В долине солнца - Энди Дэвидсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Позднее мальчик просыпается, когда чувствует, как мужчина, которого его мать зовет Сынулей, тычет в него ботинком. Он садится на полу перед раковиной, слышит ровный стук иглы проигрывателя. Дверь в наружный мир открывается, ослепляя дневным светом. Его мать сидит на краю кровати. Мальчик слышит, как большие грузовики грохочут по двухполосной дороге.
– Ты там живой? – интересуется здоровяк. Снова тычет носком ему в зад, потом разражается смехом.
– Конечно, живой, – доносится голос матери. Она встает с кровати и садится на корточки.
Сынуля отступает, садится на кровать, смотрит на что-то, чего мальчик не видит. С Сынулей что-то не так, думает он. Он какой-то неправильный, как бывает иногда у взрослых.
Мальчик слышит знакомые запахи матери: ваниль, лимон, сигареты. Раньше она курила, пока папа еще не ушел. В последние несколько дней она снова за это взялась, но мальчик не против. Ему нравится запах. Папа бы не одобрил, но его рядом нет. Мамочка каждый раз это повторяет, когда берет в руки зажигалку. «Папы рядом нет».
– Эй, милый, – говорит она, как раз перед тем, как опрокинуться назад и приземлиться на спину. Включает проигрыватель, устанавливает иглу на винил, раздается громкое, противное царапанье. Она смеется, но в ее смехе есть что-то, что мальчику не кажется смешным, поэтому он просто смотрит на нее, замечает у нее розовое белье и думает, что не должен туда пялиться.
Сынуля указывает на мать со своего места на краю кровати и смеется, хлопает себя по колену. Мальчику кажется, будто он только что пропустил самую смешную шутку в мире.
– Что? – спрашивает она, оборачиваясь через плечо на Сынулю и усмехаясь ему. – Ты надо мной смеешься? – Она подползает на четвереньках к краю кровати, где сидит Сынуля. Его смех смолкает, остается только улыбка, а взгляд мелких, близко посаженных глаз блуждает вверх-вниз, вверх-вниз. Она поднимается на колени и плавным движением оказывается между его колен. Он протягивает сильную татуированную руку и запускает свои огромные пальцы ей в волосы. – Не смейся надо мной, малыш, – говорит она. – Не смейся надо мной.
Он не смеется.
Маленький Тревис тоже не смеется. Не сейчас. Не когда его мать говорит ему, что ему нужно уйти в туалет и побыть там какое-то время.
– У нас тут взрослый разговор, – поясняет она.
– Большое дело, – говорит Сынуля с кровати, но мальчик понятия не имеет, о чем он.
Мать закрывает за ним дверь, и он садится на край ванны.
Он слышит треск иглы, затем раздаются первые аккорды песни.
Когда песня заканчивается, он вспоминает про свою игрушку: она осталась под раковиной. Он думает о том, как здорово она каталась бы здесь по плитке. Но он знает, что выходить ему нельзя. Просто знает. Там что-то происходит, как происходило и несколькими ночами ранее. Звуки, что он слышит, – запись слишком коротка, чтобы их заглушить, – теперь ему знакомы. Прошлой ночью, когда он лежал в своей кровати без сна, отвернувшись от матери и Сынули, они тоже шумели. Он лежал и смотрел на мерцание телевизора, показывавшего ночные новости, рекламу табака и телевикторину. Он знает, что выходить ему не стоит, пусть даже игрушка осталась там, и если быть до конца честным, то он бы признал: дело вовсе не в игрушке. Ему хочется посмотреть. На то, что происходит. Понять, что значит весь этот шум.
Он приоткрывает дверь.
В зеркале на стене напротив двери ванной видно, что мать сидит на коленях у края кровати, пальцы Сынули у нее в волосах, ее лицо – у его колен. Мальчик видит ее голые плечи, бретельки ее лифчика, ее блуза лежит на полу рядом с красным проигрывателем. На чулках у нее – стрелка. Она стонет и двигает головой перед его коленями. Сынуля оттягивает ее за волосы.
– Ах ты сучка, – произносит здоровяк.
Тук-тук-тук – стучит игла.
Мальчик завороженно наблюдает, пока Сынуля не поднимает глаза и не замечает его в зеркале.
Сынуля смотрит на него и улыбается.
Тук-тук-тук.
Мальчик сидит на крыльце, слушая кантри через двери, пока в дом входят и выходят люди. На коленях у него – жестяная лошадка с наездником, только механизм сломался, и она не работает уже несколько дней. Ее сломал Сынуля, когда разозлился и швырнул игрушку о стену мотеля. Мальчику пришлось пригнуться, иначе Сынуля и ему бы разбил лицо. Мать умоляла Сынулю остановиться, но тот только залепил ей пощечину, назвал ее плохим словом и послал на одно слово. Мальчик знает это слово, хотя сам никогда не произносил. Он знает: его говорят только взрослые, причем плохие взрослые. Это значит, что Сынуля – плохой взрослый.
Не успел он подумать об этом, как двери в дансинг – так называла это место его мать, дансинг, – распахиваются, и оттуда вываливаются двое мужчин. Они замахиваются друг на друга кулаками. Один в комбинезоне и с окровавленным лицом. Другой – Сынуля, и он бьет другого по лицу еще раз и еще.
– Не разговаривай с ней! – кричит он.
Другой мужчина, в шляпе и сапогах, выскакивает наружу и разбивает о Сынулину голову бутылку. Тот падает вязанкой дров, одной рукой хватаясь за окровавленную голову. Двое мужчин подскакивают к нему и начинают избивать ногами и кулаками. Из дансинга, шатаясь, выходит его мать, помада размазана у нее по лицу. Мужчины уходят, грубо смеясь. Сынуля выползает из грязи. Мать опускается на четвереньки и подбирается к Сынуле – кровь идет у него носом и из раны на голове.
Камешки и гравий впиваются его матери в ладони.
Мальчик дальше сидит на крыльце, в руке у него игрушка.
Теперь он где-то в другом месте.
Там, где пахнет моющим средством и чистым постельным бельем, отчего мальчика клонит в сон. Под потолком в углу комнаты телевизор показывает мультики, а он сидит со своим жестяным ковбоем с лошадкой в руке.
Пол бетонный.
В комнате незнакомые люди.
Стиральные машины, сушилки и старушки, складывающие полотенца.
Мальчик поворачивается на стуле – проигрыватель закрыт в ящике на соседнем с ним сиденье – и выглядывает в окно. На стекле голубыми буквами написано: «УОНДЕРМЕТ», и в букве «о»
