Фавориты и фаворитки царского двора - Александр Николаевич Боханов

Но прощаться было рано. Ничего не выходило. Избавиться от мыслей о М.Э. не удавалось. Его дорогая, желанная княжна скоро может принадлежать другому! Боже мой, за что такое наказание! Наследник не мог уснуть, долго ворочался, вставал курить, наконец, решил посоветоваться с умным и деятельным Вово. У них получился непростой, но долгий и обстоятельный разговор.

Князь Мещерский уже давно знал об увлечении наследника его взбалмошной родственницей. Однако до того апрельского дня 1866 года Владимир Петрович не предполагал, что это увлечение столь серьезно. Александр сказал другу, что пойдет на все, готов даже отказаться от прав на престол, лишь бы соединить свою жизнь с «ненаглядной Дусенькой». Вово был шокирован и удивлен до глубины души. Кто бы мог подумать, что у Александра Александровича такая страстная натура, что он во имя любви способен перечеркнуть свою жизнь, отбросить дорогое и возвышенное, пойти на скандал, на разрыв, на всеобщее осуждение, лишь бы обладать этой «бель флёр».

Мещерский умолял не совершать опрометчивого шага, заклиная Цесаревича подумать о России, о своем предназначении, но быстро понял, что доводы рассудка не действуют на высокородного друга. Тогда прибег к другому аргументу, звучавшему примерно так. «Ну, хорошо, – заявил князь, – Вы откажетесь от прав на престол, от титула, от положения, откажетесь от всего и женитесь на Мещерской. Но ведь она вас не любит, она не способна любить. Это ведь мелкая эгоистическая натура, испытывающая удовольствие лишь от того, что кружит голову престолонаследнику». Вово нанес сильный удар. Александр в душе не был уверен в чувствах княжны, ведь они даже ни разу не объяснились. Он иногда осторожно говорил ей о своем отношении к ней, но княжна никогда не отвечала ничего определенного. Да, она была мила, она была добра к нему, но ведь это еще не любовь. Беседа с другом Александра не успокоила, а лишь ухудшила его настроение, которое и до того было безрадостным.

Вечером, уже в одиночестве вспомнив весь разговор, Александр пришел к заключению, что Вово неправ. «Я достаточно знаю М.Э. уже два года, чтобы не ошибаться, по крайней мере в этом». Она смотрит на него так ласково и всегда говорит, что без него скучает. Разве это не подтверждает ее чувств?

Он же уже не мог теперь представить своей жизни без Мари. «Что бы я дал за один поцелуй от нее. Были минуты, когда было недалеко до этого, но все-таки было нельзя, потому что или А.В. (Жуковская) или Владимир (брат) были там, хотя и не видели, и не слышали, что мы делали. Когда мы христосовались, то эта минута была для меня каким-то сном, когда я прикасался губами к ее губам, почти к самым губам». В молодом человеке бурлила страсть, порой подавляя все остальные чувства и мысли.

Иногда наступали периоды прозрения, и он опять с полной ответственностью относится к своим обязанностям. Спокойно и рассудительно обсуждал с родителями будущую семейную жизнь, предстоящую поездку в Копенгаген и объяснение с Дагмар. Отец несколько раз возвращался к той скандальной газетной публикации и выражал беспокойство, что это может «сделать неприятное впечатление в Дании». Александр же все время выражал надежду, что «все пройдет благополучно», хотя в душе твердой уверенности и не было.

В начале мая брат Алексей, с детских пор предрасположенный к морскому делу (в свои зрелые годы он станет главным начальником флота и морского ведомства), завершил строительство небольшой яхты, которую назвал Dagmar. Это не было случайным. Брат был уверен, что датская принцесса, которую уже знали и любили в России, будет женой Цесаревича. Но у самого Александра в этот момент существовали сомнения. Он отправился на спуск яхты и уже доехал до Адмиралтейской верфи, но, увидев толпу народа, «поспешил удалиться, потому что боялся разных намеков на свой счет».

Александру Александровичу порой казалось, что он «пережил свои желания», но наступали другие минуты, и все опять возвращалось: тоска, грусть, неотступные мысли о М.Э. В конце апреля двор переехал в Царское, и Александр решил больше не ходить на вечера к Мама́. Свой афронт он объяснил так: «Во-первых, чтобы заниматься дома, а, во‑вторых, они мне надоели. Мне теперь мало видеться только с М.Э., что прежде уже для меня было счастьем; я чувствую, что теперь это меня не насыщает и мне надо больше, но что это больше». Далее следовало многоточие.

Александр, конечно же, знал, как «появляются дети», и у него были возможности найти простой и доступный путь к «ласкам и блаженству». Но он был искренней и цельной натурой, не принимая и не понимая позиции, что можно вступать в отношения с женщиной без любви. А любовь – значит брак, значит – на всю жизнь. Здесь сомнений не существовало. Беспрерывная борьба между тем, чего хотелось, и тем, что обязан делать, истомила, измучила. И он принял трудное решение. Несколько дней непрерывно размышлял о будущем, о своем выборе и в конце концов склонился к тому, что невозможно было еще совсем недавно и предположить. Май 1866 года стал для Цесаревича Александра тяжелым рубежом в жизни, тем Рубиконом, перейдя который, будущий Император воспитал волю, закалил характер в непростой, мучительной борьбе с самым собой.

К середине мая у него появилось намерение расставить все точки над i. «Я только и думаю теперь о том, чтобы отказаться от моего тяжелого положения и, если будет возможность, жениться на милой М.Э. Я хочу отказаться от свадьбы с Dagmar, которую я не могу любить и не хочу. Ах, если бы все, о чем я теперь так много думаю, могло бы осуществиться! Я не смею надеяться на Бога в этом деле, но может быть и удастся. Может быть, это будет лучше, если я откажусь от престола. Я чувствую себя неспособным быть на этом месте, я слишком мало ценю людей, мне страшно надоедает все, что относится до моего положения. Я не хочу другой жены как М. Э. Это будет страшный переворот в моей жизни, но если Бог поможет, то все может сделаться, и, может быть, я буду счастлив с Дусенькой и буду иметь детей. Вот мысли, которые теперь меня все больше занимают, и все, что я желаю. Несносно, что поездка в Дании на носу и преследует меня как кошмар».

Искреннее безумие молодости! Если бы не предусмотрительный Владимир Мещерский, настоявший на том, чтобы наследник вел свой исповедальный дневник, вряд ли бы кто сейчас и узнал, что Император Александр III, этот целеустремленный, честный и уверенный в