Что за девушка - Алисса Шайнмел

Тесс сможет мне объяснить, о чем говорила Эрика, как все настолько перепуталось и перемешалось.

Не могу вспомнить, почему я так смущалась того, что вчера поцеловала Тесс. Она моя бывшая девушка, мы увлеклись. Такое постоянно случается с бывшими. И вообще, я хочу ее вернуть. Так ведь? Как ей еще об этом догадаться?

Тесс найти легко, она выше всех девчонок в классе (и половины парней). А прическа добавляет ей еще роста. Ее темные глаза обрамлены подводкой, которая перетекает в стрелки по бокам (Тесс называет такой макияж клеопатровым), на губах прозрачный блеск, от которого они сияют. В отличие от меня, Тесс умеет обращаться с косметикой. Она как-то накрасила меня, но, по-моему, я стала похожа на клоуна. На ней темные обтягивающие укороченные джинсы, черные балетки и черный топик с высоким горлом — я замечаю, что лифчика под ним нет.

— Привет! — Я встаю на цыпочки, чтобы обнять Тесс. У нее теплая кожа. — Я тут видела Эрику Блэк. Она сказала, что теперь все знают про демонстрацию.

Пухлые губы Тесс расплываются в улыбке. Зубы у нее такие белые, что в темноте почти светятся.

— Правда, здорово? — говорит она. — Ребята из Ист-Преп тоже с нами. Даже если из-за этого отложится забег.

— Но они даже не знают Майю и Майка. — Я не обдумываю слова наперед, не повторяю их про себя несколько раз, не пытаюсь определить — уже после того, как произнесла, — все ли с ними в порядке.

— Конечно, они знают Майка. — Тесс поводит плечом. — Они с девятого класса с ним соревнуются. И не обязательно знать Майю для того, чтобы протестовать против домашнего насилия.

— Но речь ведь не о домашнем насилии. Речь об исключении Майка. Мы хотели, чтобы попечительский совет в понедельник начал обсуждение, зная, что все учащиеся заодно.

Все же ясно. Как она не понимает? Как все этого не понимают?

Улыбка Тесс гаснет:

— Просто, мне кажется, когда появилось больше информации…

— Информации? Ты про этот идиотский слух о Майе и Хайраме? — Я пытаюсь перекричать музыку, а может, просто кричу. Я закатываю глаза: — Боже, ты ничем не лучше остальных.

Я не переживаю, что обижу Тесс. Я не переживаю, что поступаю с ней так же, как она со мной в понедельник: решаю, что она неправа, не дав ей возможности объясниться. Я вообще не переживаю. Я машу рукой в сторону толпы, как будто они лемминги, марширующие, куда им скажет Майк, слепо верящие каждому его слову. Я поворачиваюсь, но Тесс хватает меня за руку.

— Я слышала, он собирается участвовать в акции, — говорит она. — Он бы наверняка не стал этого делать, если бы действительно ударил Майю?

Нельзя сказать, что Тесс говорит уверенно, скорее, она действительно хочет услышать, что я думаю.

— Ну конечно стал бы, — твердо говорю я. — Это же так просто превратит его из злодея в героя.

Тесс меняется в лице, но я стряхиваю ее руку и ныряю обратно в толпу, ищу Майю. Здесь всегда было так жарко? Я обмахиваю лицо руками. В комнате темно, но все равно заметно, какие розовые у меня ладони.

Я хватаю Майю за руку ровно в тот момент, когда кто-то в комнате выплевывает:

— Шлюха!

Я оборачиваюсь.

— Кто это сказал? — кричу я. Без промедления. Ложное ощущение уверенности. Внутренний монолог на беззвучном режиме. Ну, не считая той части меня, которая отмечает эту беззвучность.

Никто не отвечает.

— Я вижу, кто сказал, тот храбрец необычайный. — Я смеюсь. — Что, шлюха? Серьезно? А термин похуже нельзя было найти? Для женщины, для феминистки, для жертвы? Давайте допустим, чисто теоретически, что Майя изменила Майку, — это что, дает ему право ее ударить? А она не изменяла, чтоб вы знали, Майя была идеальной девушкой, а Майк все равно ее ударил. Да что с вами не так? — Я оборачиваюсь к Майе и повторяю: — Да что с ними не так?

Глаза Майи лихорадочно блестят.

— Ты как? — спрашиваю я. — Не слушай их! Они не знают, о чем говорят.

Майя мотает головой. Она что-то произносит, так тихо, что я не слышу. Наклоняюсь, приблизив ухо к ее рту. Ее теплое дыхание обдает мне кожу. Господи, как жарко-то.

— Они знают, о чем говорят, Джуни. — Ее голос дрожит.

— В каком смысле?

— Я целовалась с Хайрамом.

Майя смаргивает слезы. Я делаю шаг назад и снова спрашиваю:

— В каком смысле?

— Не все время, — говорит Майя. — Только… Только иногда. И мы всего лишь целовались, ну, в основном.

Я мотаю головой и делаю еще шаг назад. После всего, что вчера случилось, после всего, что я ей рассказала, как она могла от меня это скрыть?

Черт, какая я идиотка! То, как Хайрам вчера выскочил из машины ударить Майка, то, как он открыл Майе пассажирскую дверь, то, что он знал, где она живет, — ну конечно, между ними что-то есть!

Весь вчерашний день на пляже, в доме у Хайрама я думала, что мы становились ближе, что мы возвращались туда, откуда ушли. И все это время они, наверное, только и мечтали от меня избавиться, жалели, что я залезла на заднее сиденье, считали меня назойливым третьим лишним. Естественно, Хайрам сначала подвез меня — ему хотелось побыть с ней наедине. Наверное, он поэтому и таблетки мне дал. Он только хотел с моей помощью умаслить Майю.

— Ты соврала мне?

Майя мотает головой:

— Я не врала…

— Да, ты просто не сказала всей правды. — Так же, как молчала о Майке. Как молчала о булимии.

— Прости меня! — Ее слова звучат совершенно безжизненно.

— О чем еще ты мне врала?

— Ни о чем, честное слово! Просто… Мы же говорили вчера, что последние полгода не так близко общались…

— И кто в этом виноват? Это ты испарилась, а не я!

— Я же сказала, Майк хотел все время быть вместе…

Вопрос, который застрял у меня в горле еще в понедельник, поднимается на поверхность. Потом я буду вспоминать, сколько версий у этого вопроса, который задавали тысячи раз тысячи людей тысячами разных способов: почему та девушка не закричала, когда ей к горлу приставили нож? Почему другая девушка не сопротивлялась, не кусалась, не лягалась, когда ее схватил бугай на голову выше и в два раза тяжелее? Разные вариации этого вопроса звучат из уст судей, адвокатов, журналистов и просто случайных прохожих, потому что им всем кажется, что они что-то знают о выживании; потому что им кажется, что они знают, как повели бы себя в такой ситуации, в которую им,