Пятнистый сфинкс. Пиппа бросает вызов (с иллюстрациями) - Джой Адамсон

На другой день мы привезли для малышей козью тушу целиком, им предстояло впервые попробовать неразделанную добычу, как после настоящей охоты. Они тщетно дергали тушу, пока Пиппа не вспорола козе брюхо. Тогда они с жадностью съели печень, почки и сердце, а потом стали обгладывать хрящи с ребер; Пиппа тем временем расправлялась с позвонками и ребрами. Все они охотно ели кожу, отгрызая и отрывая от туши целые куски. А я закопала таз с водой в землю, чтобы они его не перевернули, и стала ждать, как они будут на это реагировать. Сначала они недоверчиво фыркали, потом попытались сунуть лапу в воду и отскочили, напуганные всплеском. Но тут подошла Пиппа и показала им, как надо пить; тогда они сообразили, что эта непонятная «живая» штука вовсе не опасна, а скорее наоборот — приятна, и стали лакать так жадно, что не могли оторваться. Под конец вся четверка оказалась по уши в воде: они шлепали лапами, дрались и брызгались, пока не вымокли насквозь.

Пиппа с каждым днем уводила семейство все дальше от лагеря, и нам становилось все труднее таскать к ним тяжелые припасы. Если бы мы немного поморили Пиппу голодом, она, конечно, сама переместилась бы поближе, но мне совсем не хотелось, чтобы молодые гепарды жили рядом с людьми и становились ручными.

Я очень уважала Стенли за то, что он не только безропотно таскал наши тяжелые грузы, но и все больше привязывался к гепардам. Малыши действительно были очень привлекательны. У них все еще были большие глаза и огромные лапы, хотя в общем они уже вполне сформировались. Двигались они с неизменной грацией — и когда носились сломя голову по равнине или влезали на деревья, запуская когти в толстую кору, и когда возились с шариками слонового помета. Пиппа оказалась превосходной матерью — разве что иногда проявляла эгоизм. Я, например, не могла постигнуть, как ей удавалось заставить детенышей сидеть и дожидаться, пока она поест. И они были удивительно послушны: как бы им ни хотелось есть или пить, они только вытягивали шейки, глядя, как она ест, и мне не удавалось соблазнить их, даже если я клала мясо им под нос, — они не трогались с места, пока Пиппа не подавала сигнал: «Прр-прр».

Однажды я услышала у Пиппы новый звук — это было в начале октября. Когда я привезла еду, она была одна, и я пошла искать котят. Наевшись, она произнесла «прр-прр» и стала ходить вокруг, принюхиваясь. Явно не понимая, где они, она забеспокоилась. Наконец она стала звать их очень тихо, еле слышно: «И-хн, и-хн, и-хн». На этот зов малыши откликнулись сразу — они появились на том месте, где я проходила уже четыре раза. Подбежав к поилке, они шлепнулись в воду, со зверским аппетитом набросились на еду и стали радостно носиться вокруг, то и дело подбегая ко мне и даже покусывая мои ноги. Казалось, их поведение целиком зависит от настроения Пиппы. Если она спокойна, ко мне относились как к товарищу, нет — на меня фыркали.

Малыши выражали свое настроение разными звуками. Когда им было хорошо, они мурлыкали, в ответ на голос Пиппы издавали нежное чириканье, но если они были напуганы, их голоса звучали пронзительно, как резкий свист. Сражаясь за лучшие куски, они издавали длинные вибрирующие вопли или угрожающе шипели, прижимая уши.

Без участия Пиппы нам никогда не удавалось обнаружить ее детенышей, а она далеко не всегда соглашалась помочь. Однажды мы проискали их целых два часа, а потом наткнулись на семейство, мирно спавшее под кустом. Мы не раз проходили мимо, и Пиппа прекрасно слышала, чт о я ее зову, но не сочла нужным показаться. В другой раз она издалека пошла к нам навстречу и с жадностью напилась, а потом уселась и отказалась проводить нас к детенышам. В следующий раз мы ничего не дали ей и пошли в ту сторону, откуда она появилась. Тыкаясь носом в корзину с мясом, она шла за нами от куста к кусту, делая вид, что тоже ищет детей. Потом, поняв, что ничего не получит от нас, пока мы их не увидим, тут же привела нас к ним.

6 октября мы совсем не видели гепардов. Меня это волновало, так как на следующий день мне надо было вылетать на собрание в Найроби. На прощание Гаиту обещал мне обязательно найти их и накормить. Когда я вернулась, его не было в лагере и Стенли сказал, что утром Гаиту не нашел гепардов и после пяти часов опять отправился на поиски. Когда стемнело, я вышла навстречу, но было слишком опасно уходить далеко одной и без ружья. Тогда я поехала в Кенмер, надеясь, что он окажется там: никто его не видел. Стало уже совсем темно, и выходить на поиски было бессмысленно; я не спала всю ночь, воображая, что с ним случилось несчастье.

Рано утром я опять поехала в Кенмер, чтобы организовать поисковую партию. Но там был только один егерь — остальные накануне уехали в Меру за покупками. Егерь пытался успокоить меня — Гаиту знает заросли, как никто другой, а с ружьем он будет в полной безопасности. Тем не менее я настояла, чтобы егерь пошел со мной и Стенли искать Гаиту; но тот как сквозь землю провалился. Я поехала к Скале Леопарда, чтобы сообщить о его исчезновении и попросить помощи. Там мне сказали, что он уехал с компанией за покупками и их ожидают к вечеру.

Когда мы вернулись в лагерь, нас приветствовал Гаиту с окровавленной повязкой на голове. Он поведал нам, что, пока он искал гепардов, ему в лоб вонзился шип, который он не мог вытащить, так что пришлось поехать на грузовике с егерями к доктору. Он даже предъявил мне медицинскую справку — кусок потрепанного картона без печати. По слогу и грамматическим ошибкам я поняла, что это подделка, и попросила Гаиту снять повязку. Он морщился и делал вид, что ему страшно больно, но я не обнаружила решительно никаких повреждений. Однако, обличать его во лжи я не стала — Пиппе это все равно не помогло бы. Поэтому на следующий день мы, как всегда, отправились ее искать. Но ничего, кроме ее следа, ведущего к водопою, мы не нашли, следов молодых гепардов рядом тоже не было. Что же они пили в эти дни?

Прошло целых четыре дня с тех пор, как я накормила их в последний раз, и я очень тревожилась. Все утро мы опять проискали напрасно, и только на шестой день нашли следы гепардов, ведущие к лагерю. Вернулись мы одновременно с Пиппой, которая была голодна и набросилась на мясо зебры, а потом повела нас примерно за три мили от лагеря, где навстречу нам из-под большого дерева выскочили малыши. Я очень обрадовалась, что они были здоровы. Им было уже семь с половиной недель, они сильно подросли за эти несколько дней, и серая гривка оставалась у них только на плечах. Черный цвет их помета — следы переваренной крови — говорил о том, что Пиппа кого-то добыла. А может быть, папаша наконец-то стал кормить свое семейство?

Самой робкой из молодых была Уайти — она всегда последней подходила к мясу, когда другие давно уже дрались за добычу. Несмотря на молодость, они защищали свою долю даже от Пиппы и намертво вцеплялись в мясо, если она пыталась оттащить его в сторону.