Бог, человек, животное, машина. Поиски смысла в расколдованном мире - Меган О’Гиблин

компьютерах мира, их количество значительно превысит число синапсов в головном мозге. Можно сказать, что она в значительной степени интегрирована, поскольку информация в интернете производится коллективно и одновременно из множества различных источников. Когда интервьюер из журнала Wired спросил Коха, обладает ли интернет сознанием, тот, как ни удивительно, признал, что, по ТИИ, «интернет должен ощущать, что он существует», хотя нельзя утверждать, что это внутреннее переживание хоть сколько-то приближается к сложности человеческого сознания. Трудно об этом судить, сказал Кох, учитывая, что не все компьютеры работают и подключены к сети в одно и то же время.

Одна из центральных проблем панпсихизма – «проблема комбинации». Это вопрос о том, почему масштабные системы, складывающиеся из меньших по объему сознательных систем, обладают целостным сознанием. Если у нейронов есть сознание – а согласно Коху, у них достаточно фи для «крошечной искры опыта», – и мой мозг состоит из миллиардов нейронов, то почему у меня только один разум, а не миллиарды? Ответ Коха заключается в том, что система может быть сознательной только до тех пор, пока не включена в другую систему с более высоким уровнем интеграции. Если отдельные нейроны, выращенные в чашке Петри, могут быть сознательными, то нейроны в настоящем мозге – нет, потому что они включены в более высокоинтегрированную систему. Дело не только в том, что мозг больше нейрона, а в том, что уровень интеграции у мозга выше. Вот почему человек обладает сознанием, а общество в целом – нет. Хотя общество – это более крупная по объему система, уровень интеграции у нее ниже, чем у человеческого мозга, поэтому люди не поглощаются коллективным сознанием, как это происходит с нейронами.

Неоспоримо, однако, что общество становится все более интегрированным. Гофф недавно заметил, что если ТИИ верна, то рост социальных связей – это серьезная угроза нашему существованию. Если предположить, что интернет достигнет той точки, когда информация в нем станет более интегрированной, чем в человеческом мозге, он обретет сознание, а мы будем поглощены коллективным разумом. «Человеческий мозг перестанет быть сознателен сам по себе, – пишет Гофф, – и вместо этого станет всего лишь винтиком в функционировании сверхсущества, каким является общество со всеми его связями, обеспеченными интернетом». Гофф сравнивает этот сценарий с пророчествами Пьера Тейяра де Шардена, французского священника-иезуита, который, как мы помним, предсказывал пришествие «точки Омега» и послужил вдохновителем некоторых аспектов трансгуманизма. Когда человечество будет в достаточной степени связано друг с другом посредством информационных технологий, предсказывал Тейяр, мы все сольемся в единый вселенский разум – ноосферу – и начнется Царствие Небесное, обещанное Христом.

Это уже происходит, хотя пока почти незаметно. Однако в периоды, когда я проводила в интернете слишком много времени, я чувствовала, как меня затягивает водоворот. Особенно это заметно по скорости, с которой идеи становятся вирусными, обрушиваются лавинами на социальные платформы, – и пользователи, которые ими делятся, начинают казаться не столько сознательными субъектами, сколько хостами, сетевыми узлами в огромном мозге. Я замечаю это и в том, как быстро складывается консенсус, как быстро формируются, а потом становятся железобетонными мнения по поводу свежих новостей – будто в коллективном сознании кристаллизуется та или иная мысль. Есть термины, пытающиеся описать это единение, – «разум улья», «групповое мышление», хотя они не очень точно передают ощущение, о котором я говорю и которое ярче всего проявляется на уровне отдельного человека. Мы больше склонны замечать его в других, чем в себе самих: в друзьях, чье чувство юмора превращается в набор ходячих шуток и выражений из социальных сетей, в членах семьи, которые начинают говорить одинаковыми голосами сетевых инфлюенсеров. Хотя бывают моменты, когда я осознаю, насколько размыты мои собственные границы, и меня охватывает подозрение, что я не столько формирую новые мнения, сколько усваиваю их, что все мои предпочтения можно предсказать и свести к определенному типу, что душа – это не более чем набор данных. Не знаю, как точно охарактеризовать такое положение вещей, но оно точно не похоже на Царствие Небесное.

10

В своем эссе 2019 года Дэвид Чалмерс вспоминает, что, когда он учился в аспирантуре, по университету ходила такая остро́та: «Все начинают как материалисты, затем становятся дуалистами, потом панпсихистами, а заканчивают идеалистами». Хотя Чалмерс не знает точно, откуда взялся этот трюизм, он пишет, что его логика более или менее интуитивно понятна. Вначале человек впечатлен успехами науки и ее способностью свести все к причинно-следственным механизмам. Затем, когда становится ясно, что материализм не может объяснить феномен сознания, более привлекательным становится дуализм. Громоздкий и не особенно убедительный дуализм сменяется мыслью о том, что материя как таковая непостижима, – на сцену выходит панпсихизм. Доведя каждую из этих схем до логического конца и не удовлетворившись получившимися выводами, «человек приходит к мысли, что нет оснований верить во что-то за пределами сознания и что физический мир полностью состоит из сознания». Это и есть идеализм.

Чалмерс отмечает, что в какой-то мере эта последовательность соответствует этапам развития теории сознания за последние семьдесят или около того лет. Кибернетики 1950-х и 1960-х годов были строгими материалистами, которые избегали термина «сознание» или считали, что оно сводится к химическим процессам в мозге. Хотя в нейрофизиологии и исследованиях искусственного интеллекта это мнение по-прежнему считается общепринятым, популярные научные течения не раз пытались опровергнуть эту концепцию. В 1980-х и 1990-х годах в науку проникает дуализм: идея о том, что разум – это программное обеспечение мозга или что сознание каким-то образом возникает на базе материи как ее свойство. В начале 2000-х годов вслед за дуализмом возрождается интерес к панпсихизму, и, наконец, сегодня мы становимся свидетелями, как выразился Чалмерс, «свежих всполохов идеализма».

Философ Бернардо Каструп пошел по короткому пути, обратившись в идеализм непосредственно из материализма. Получив докторскую степень по информатике, он устроился на работу в ЦЕРН, который называет «главным храмом физикализма». Во время работы с нейросетями Каструп осознал важность трудной проблемы сознания, сформулированной Чалмерсом, и это понимание обрушилось на него «как кирпич на голову». Сознание, понял он, никогда не возникнет из электрических соединений, как бы они ни напоминали структуру человеческого мозга. Из количества не может возникнуть качество. Ему пришло в голову, что дихотомия «разум – материя» опирается на ложное предположение, что две эти вещи принадлежат к одной и той же эпистемологической категории. Как можно утверждать, что существование материи столь же несомненно, как и существование сознания? Сознание – это все, что мы знаем наверняка.

Из непосредственного опыта мы знаем, что видим образы, цвета́ и движение, но чтобы назвать эти образы «материей», придется совершить дедуктивный прыжок, о котором обычно умалчивается.