Розы красные - Джеймс Паттерсон

– Могу поклясться, что ты тихонько назвал меня киской. Что же я, по-твоему, киска? Или, может быть, писка? Или еще что-то такое же унизительное?

Я посмотрел ему прямо в глаза.

– Мне кажется, наша игра закончилась, мистер Андерсон. Пожалуйста, положите кий на место.

– Ты считаешь, что можешь заставить меня положить его назад? Попробуй, если ты думаешь, что я на самом деле – киска.

Я поднес свой свисток ко рту.

– Я здесь новенький, и не хочу терять место из-за глупых неприятностей.

– Ну, тогда ты пришел на работу не в самую лучшую дыру, приятель, – заявил Клет. – Свистун.

Потом он бросил кий на стол и, проходя к двери мимо меня, словно нечаянно, задел меня своим богатырским плечом.

– Следи за своим языком, черномазый, – презрительно заметил он, будто сплевывая слова.

Я не стал давать Андерсону больше никаких поводов к агрессии. Я схватил его в охапку и развернул так, что он остолбенел от изумления. Я позволил ему полностью прочувствовать силу моих рук, и теперь смотрел прямо в глаза Клета. Мне нужно было знать, как он поведет себя, если его спровоцировать к действию.

– Это ты следи за своим языком, – тихо прошептал я. – И, находясь рядом со мной, всегда старайся быть очень-очень осторожным и вежливым.

Я ослабил хватку, и Андерсон, освободившись из моих объятий, быстро удалился. Глядя ему вслед, я в глубине души понадеялся, что, может быть, он и есть Дирижер.

Глава 101

Самое неприятное, чего я только мог ожидать до сих пор, что Дирижер, после удачно проведенной операции, теперь исчезнет, и больше никто никогда о нем не услышит. Охота на Дирижера теперь больше напоминала ожидание появления Дирижера. Скорее, даже мольбу Всевышнему о том, чтобы Дирижер сделал что-нибудь такое, что привело бы нас к нему.

Смена в госпитале для ветеранов начиналась тридцатиминутной «оперативкой» с выступлением медсестер и заканчивалась обязательным кофепитием. Во время совещаний вкратце рассказывалось о каждом пациенте в отдельности, отмечались изменения в предоставлении привилегий некоторым из больных. Самыми модными словами и выражениями здесь были: «аффект», «податливость», «взаимодействие» и, разумеется «посттравматическое стрессовое расстройство». Этим последним расстройством страдала, как минимум, добрая половина всех лечившихся в госпитале мужчин.

Оперативное совещание закончилось, и начался мой рабочий день. Главным занятием помощника психиатра является общение с пациентами. Я прекрасно справлялся со своими обязанностями, и это напомнило мне о том, почему я так люблю психологию.

На самом деле сейчас происходило вот что. Большая часть моей прошлой жизни как бы снова накатывалась на меня. Я особенно остро чувствовал и понимал ужасные последствия психических травм. А мои «подопечные» мучились как раз от этого. Для них мир уже больше никогда не покажется таким же безопасным и удобным местом для существования, как раньше. Люди, окружающие их, теперь все казались предателями, и нельзя было довериться ни одной живой душе. У больных постоянно присутствовало чувство вины и сомнения в самом себе. Вера и духовность здесь просто не существовали. Зачем же Дирижеру понадобилось выбирать именно такое страшное место в качестве убежища?

Во время моей восьмичасовой смены, я должен был выполнять ряд весьма специфических обязанностей. Я проверял наличие острых предметов в семь часов (мне нужно было пересчитывать количество ложек, вилок и ножей в столовой. В том случае, если чего-то недоставало, а это бывало крайне редко, начинался обыск палат). Затем – беседа-общение в восемь часов с пациентом по имени Коупленд, который считался весьма склонным к самоубийству, и уже начиная с девяти происходили проверки местонахождения пациентов через каждые пятнадцать минут. Это сопровождалось отметками на доске, висевшей возле поста медсестры: после каждой проверки напротив фамилии ставился крестик (пациент присутствует в госпитале). Кроме того, на меня возложили обязанность выносить мусор (кто-то же должен был это делать!).

Каждый раз, подходя к доске, я отмечал наиболее вероятных, с моей точки зрения, подозреваемых, более жирными крестиками. В конце проверок выяснилось, что у меня накопилось семь кандидатов, на которых следовало обратить особое внимание.

Пациент по имени Джеймс Галлагер попал в мой «черный» список только потому, что подходил под внешнее описание физических данных Дирижера. Это был высокий мужчина, широкогрудый, подвижный и достаточно сообразительный. Этого было сейчас вполне достаточно, чтобы подозревать его.

Фредерик Шабо имел все возможные привилегии по выходу в город, правда, отличался скромностью и слыл тихим парнем. Я сомневался, чтобы он мог быть способным на убийство. После Вьетнама он перемещался по всей стране, не задерживаясь на одном месте более чем на несколько недель. Изредка он плевался в сторону персонала, но это было, пожалуй, сильнейшим проявлением его агрессивности.

Стивен Бауэн также имел разрешение на выход в город, и когда-то считался многообещающим капитаном сухопутных войск во Вьетнаме. Он страдал от посттравматического стрессового расстройства и, начиная с 1971 года, находился на лечении в различных военных госпиталях. Он с гордостью повторял, что, после того как ушел в запас, никогда серьезно ничем не занимался.

Давид Хейл работал в полиции Мэриленда в течение двух лет. Потом его замучили навязчивая параноидальная идея о том, что любой азиат, которого он встречал на улице, был подослан с целью убить его.

Майкл Феско работал в двух вашингтонских банках, но сейчас он был так накачан транквилизаторами, что вряд ли смог бы разобраться и в собственной чековой книжке. Возможно, он симулировал посттравматическую депрессию, но его лечащий врач так не считал.

Клет Андерсон, как я уже упоминал, подходил под словесное описание Дирижера. Мне он почему-то сразу не понравился. И он был склонен к агрессии. Но Андерсон не совершил ничего такого, что дало бы мне повод посчитать его Дирижером. Скорее, наоборот.

Перед самым окончанием смены мне позвонила Бетси Кавальерр. Я взял трубку в маленькой комнате для отдыха персонала рядом с постом медсестры.

– Бетси? Что случилось?

– Алекс, произошло нечто весьма странное, – дрожащим голосом сообщила мне Бетси. Я попросил объяснений, и ее ответ заставил меня содрогнуться.

– Майк Дауд пропал. Он не явился на работу сегодня утром. Мы позвонили его жене, но она сказала, что он вышел из дома, как всегда, без опозданий.

– И что же собирается предпринять Бюро по этому поводу? – поинтересовался я.

– Мы пока что не исключаем даже автомобильную катастрофу. Но словесный портрет рассылать пока что рановато. Дело в том, что такое поведение не типично для Дауда. Он очень честный парень, отличный семьянин. На него всегда можно положиться. Сначала Уолш… – Бетси немного помолчала. – Теперь вот это. Что происходит, Алекс, ради всего святого? Это же его работа, да?!

Глава 102

Может быть, он начал охотиться на нас? Сначала погибает Джеймс Уолш, потом исчезает Дауд. Правда, у нас не было никаких доказательств, что эти два события каким-то образом связаны друг с другом, но мы это приняли сразу, даже не обсуждая. Это же его работа, да?!

Я выбрал время для того, чтобы побеседовать с доктором Чоффи в административном здании госпиталя, и прибыл к нему минута в минуту. Перед этим я успел изучить досье не только на Чоффи, но и на некоторых других сотрудников «Хэйзелвуда». Чоффи сам был ветераном армии. Он дважды воевал во Вьетнаме, потом работал в разных госпиталях: сменил их целых семь, пока не остановился на этом. Возможно ли, что это он – Дирижер? Его прошлое, с точки зрения психологии, вряд ли можно было считать нормальным. Но, раз уж на то пошло, то же самое можно было бы сказать и обо мне.

Когда меня проводили до его кабинета и я, постучавшись, вошел внутрь, доктор делал какие-то заметки за изящным сосновым письменным столом. Он сидел спиной к окну на плетеном стуле, драпированном желтой полосатой тканью, точно такой же, из которой были сшиты занавески.

Я плохо видел его, но знал, что он-то имеет отличную возможность рассмотреть меня в подробностях. Да, иногда мы играем в такие игры – даже те врачи, которые занимаются человеческой психикой.

Как бы невзначай, он оторвал взгляд от бумаг, притворившись, что весьма удивлен, заметив меня в дверях.

– О, детектив Кросс! Простите, по-моему, я так увлекся работой, что потерял счет времени.

Он закрыл свой журнал, затем поднялся со стула и приглашающим жестом указал мне на места для посетителей, расположенные у дальней стены.

– Доктор Маркьюз и я вчера вечером говорили о вас. Мы поняли и то, что были, наверное, излишне строги в тот день, когда вы появились у нас в госпитале. Понимаете, сама мысль о том, что по палатам ходит полиция, не вызывает оптимизма. Но, как бы там ни было, я слышал, что о вас положительно отзываются, как о психологе. Я не стал «клевать на его наживку»: он был врачом, а я – только консультантом-психологом. Я рассказал Чоффи о списке подозреваемых, который успел составить. Он взял у меня из рук листок бумаги и принялся изучать фамилии больных.