Говорим правильно по смыслу или по форме? - Игорь Милославский

Любой ценой

Словосочетание любой ценой означает, что некоторая цель, обычно высокая и нравственная, должна быть достигнута непременно и независимо от того, сколь большая плата за это потребуется. Само это словосочетание обладает положительными ассоциациями, связываясь с волей и мужеством, последовательностью и стойкостью.

Между тем в обычной, повседневной жизни гораздо чаще встречаются ситуации, когда поведение людей определяется именно ценой, которую требуется заплатить за то, что они желают приобрести или, наоборот, сохранить. Как же отражается в русском языке это противопоставление?

Слово цена в русском языке имеет два основных значения. Одно – сугубо материальное, и выражается оно обычно в деньгах, точнее, в конкретных денежных единицах, рублях и копейках, долларах и центах, фунтах и пенсах… Другое – не поддается строгой формализации, поскольку существует в виде человеческих усилий, физических и интеллектуальных. Цена во втором значении может включать еще и моральные «расходы», от бессонных ночей до потери добрых отношений с другими людьми, включая чувство недовольства собой и еще многое такое, что может сделать даже богача и победителя глубоко несчастным человеком.

При этом в русском языке существует немало средств для выражения именно второго значения в степени, крайне превышающей норму. Это и во что бы то ни стало, и мы за ценой не постоим, и до последней капли крови, и не щадя самой жизни… Во всех этих русских словосочетаниях – верховенство идейных жизненных принципов и готовность отстаивать их любой ценой (во втором значении). Добавлю, что человеческая жизнь занимает в этой иерархии подчиненное положение.

А как же быть с первым значением слова цена, соседями которого будут купить, дорого, дешево, этих денег (не) стоит, за любую цену (не любой ценой!). Погруженное в бытовую рыночную повседневность, это значение если и окружено какими-либо ассоциациями, то скорее отрицательными. Их несут такие, например, слова, как экономить, скупой, скряга, жадничать. Цена, плата, тратить в соединении с «меньше нормы» – это по-русски обычно «плохо». У нас хорошее может быть либо даровым, как в сказках, либо только дорогим. Мелочные расчеты при желании выгодно продать или дешево купить у нас никак не сопрягаются с человеческими добродетелями. В русском языке совсем не приживается максима Бенджамина Франклина «Пенс сэкономленный – это тот же самый пенс, что и пенс заработанный». Да и суворовская наука побеждать «не числом, а уменьем» тоже не среди наших главных ориентиров. Легко расстающийся с имуществом может быть и симпатичным нам: тогда он щедрый. А для экономного, бережливого и нам симпатичного едва ли найдется соответствующее слово. И расчетливым быть тоже не слишком хорошо. Можно, конечно, быть рачительным, но это слово и его производные рачитель, рачение малоупотребительны. А кроме того, они обозначают не столько «разумную бережливость», сколько «старательность и усердие». Михайло Ломоносов призывал своих младших современников «раченьем вашим показать, что может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов российская земля рождать».

А жизнь, не спрашивая нашей оценки, хорошо это или плохо, требует умения ресурсы именно экономить, а деньги – рационально тратить, эффективно вкладывать, разумно брать и давать в долг. Именно к этому призывал довольно неуклюжий по форме, но содержательно правильный и полезный советский лозунг «Экономика должна быть экономной».

Умение рационально использовать любые материальные ценности и положительное отношение к тем, кто это умение уже приобрел, – одно из непременных условий материального процветания Отечества. Однако отсутствие в языке соответствующих слов будет постоянно мешать росту материального благополучия. Как объяснить эту зависимость в разнообразных инстанциях, числящихся ответственными за русский язык?

Когда действительно нет слов

Язык следует непременно обогащать новыми словами с тем, чтобы ни одно явление, признак, состояние, событие не оставались неназванными. Причем весьма желательно, чтобы эти названия коррелировали с современными научными представлениями о мире.

В русском литературном языке слов для обозначения этих новых понятий и категорий недостаточно. Это очень печально. По подсчетам некоторых исследователей, в современном английском литературном языке около 400 тысяч слов, в немецком – 250 тысяч, в русском же около 150 тысяч. И хотя методика таких подсчетов – дело не бесспорное, очевидно, что темпы словарного обогащения русского языка в последние десятилетия сильно замедлились.

Язык непременно должен пополняться новыми словами. И речь идет вовсе не о галошах и мокроступах. А вот появилось, скажем, новое явление и как его назвать? Приведу, на мой взгляд, один яркий пример: это слово образованщина, которое придумал Александр Исаевич Солженицын. Знаменитое, совершенно замечательное слово, поскольку с его помощью удалось противопоставить людей, которые занимают вроде бы «интеллигентные» должности и отягощены документом о высшем образовании, но на самом деле не обременены ни знаниями, ни моральными качествами, связанными с ответственностью за свою деятельность и за судьбу Родины. Вот это противопоставление истинного и похожего Солженицыным блестяще было реализовано, когда он придумал это слово. Нужное нам слово? Нужное. А вот другой пример, из личного педагогического опыта. Я часто встречаю студентов, которые озабочены только тем, чтобы получить соответствующие отметки в зачетных книжках, больше их ничего не интересует. Как их назвать? Нет такого слова в русском языке, и очень жаль. Есть отличник, троечник, забрила, ботаник, даже хорошист, а вот именно того, которое мне нужно, нет. Один мой коллега упрекает меня в том, что я сам не проявляю креативности и не предлагаю собственное именование. Этот мой критик предлагает слово отбыватель. Думаю, что это неплохое предложение (ср. отбывать срок, отбывать наказание), поскольку предполагает в таком учащемся лишь желание «провести время в бездействии». Однако от «придумывания» слова до его вхождения в живое употребление – дистанция огромного размера. Судьба рожденного всегда не предсказуема.

Например, прекрасное слово пофигизм! Оно обозначает наплевательское, равнодушное отношение ко всему, причем не просто равнодушное, а демонстративно, подчеркнуто равнодушное, что не одно и то же. Или вот появилось недавно замечательное слово откат. Вообще хочу сказать, что сфера злоупотребления своим положением, сфера, связанная со взяточничеством, с языковой точки зрения абсолютно не разработана: только взятки, вымогательство да подкуп – и все, больше ничего нет. А на самом деле эта вещь гораздо более тонкая. А раз тонкая, значит, она нуждается в номинациях, и они должны откуда-то произрасти. В первую очередь, конечно, от народа-языкотворца. Нам нужна более тонкая словесная дифференциация касательно процесса мздоимства и взяточничества в мелких и особо крупных размерах. А ученые должны взвесить, посмотреть и более или менее оперативно внести это в состав слов литературного языка.

А у нас по-прежнему одним из главных словарей является великая работа Даля – совершенно замечательная книга, которая может вызвать лишь благоговейное отношение. Но ведь это же середина XIX века: почти 200 лет прошло с тех пор и изменились не только материальные условия жизни нашего общества (я имею в виду те же галоши, дровни, керогазы и прочее), но и наше представление о мире, о людях. Это же должно пополняться! Язык – живая структура, «живой, как жизнь». В свое время Корней Иванович Чуковский высказался в пользу того, чтобы в литературном языке было закреплено слово показуха, потому что оно точно отражало весьма распространенное и бытующее по сей день явление. Мы нуждаемся в словах, которые бы обозначали все то, что нас окружает, а не втискивали бы в прокрустово ложе старых клишированных формул все многообразие жизни, которое мы наблюдаем. А у нас в школьном курсе нет таких заданий: вот такая-то ситуация; назовите, объясните, выберите слова, объясните свой выбор – почему одно, а не другое; чем одно лучше другого или хуже; как вы будете изъясняться, рассказывая об этом эпизоде своим родителям или составляя, допустим, милицейский протокол. Все это просто отсутствует.

Известный российский биолог, академик РАН, профессор МГУ Владимир Петрович Скулачев утверждает, что ученый, обнаруживший какое-то новое явление, обязательно должен это явление назвать. Отделив его таким образом от других уже известных. По мнению Скулачева, без этого этапа «называния» движение научной мысли абсолютно невозможно. То же самое относится и к социальным явлениям. Трудно рассчитывать на их глубокую оценку со стороны общества, если эти явления не имеют четкого именования и всякий раз требуют длинных многословных объяснений.