Собственность мажора - Кристина Зайцева

Что с этим придурком не так?!

– Тебе с молоком? – ее голос такой же прозрачный, как она сама.

Передвигаясь по уютной кухне своего дома, выставляет на стол сахарницу и печенье, забыв о чайных ложках.

– Ань… – зову ее взволнованно. – Что он сделал?

Опустив лицо, она трясет головой, а когда смотрит на меня опять, в ее глазах стоят слезы.

– Ничего… – заверяет она. – Он тут не… не при чем…

Ну да. Да от всего ее состояния просто несет Дубцовым!

– Расскажи мне, Анют… – не сдаюсь, потому что очень хочу ей помочь.

Утерев длинным рукавом футболки нос, она просит:

– Не надо, Ален, ладно? Я… себя не очень чувствую… заболела…

Я знаю, что поступила отвратительно, проникнув в ее дом вместе с ее дедом. Но я встретила его в универе, и, кажется, он был совсем не против, а наоборот, всю дорогу боялся что я сорвусь с крючка.

Что у них тут происходит?!

Почему никто не бьет в колокола?!

Ведь она не пришла и на второй экзамен тоже!

Она и правда выглядит нездоровой. И она явно хочет, чтобы я ушла и оставила ее в покое.

Мой телефон вибрирует, но господину Баркову придётся подождать, потому что не весь мир крутится вокруг него одного.

– Там фрукты… – киваю на пакет, который притащила с собой.

– Спасибо…

Встав из-за застреленного расшитой скатертью стола, говорю:

– Позвони мне… если что-то будет нужно. Ань… в любое время.

– Угу, – обнимает себя руками, пряча от меня лицо.

– Пока…

Пройдя через гостиную, где ее дед задумчиво смотрит в окно, бормочу:

– До свидания…

Кивает, и я вижу, как черты его лица тяжелеют на глазах. Будто каждый прожитый год на моих глазах оставляет на нем следы!

Все это выбивает меня из колеи, и я выскакиваю за калитку, не зная что мне делать.

Вдыхая морозный воздух, смотрю по сторонам, но на улице темно и тихо. Только окна соседских домов горят теплым желтым светом.

Сегодня Рождество, и моя электричка через час.

Я целый день слоняюсь по городу, не зная, куда пристроить свою злость.

А может, я просто не могу быть от него далеко?

Это глупо, потому что я знаю – он объявится, как только сможет.

Мой телефон вибрирует опять.

Медленно двигаясь по улице, заглядываю в сообщения.

«Меня выписывают через час»

Хочу наорать на него, потому что сегодня утром выписывать его явно никто не собирался, но вместо этого молчу, одиноко плетясь к остановке.

Упрямый! Какой же ты упрямый, Барков!

«Где ты? Давай поговорим»

Трясясь в автобусе, смотрю на опустевший город, а потом опять проваливаюсь в сообщения.

«Я вижу, что ты читаешь. Мы не маленькие. Давай поговорим»

Фыркаю, убирая телефон в карман.

Сойдя на городском вокзале, добираюсь до касс и беру себе билет.

«Я приду за тобой. Ты же понимаешь, да?»

Усевшись в кресло, наконец-то печатаю ответ:

«Я на свидании. Стань в очередь»

«Серьезно? С кем?», – получаю быстрее, чем успевает погаснуть экран.

Закрыв глаза, под мерный стук колес считаю до шестидесяти, и только после этого набираю в ответ: «Ты его не знаешь»

«Давай проверим», – всплывает тут же.

«Напиши мне завтра», – предлагаю, отсчитав еще шестьдесят секунд.

Мучать его – какое-то изощренное удовольствие, потому что я не сомневаюсь в том, что сейчас он бесится. Но я знаю наверняка – ему нельзя давать палец, иначе он оттяпает руку по самый локоть. Если его не притормозить, он будет вламываться во все мои дела когда ему заблагорассудится, и тогда моя жизнь станет полностью зависима от его, потому что он не привык идти за кем-то, он привык, чтобы безоговорочно шли за ним.

Но когда мой телефон молчит целых две минуты, это нервирует до кончиков волос.

От Баркова можно ждать чего угодно.

Единственное чего хочу я – чтобы он уважал мое мнение.

Смотрю на экран, кусая губы, и выпрямляюсь, когда в окне сообщений начинают бегать точки, извещая о том, что Никита Игоревич печатает.

“Пожалуйста, только не наделай какого-нибудь дерьма”, – мысленно прошу его.

Прошу его не разочаровывать меня снова. Он и так на славу постарался.

Сглотнув, читаю два простых слова, от которых сосет под ложечкой:

«Хорошего вечера»

Стукнувшись головой о спинку сиденья, смотрю на проносящиеся за окном белые поля.

Я не хочу плакать, но слеза все равно скатывается по щеке. Как тяжело быть стойкой, когда влюблена, но тот день проносится перед глазами опять и опять. И если… если мы будем вместе, я не хочу, чтобы такое хоть когда-нибудь повторилось.

Запрятав телефон в карман, зажимаю ладони между колен, потому что стук этих чертовых колес нашептывает позвонить и проорать ему, что кроме него мне никто не нужен. И даже с расквашенным лицом он выглядит предпочтительнее любого другого парня на всей этой планете!

Сойдя с электрички, беру такси.

Сегодня Рождество и вряд ли мама с дедом справятся с этой двухтонной индейкой без меня. Она запекается целый день, а я… целый день голодная, потому что со всех ног неслась в больницу, а потом слонялась по городу, не зная куда себя деть.

Из трубы дедовой бани валит белый дым. Пахнет дровами. Войдя в дом, раздеваюсь и плетусь на кухню. Прямо на зов умопомрачительных запахов еды. С удивлением замечаю, что обеденный стол вынесен в столовую, который мы почти никогда не пользуемся. Там барахлит отопление и очень большие окна, из-за этого сквозняки.

– Мам? – зову, заглядывая туда.

Стоя у старого серванта, она обшаривает ящики, доставая оттуда такие древние тарелки, которые смело можно записывать в антиквариат и передавать по наследству. Одетая в любимый дедов свитер, юбку в мелкий цветочек и огромные вязаные носки.

– Алена… – выдыхает с облегчением, прижав к груди руку. – Слава Богу! Я зарядку потеряла! Дед поехал за новой, и провалился!

Оставив тарелки, несется ко мне и сжимает мои плечи, звонко тараторя:

– А ты где была? Вы сегодня что, надо мной издеваетесь? Я тут уже хотела к соседям идти за телефоном! Где ты была?! – требует, тряхнув мои плечи и утерев со щеки слезу.

Чувствую себя ужасно виноватой, потому что сбежала из дома утром, напихав в пакет еды и никому ничего не сказав. Но я всю ночь сходила с ума, когда за ужином она осторожно обмолвилась о том, что… Барков-младший в больнице. Мне пришлось наступить себе на горло, и позвонить его отцу.

– Какой-то дурацкий день… – выпаливает мама. – Сижу тут одна, не знаю, куда бросаться… то ли к индейке… то ли к бане этой…

– Мам… ты чего? – спрашиваю взволнованно, усаживая ее на стул.

Опустив лицо в ладони, трясет головой и шепчет:

– Не знаю… переволновалась… позвони деду… где он?

– Сейчас… – бросаюсь в коридор и потрошу свои карманы, с тоской отмечая, что у меня ноль непрочитанных сообщений.

Вернувшись в столовую, расхаживаю вдоль разложенного стола, накрытого белой бабушкиной скатертью, спрашивая:

– У нас что, гости?

– Не знаю… – выдыхает, глядя