Прощай, Африка ! - Карен Бликсен

Здесь, в горах, обитали буйволы. В ранней моей молодости, когда я просто жить не могла, пока не подстрелю хоть по экземпляру всех видов зверей Африки, я даже убила своего первого буйвола именно в этих местах. Позднее, когда мне больше хотелось наблюдать за зверями, чем охотиться, я снова не раз отправлялась поглядеть на них. Я разбивала лагерь среди холмов, на полдороге к вершине, у ручья; я брала с собой слуг, палатки и запасы провианта, и мы с Фарахом вставали затемно, в ледяном холоде, ползли и пробирались сквозь заросли и высокую траву в надежде хоть глазком глянуть на стадо, но дважды мне пришлось возвращаться несолоно хлебавши. То, что стадо обитало там и буйволы были моими западными соседями, сохраняло свое немалое значение для нашей фермы, влияло на ее жизнь, но это были серьезные, нелюдимые соседи, древняя аристократия нагорий, хотя ряды ее и несколько поредели со временем; буйволы мало кого принимали у себя.

Но однажды, часов около пяти, когда гости пили перед домом чай, Деннис пролетел над нами к западу -- он летел из Найроби. Немного спустя он повернул и приземлился на ферме. Мы с леди Делами? поехали за ним на машине, но он не захотел выйти из самолета.

-- Буйволы пасутся на холмах, -- сказал он. -- Хотите поглядеть на них?

-- Не могу, -- сказала я, -- у меня гости.

-- Да мы только слетаем, поглядим и через четверть часа вернемся, -сказал он.

Такое приглашение можно услышать только во сне. Леди Делами? лететь отказалась, и мы взлетели вдвоем. Мы полетели прямо на солнце, но склон холма отбрасывал прозрачную коричневатую тень, и вскоре мы уже летели в тени. Сверху мы легко заметили буйволов. На одном из длинных закругленных зеленых гребней, которые, словно складки, собираются к одной из четырех вершин, паслось двадцать семь буйволов. Сначала мы их увидали далеко внизу; казалось, что это сонные мыши ползают по ковру, но мы снизились и, кружа над ними на расстоянии выстрела, на высоте ста пятидесяти футов вдоль гребня) пересчитали их, пока они спокойно сближались и расходились. В стаде был один очень старый огромный черный бык, один или два быка помоложе и много телят. Поляна, на которой они паслись, была окружена кустарником; стоило какому-нибудь чужаку приблизиться к буйволам, они сразу бы услышали или учуяли его, но с воздуха они нападения не ждали. Нам пришлось кружить над ними непрерывно. Хотя они, слыша шум нашего мотора, перестали пастись, но, как видно, не догадывались, что шум идет сверху. Наконец, они все же почувствовали, что происходит что-то очень необычное; первым вышел и встал впереди стада старый бык; он поднял вверх свои огромные, тяжеленные рога, словно угрожая невидимому врагу, -- и вдруг побежал по гребню рысцой, а затем пустился галопом. Все опрометью бросились за ним вниз по склону, и, когда они скрылись в зарослях, пыль и камни отмечали их след. В зарослях они остановились, сбившись в кучу: как будто небольшая лужайка на склоне вымощена темно-серым булыжником. Должно быть, тут им казалось, что они скрыты от чужих глаз, да их и небыло бы видно с земли, но скрыться от птицы, летящей над ними, они не могли. Мы набрали высоту и улетели. Каза

лось, что мы побывали в самом сердце гор Нгонго, открыв тайный, никому не известный путь.

Когда я вернулась к моим гостям, чайник на каменном столе был еще такой горячий, что я обожгла пальцы. Наверно, Пророк испытал то же самое, когда он опрокинул кувшин с водой и архангел Гавриил вознес его на седьмое небо, а когда он вернулся, вода из опрокинутого кувшина еще не успела вытечь.

В горах Нгонго жила еще пара орлов. Бывало, Деннис после полудня говорил: "Полетим в гости к орлам!" Однажды я видела, как один из них сидел на камне, ближе к вершине горы, и как он взлетал оттуда, но обычно их жизнь проходила в полете. Много раз мы гонялись за одним из этих орлов, кружили, ложась то на одно крыло, то на другое, и мне кажется, что зоркая птица просто играла с нами. Однажды, когда мы летели рядом, Деннис на миг заглушил мотор и мы услышали крик орла.

Туземцам нравился наш самолет, и было время, когда среди них пошла мода -- рисовать его, и я часто находила на кухонном столе или в кухне на стенке "портреты" самолета с тщательно выписанными буквами на борту: АБАК. Но всерьез ни наша машина, ни наши полеты их не интересовали.

Туземцы не любят скорость, как мы не любим шум, в лучшем случае они с трудом ее терпят. И со временем они в ладу: им не приходит в голову его "коротать" или "убивать". Собственно, чем больше времени у них отнимаешь, тем больше они это ценят; если поручаешь туземцу племени кикуйю подержать твою лошадь, пока ты сидишь в гостях, то по его лицу видно: он надеется, ты просидишь в гостях очень, очень долго. Он никак не проводит время -- он садится на землю и живет.

Не любят туземцы и всякие машины, всякую механику. Компания молодых людей увлекалась, как увлекается молодежь, европейской модой на автомобили, но один

старик из племени кикуйю сказал мне, что они умрут молодыми, и вполне возможно, он был прав: все ренегаты происходят от дурного корня, от слабых отцов. Есть изобретения европейцев, которые приводят туземцев в восторг и очень ими ценятся -- например, спички, велосипед и винтовка, но они мигом выбросят их из головы, стоит только заговорить о корове.

Фрэнк Грисвольд-Уильямс из Кидонгской Долины взял с собой туземца из племени масаи в Англию, конюшим, и рассказывал мне, что через неделю этот юнец проминал его лошадей в Гайд-Парке, как будто родился в Лондоне. Когда этот человек вернулся в Африку, я спросила его, что ему больше всего понравилось в Англии. Он задумался всерьез и после очень долгой паузы ответил, что у белых людей очень красивые мосты.

Я ни разу не встречала старого туземца, который бы не относился к предметам, которые движутся сами собой, без видимого участия человека или сил природы, с недоверием и не испытывал бы при этом чего-то похожего на стыд. Дух человеческий всегда восстает против колдовства, для человека это занятие неподобающее. Быть может, он и заинтересуется результатами) но вникать в подробности кухни не станет; никто еще не пробовал выпытать у ведьмы, по какому рецепту она готовит свое зелье.

Однажды, когда мы с Деннисом после полета приземлились на лугу у нас на ферме, к нам подошел старик из племени кикуйю и заговорил:

-- Нынче вы были очень высоко, -- сказал он. -- Мы вас даже не видели, только слышали: жужжит, как шмель. Я согласилась: мы и вправду летали высоко.

-- А Бога вы там видели? -- спросил он.

-- Нет, Ндветти, -- сказала я. -- Бога мы не видели.

-- Ага, значит, вы летали не так уж высоко, -- сказал он. -- А скажите-ка мне, сможете ли вы взлететь так высоко, чтобы увидеть Его?

-- Не знаю, Ндветти, -- сказала я.

-- А вы, Бэдар, -- сказал он, обращаясь к Деннису, -- как по-вашему, можете вы подняться на вашем самолете так высоко, чтобы увидеть Бога?

-- Честно говоря, не знаю, -- ответил Деннис.

-- Тогда, -- сказал Ндветти, -- я никак не пойму, зачем вы двое туда летаете. * ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ *

Из записной книжки иммигрантки

Дикари спасают дикую природу

Мой управляющий во время войны скупал быков для армии. Он мне рассказывал, что купил тогда у масаи молодых бычков, рожденных от домашних коров и буйволов. У нас много спорили о том, можно ли скрещивать домашний скот с дикими животными; не раз пытались вывести низкорослых лошадок, хорошо приспособленных к местным условиям, скрещивая домашних лошадей с зебрами, хотя сама я таких помесей никогда не видела. Но мой управляющий уверял, что купленные им бычки, действительно, наполовину буйволы. Масаи рассказали ему, что они росли медленнее, чем обычные телята; масаи гордились этими бычками, но все же с радостью поспешили сбыть их с рук -- уж очень они были дикие.

Трудно было приучить этих бычков к ярму и упряжи. Особенно замучил моего управляющего и его туземцев один молодой очень сильный бычок. Он с ревом, с пеной у рта, бросался на людей, ломал одно ярмо за другим, а когда его привязывали, рыл землю, подымая тучи черной

пыли, таращил налитые кровью глаза, и кровь текла у него из ноздрей, как уверяли погонщики. В конце концов, эта борьба вконец измучила и неукротимую тварь, и человека, пот с него тек ручьями, все тело ломило.

-- Пришлось, в конце концов, чтобы укротить сердце этого бычка, -рассказывал мой управляющий, -- бросить его в загон к волам) крепко спутав ему все четыре ноги и надев тугой ремень на морду, но и тут, когда он молча лежал на земле, связанный, у него из обеих ноздрей вырывался горячий пар и он страшно храпел и пыхтел. А я все надеялся, что он будет много лет покорно ходить в упряжке. Я лег спать в палатке, и мне снился этот черный бык. Разбудил меня дикий шум, лай собак и вопли моих туземцев у загона. Два пастушонка, трясущиеся от страха, вбежали ко мне в палатку и крикнули, что, кажется, лев забрался в загон к волам. Мы побежали туда с фонарями, я взял и свою винтовку. Когда мы подбежали к загону, шум уже немного утих. При свете фонарей я увидел, что какой-то пятнистый зверь мелькнул и был таков. Оказывается, леопард добрался до спутанного быка и отгрыз у него правую заднюю ногу. Теперь ему уже никогда не ходить в упряжке.