Рассказы разных лет (сборник) - Иван Тропов

Только теперь они не были еще одной обвислой складкой, нет. Совсем нет. Теперь эти груди притягивали взгляд, манили руки…

— Ведьма…

— Чертово отродье…

И какова же должна быть сила того, что в доме? Если он может вот так вот, запросто, за один вечер…

— Да держите же ее! — рявкнул магистр.

Подцепил пальцем и откинул прочь удавку с ее шеи.

Аннушка с всхлипом втянула воздух, попыталась что-то произнести — но пальцы магистра клещами стиснули ее шею.

— Что? Что ему было нужно от тебя?

Магистр ослабил хватку — ровно настолько, что Аннушка смогла всхлипнуть:

— Я… Ничего… Он просто…

Пальцы вновь сомкнулись. Магистр навис над ней.

— Что? Что он взял взамен? — выплевывал он слова ей в лицо. — Он взял тебя? Он отымел тебя, потаскуха?! Говори!

— Нет… — На ее синих глазищах, словно крошечные алмазы, заискрились слезы. — Нет, нет!

— Тогда что?

— Он просто…

— Что?

— Слова…

— Что?!

— Я должна была повторить за ним слова!

— Ты… Ты продала ему свою душу?.. Ты продала ему свою душу?!

— Нет!

— Душу?!

— Нет! Нет! Там было другое… Я просто… Он сказал…

Пальцы сомкнулись. На этот раз куда сильнее.

— Конечно, другое… — Гримаса перекосила лицо магистра. — Слуги дьявола знают, как пеленать в словах… — Он стиснул зубы и не то тих зарычал, не то застонал. — Зачем, женщина? Зачем ты предала своего бога?

— Я…

— Твой бог не давал тебе теплых стен зимой, не давал прохладного ветра летом?

— Я…

— Не давал?!

— Давал…

— Твой бог не давал тебе еды, сладостей и вин?

— Давал…

— Твой бог заставлял тебя работать? Хоть раз он заставил тебя делать что-то такое, чего тебе не хотелось?

— Нет… Нет…

— Так за что же ты предала своего бога, женщина?!

— Я…

Пальцы стиснулись, лишив ее воздуха. На шее магистра вздулись вены, его лицо кривилось.

Потом гримаса пропала. Осталась лишь холодная сосредоточенность.

— Ну что же, — слова срывались с его губ, как оледенелые камешки в студеную воду, мерно и неумолимо. — Ты сама выбрала свою участь.

Аннушка под его рукой рванулась — попыталась. Пальцы держали ее за горло как клещи. Она пыталась что-то сказать, но ее губы шевелились совершенно беззвучно, лишь угадывалось: «нет, нет…»

— Ножи, — сказал магистр. В его руке уже блестело лезвие. — Ты впустила в сосуд своей души семя дьявола, женщина. Тебе не место среди нас. Хочешь ли ты покаяться перед нами и перед своим богом… в последний раз?

Семь лезвий повисли над ней, серебряных холодных лезвий.

Аннушка затрепыхалась. Рванула руками, ногами, выгнулась. Ее рот беззвучно открывался, шея напряглась — она мотала головой, попыталась приподняться, вырваться из хватки…

— Не хочешь… — констатировал магистр. Поморщился: — Дьявольское семя быстро пускает корни… Как глава хранителей этих земель, я приговариваю тебя к смерти.

Магистр на миг вскинул глаза к небу:

— Именем Анунамэ!

— Именем Анунамэ… Именем Анунамэ… Именем Анунамэ… — дробным эхом откликнулись хранители.

И когда тайное имя Господа семь раз унеслось ввысь, семь холодных лезвий упали вниз.

Ноги скользили по тающему снегу, а ветер бил в лицо и разметал полы плащей. Стаей черных птиц они слетели с косогора.

— Не дайте ему говорить! — крикнул магистр. — Не дайте ему колдовать!

— Не пытайтесь убить! — рявкнул Назар. — Не пытайтесь его убить, пока не свяжите! И кляп! Кляп сразу!

Звон стекла, вынесенная с косяком дверь…

Прежде чем чернокнижник понял, что к чему, веревки уже стянули его по запястьям и лодыжкам, а рот распух от кляпа.

Слишком маленький рот — для такого кляпа.

— Он же…

Назар повернулся к магистру, не решаясь договорить.

Чернокнижник… Какой же это чернокнижник? Щенок щенком, лет четырнадцати от роду, не больше! Разве может быть чернокнижник — таким сопливым молокососом?

— Не бери в голову, храмовник, — сказал магистр. — Личина. Всего лишь личина. Хотел обмануть нас.

Парень затрепыхался, как рыба. Попытался заговорить — но кляп надежно отгородил его от возможности сказать заклятье.

— Мычи, мычи, черный выкормыш… — усмехнулся Назар. — Недолго тебе осталось.

— Как тащить будем, — сказал магистр.

— Может быть, прямо здесь?

— Без последней молитвы?.. — голос магистра стал холоден, как обледенелый нож.

Больше парень не трепыхался.

Ни внизу, в лощине. Ни когда его тащили по косогору. Ни когда ушли дальше, в лес — туда, где Анунамэ был в своей силе.

Воздух окутал тела синеватым налетом. Божественное дыхание щедрого Анунамэ. Стало тепло. На душе стало легче. Уже почти дома. Только…

Парень не трепыхался, даже когда хранители остановились на полянке и бросили его на землю.

Нетрудно понять, для чего. Но он не трепыхался и не мычал в кляп. А в глазах — и от этого мороз по хребту, даже несмотря на теплое дыхание Эминамэ! — и вовсе смешливый огонек.

— Здесь тебе твой поганый язык не поможет, — сказал Назар, чтобы расправиться с робким безмолвием остальных. — Здесь земля нашего бога. А мы хранители этих земель.

Но смешливый огонек не погас. Только еще больше разгорелся, кажется.

Магистр присел на колено и вытянул кляп.

— Ты полон яда, чужак, — сказал магистр, стараясь не смотреть в эти смешливые глаза. — Ты пришел к нам не с добром, и тебе нет места в наших землях. Хочешь ли ты покаяться в грехах и принять прощение бога, прежде чем отправишься в последний путь?

В его руке уже был нож.

Но парень лишь улыбнулся:

— А последнее слово?

Магистр вздохнул, поморщился… Но на него смотрели младшие хранители.

— Говори, чужак. Что ты хочешь сказать перед смертью?

— Перед смертью я бы хотел узнать, за что же меня собираются убить.

Магистр поморщился. Да, чернокнижник решил-таки поиграть в слова.

— Господь наш знает, за что. Это главное.

— Бог-то все знает… Но люди могут ошибаться, верно?

Кто-то их младших хранителей кивнул. Тут же испуганно вскинул глаза на магистра — но кивок-то все заметили…

Магистр поморщился. Придется спорить. Хотя это всего лишь пустая игра в слова. Она нужна лишь слабым духом. Праведники видят правду и без доказательств.

— Ты слуга Неназываемого, — сказал магистр.

— Из чего это следует, хранитель? — улыбка не сходила с губ мальчишки.

— Кого ты пытаешься обмануть? Мы все видели, что ты сделал с той, что пришла к тебе…

— Разве я причинил ей вред?