Очень полезная книга - Федотова Юлия
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но есть у него и тайны нераскрытые. Так и не разгадали люди до сих пор — в чем именно состоит волшебство камура, как оно улучшает жизнь? Ведь бедные, отведав чудесного вещества, богаче не становятся, болезни оно вроде бы не лечит, какой-то особой удачливости не дарит, ума не прибавляет, злых духов и то отгонять не умеет. Единственно — легко от него становится на душе, жизнь начинает радовать, уходит всякая зависть. И как-то образуется все само собой.
И еще одно свойство у камура есть. Почему-то всякий, кто съест его, начинает прекрасные стихи слагать. Ерунда, казалось бы, баловство — кому те стихи нужны? Ан нет! Оказалось, сам господин Мастер — великий охотник до стихов. А потому два-три раза в год являются из столицы посланцы. Тогда в центре города, на площади перед ратушей, собираются все жители Гемгиза, и каждый, кто осмелится, кто не заробеет перед важными господами, читает новые стихи. И десять избранных, чьи стихи окажутся самыми лучшими, посланцы отправляют в замок, к самому господину Мастеру, и не было еще случая, чтобы поэт вернулся из столицы без богатой награды!
Вот и завтра как раз такой день объявлен, город посланцев ждет…
А вот это уже было интересно! Ради этого стоило копать камур!
Глава 6
трактующая о том, что люди и аксолотли вовсе не родственники
— Это лучший… да что там! Это наш единственный способ быстро проникнуть в замок! Всего-то дела — красивый стих сочинить! — убеждал спутников Кьетт.
Те упирались:
— В жизни мы стихов не писали, на площадях их не читали, это уметь надо, и не факт, что посланцам понравится…
Нолькр их отговорок слушать не желал.
— Но попробовать-то можно? Даже если не выйдет — чего мы теряем? И откуда такой пессимизм?! У нас этого камура воз!
Ну, допустим, камура был уже не «воз», а всего-то несколько кусочков — оставили на пробу. После того как Мыз получил свою долю и еще самый крупный желвак в подарок — для семьи, оставшееся его мать снесла на базар и очень выгодно продала. Денег принесла столько, что, по ее собственному выражению, «хватило бы королевскую свадьбу справить», причем сказано это было не в переносном смысле, а в самом что ни на есть прямом. Оттуда же, с базара, она принесла гостям новые одежды, очень точно определив нужные размеры опытным глазом швеи — пожалуй, сами, с примеркой, и то лучше не подобрали бы! В результате ее трудов вид у них стал вполне благопристойный, можно даже сказать, импозантный: узкие замшевые штаны, рубашки шелковые с отложным воротом и — о ужас! — кружевами, приталенные курточки на меху, затейливой формы шапочки с пером, мягкие сапожки, длинные плащи… Пожилая швея знала, как принято одеваться у господ!
— Идиотский прикид! — тихо, чтобы не обидеть хозяйку — старалась ведь женщина, — ворчал Иван. — Я напоминаю себе карточного валета! — Он чувствовал себя, мягко говоря, не в своей тарелке. Конечно, с привычными джинсами и майкой он расстался уже очень давно, но даже самые дорогие из одежд той стороны выглядели гораздо скромнее, будто пошиты были позже на сотню лет.
— Экстравагантно немного, — печально соглашался снурл. — Я бы предпочел пиджачную пару и манто.
Один только Кьетт был обновами вполне доволен. Во-первых, в его родном мире еще и не такое носили; во-вторых, они ему очень шли. Хозяйкины дочери — и те умилились: «Ахти, боженьки, каким господин нолькр красавчиком стали!» При виде же Ивана с Влеком они ничего такого не сказали, только прыснули в кулачок.
Но это все детали, главное, на новых одеждах не было дыр и кровавых следов, и вообще, в Безумных землях все одевались именно так, значит, не стыдно было и в замке показаться… И всего-то дела оставалось — стих сочинить!
— Ладно, попытка не пытка, — сдался Иван, но тут же перевел стрелки: — Мне кажется, у Болимса должно получиться. Помнишь, какой красивый стих приснился тебе тот раз? Держи камур… — Он протянул ему один из оставшихся кусочков.
Но снурл побледнел и попятился, даже руки спрятал за спину.
— Нет! Я не могу! Мне страшно что-то… Вдруг сочинится продолжение того стиха?
— Пожалуй, и вправду не стоит, — согласился со снурлом нолькр. — Мало ли что. Нам дурные предзнаменования ни к чему. Давай-ка я попробую! — Он смело отправил в рот порцию камура, прожевал, с видимым усилием проглотил. — Вот пакость! На вкус как мочало! Вообще-то я в жизни стихов не писал. Мне надо бумагу и перо!
— А радость? Радость ты чувствуешь? — Болимс Влек крутился вокруг него, немного встревоженно заглядывал в лицо.
Кьетт прислушался к своим чувствам:
— Пока что-то не очень. Ладно, не отвлекайте меня минут десять — пятнадцать, буду сочинять.
Самое забавное — он действительно уложился в пятнадцать минут! А потом отложил перо и объявил: «Готово! Слушайте!» — и продекламировал громко, но без всякого выражения, в одну дуду, как школьник на уроке:
БАЛЛАДА О ВРЕДЕ МУХ
Расскажу я вам преданье,Как однажды утром раннимСобирался некий рыцарьНа красавице жениться.Он в обновы нарядился,На кобылу взгромоздилсяИ поехал во дворец,Где невестин жил отец.
Да замечу, не соврав,Что отцом ее был граф.Ну а рыцарь был нахал —Он так прямо и сказал:«Уважаемый папаша,Нет девицы краше вашей,Мы давно уже близки —Я прошу ее руки!»
Как на грех, граф был не в духе —Одолели его мухи:С этим злобным насекомымВсе мы смолоду знакомы.Он схватил большой кинжал,Жениху им угрожал,За бесчестье и коварствоПовелел покинуть графство.
На красотку плюнул рыцарьИ уехал за границу,А бедняжка КатаринаПринесла в девицах сына…Граф-папаша чуть не плачет,А все вышло бы иначе,Если б в воздухе вокругНе носилось столько мух!
Дочитал, спросил с живым интересом:
— Ну как? Получилось? — и добавил, на случай, если кто не понял: — Катарина — это человеческое имя. Это про людей стих, я подумал, про нолькров Мастеру неинтересно будет, он же сам человек… Ну чего вы молчите-то? Зря я, что ли, старался?
Иван с Влеком переглянулись. Хихикнули. Потом Иван решился заговорить:
— Знаешь, не хочу тебя огорчать… но боюсь, что зря. На высокую поэзию это не потянет, и с площади нас погонят в три шеи. Хоть оно и про людей.
— Неужели так плохо? — Кьетт выглядел удивленным, но отнюдь не обескураженным. — А вроде бы в рифму. Ну ладно, раз у меня не получилось, Иван, давай тогда ты! — Это было сказано без малейшего вызова, поэтических амбиций нолькр был лишен начисто.
— Я совершенно чужд поэзии! Мне никакой камур не поможет! — честно предупредил Иван, с отвращением пережевывая вязкое нечто. — И про что писать, представления даже не имею!
— Так не бывает, чтобы камур не помог! — со знанием дела уверил Кьетт. — Ты давай глотай, хватит его мусолить! Сочини что-нибудь философское и глубокомысленное, чтобы сразить посланцев интеллектом, раз уж поэтической выразительностью нам не взять.
— В нашем мире сейчас такая модная тенденция — писать стихи неясного, размытого содержания, — добавил от себя снурл. — Попробуй, вдруг это окажется новшеством и посланцы его оценят?
— Не слишком ли многого вы от меня хотите? — рассердился Иван и камур свой проглотил.
Должно быть, в нем и вправду содержалось что-то наркотическое. Вдруг как-то мутно и одновременно гулко стало в голове, почему-то нахлынули спутанные воспоминания последних школьных лет… и сами собой полились стихи — только успевай записывать! Причем такое лезло, что на трезвую голову точно не сочинишь!
Аксолотль — личинка амбистомы.Апокалипсический сюжет…Есть у амбистомы хвост огромный,У меня же ничего такого нет.
По законам странно объективным,Я — материя, все движется во мне!Аксолотль — он дышит инстинктивно,Потому мы родичи вдвойне.
Все в процессе общего развития —Как галактики летят от центра к краю…Амбистомою сумел, наверно, быть бы я,Но зачем мне это — я не знаю.
Аминокислотными цепямиМеж собою связаны навек.Амбистома — странное создание,И еще страннее человек…
В этом вихре сверхматериальномИз молекул, атомов, планетНет конца познанью мирозданьяИ конца движенью тоже нет.
Амбистома — вот венец твореньяВ мире отрицаний отрицанья!Есть у аксолотля жабров перья,У меня — увы — одно сознанье.
Эволюция закручена спирально —Аксолотль — пространство-амбистома…Может размножаться не случайноСтранная неотеническая форма!
— Ну вот, как-то так, — скромно подытожил Иван и умолк в ожидании критики. Собственное творение казалось ему полным бредом, он ждал насмешек.
