя и все смешано в кучу и отображено исключительно непоследовательно. Все твои замечания тут совсем не вытекают из моего письма.

Тезис Татаркина об «оптимизации высших эшелонов власти, которая все еще находится в поисках методов управления страной» подробно мною разобран и ему дана однозначная оценка. Рассмотрен второй тезис, касательно неправильных его представлений о полезности дел, о том, как в советские времена любое решение «тщательно прорабатывалось представителями власти с привлечением науки и общественных институтов… советов директоров, которые формировали общественное мнение по тому или иному экономическому вопросу…». Рассмотрен, в достаточном объеме, и третий тезис о том, как «Наши властные структуры только сейчас начали подходить к пониманию необходимости цепочки, в составе которой власть… и человек…».

Рассмотрение трех тезисов (именно трех, а не двух и, тем более, только одного) позволило мне с полным основанием (для понимания тем, кому моя критика адресуется) остановиться на остальных тезисах в самом общем виде. Ты же взял и смешал первый тезис с последними (которые стоят совершенно в разных «позициях» их рассмотрения) и, не сказав (дабы уж быть последовательным) ничего о втором и третьем тезисах, упомянув затем, не к селу, не к городу, некую «полемику» (которой не было, а была только моя критика – отклик на газетное интервью Татаркина), и, по пути дополнительно упрекнув меня в том, что я еще и не «раскрыл суть мною предлагаемого (которое не связано с задачей критического разбора), получил какую-то, ну просто, абракадабру.

Так что я могу свое письмо – отклик Татаркину считать сверх образцовым, полностью отвечающим замыслу. И сила его в том исходном подходе к подобным сочинениям, о чем я тебе напоминал в конце прошлого моего послания и которое ты либо упустил, либо не придал ему должного значения, поскольку, в своем рассмотрении письма Татаркину, опять его напрочь проигнорировал. Впрочем, к моему глубочайшему сожалению, это может быть отнесено и чуть ли не ко всему твоему последнему письму.

И потому моя фраза, мой добрый совет, «жду обещанного…, но несколько в другом ключе его рассмотрения», остается в силе, но только без твоих неуместных «меня настораживает и заставляет призадуматься о целесообразности ответа по данному вопросу» и твоего отзыва «концовки (моего) письма», которое написано «в ключе, не согласованном (с тобой)». Рассматриваю второе, как твою не совсем удачную шутку. Ибо требование предварительного согласования кем-либо чего-либо (мне адресуемого) находится выше пределов моего воображения. Привет вам всем добрый от всех нас.

P. S. Есть кое-какие новости, в том числе по продолжению истории с Татаркиным. Но надо отойти, остыть от наших с тобой споров, и настроиться на другую волну. Потому о ней в следующий раз».

04.10

Сегодня, написав Чернецкому очередное письмо по вопросу дворовой автостоянки, отправился на прием, который он со всеми своими заместителями устраивал в помещении Администрации Ленинского района. Прямо скажу, удивился безупречной организации приема, впечатляющей вежливости обслуживающего персонала из, надо полагать, секретарской армии начальствующих лиц города и района. Второе, что бросилось мне в глаза и что определяло отмеченный уровень организации приема – это контингент посетителей, явно поднаторевших в бюрократических приемах власти, хождениях по кабинетам начальствующих лиц и умеющих настойчиво отстаивать перед ними свои права.

Записавшись, сперва, на прием к Чернецкому, я по совету обслуги, пошел к его заместителю Крицкому Владимиру Павловичу, и остался доволен таким шагом. Крицкий, в отличие от своего предшественника – Ляшенко, оказался деловитым начальником, и за время встречи не произнес ни одного лишнего слова. Подтверждение тому разговор с ним, состоявшийся после краткого ознакомления с моими письмами.

– Вы записались на прием к Чернецкому, зачем? Стоянки – мой вопрос.

– Знаю, но Вы обратили внимание на «уровень» переписки и уровень должностных лиц; вот мне и хотелось бы высказать