Россия под властью царей - Сергей Степняк-Кравчинский

После этого судейша со множеством возгласов, оханий и отступлений повторила все те ужасы, какие узнала от любопытной рыбницы, а остальное, конечно, добавила от себя.

Студенты, мол, задумали дьявольское дело: хотели захватить город и всех, кто в нем находится, но, так как это им не удалось, они теперь в ярости. Доктор - этот поляк - у них коновод. А поляки ведь способны на все. Вчера он собрал их всех в своей комнате и показывал им такие страсти! И говорил им такое, такое! У тебя бы волосы дыбом встали, кабы услышала!

- Ах, святые угодники! Рассказывай скорее, не то помру со страху!

- Он показывал им череп - череп мертвеца!

- Ой! Ой!

- А потом показал им книгу с красными картинками, да такими страшными, что ты бы вся похолодела.

- Ой, ой, ой!

- Но ты послушай, тут было еще и пострашнее. После того как он показал им все это, говоря слова, которые православный человек и повторить не может, поляк и заявляет: "Через семь дней, говорит, у нас будет другая лекция, потом еще и еще одна, и так до семи раз. А затем, после седьмого урока..."

Тут гостья повысила голос и остановилась на миг, чтобы посмотреть, какое действие произвели ее слова.

- Ах! Ах! - стонала попадья. - Силы небесные, заступитесь за нас!

- А после седьмой лекции, говорит, мы будем сильны и могучи и сможем взорвать в воздух весь этот городишко со всеми его жителями, до последнего человека.

- До последнего человека?! Ах!

И попадья хотела было упасть в обморок, но, вспомнив о близкой опасности, взяла себя в руки.

- А исправник - что он говорит?

- Исправник - осел. А может быть, эти интриганы склонили его на свою сторону, может, он продался поляку.

- Знаешь, что мы теперь сделаем, матушка? Пойдем к капитанше!

- Да, верно. Пойдем к капитанше!

Десять минут спустя приятельницы уже были на улице, обе в том же причудливом наряде, и, если бы они пустились плясать в снегу, их легко можно было принять за пару резвых медвежат. Но слишком озабоченные судьбой родного города, они не думали о забавах. Дамы спешили еще к одной приятельнице, чтобы поскорее передать ей услышанную от рыбницы Матрены историю, едва ли что-либо утратившую от дальнейшего пересказа, скорее наоборот.

"Капитанша" была жена жандармского капитана, служившего в Городишке уже несколько лет. Пока ссыльных было мало, исправник был единственным начальством. Но когда число их возросло до двадцати и они все продолжали прибывать, сочли необходимым назначить второго начальника в лице жандармского капитана. Теперь ссыльные были поставлены под надзор двух соперничавших между собой властей, которые постоянно стремились подложить друг другу свинью и, выказывая свое великое рачение, втереться в милость к высшему начальству, разумеется, за счет несчастных жертв, порученных их заботе. С тех пор как в Городишко прибыл капитан, ни один политический ссыльный не был освобожден. Если исправник давал человеку хорошую характеристику, капитан давал плохую, если капитан благоприятно отзывался о ком-либо, то исправник, наоборот, отзывался о нем дурно.

На этот раз жандармский капитан нанес своему противнику полное поражение. С первым же курьером губернатору был послан хитро составленный донос. Ответ, содержание которого не трудно себе представить, не заставил себя долго ждать. Исправнику было сделано строгое внушение с угрозой увольнения со службы "за небрежный надзор за политическими ссыльными" и за дозволенные им вольности.

Этот нагоняй так напугал полицейского начальника, что ссыльным не только было запрещено заниматься и читать лекции, но их поставили в условия чуть ли не осадного положения. Если в комнате одновременно собиралось слишком много людей, то полицейский уже стучал в окно и приказывал расходиться. Им запрещалось также собираться группами на улице, то есть вместе гулять, - приказ довольно трудно выполнимый в городе с одной-единственной улицей, и это приводило к постоянным недоразумениям с полицией.

* * *

В ссылке легко устанавливаются отношения близкой дружбы. Ссыльные все время подвергаются всякого рода притеснениям, они живут в обстановке всеобщего недоброжелательства и поэтому, естественно, льнут друг к другу и ищут прибежища в собственном маленьком мирке. Как это обычно бывает в учебных заведениях, тюрьмах, казармах и на кораблях, так и в ссылке люди легко сходятся, и малейшее сходство характеров и склонностей ведет к глубокой симпатии, которая может перейти в дружбу на всю жизнь.

После наступления зимы маленькая коммуна наших друзей пополнилась новым членом в лице Старика, очень к ним привязавшегося. Они жили одной семьей, но особенно близкие дружеские отношения создались между Тарасом и молодым Оршиным.

В возникновении дружбы есть что-то своеобразное и нелегко поддающееся определению. Возможно, в основе их дружбы лежала противоположность характеров: один был сосредоточен и сдержан, другой - восторжен и экспансивен. А может быть, энергичного, сильного Тараса привлекала к хрупкому юноше, мягкому и впечатлительному, как девушка, потребность помогать и покровительствовать ему. Как бы то ни было, они были почти неразлучны. Но когда другие подсмеивались над Тарасом и над его дружбой, он сердился и говорил, что это не более как привычка, и в его обращении с Оршиным часто появлялась какая-то строгость и сдержанность. Они даже не говорили друг другу "ты", как это в обычае у русской молодежи. Так, всячески скрывая свои чувства, Тарас оберегал своего друга с заботливостью преданной матери.

Однажды, в начале весны, - при однообразном течении времени ссыльным хоть и кажется, что дни тянутся бесконечно долго, но месяцы проходят быстро - оба друга возвращались с прогулки. Они в тысячный раз повторяли те же предположения о вероятности скорого окончания их ссылки и в сотый раз приводили те же доводы в поддержку своих надежд. Они, по обыкновению, обсуждали также возможности побега и, по обыкновению, решали этот вопрос отрицательно. Ни один из них в то время не был склонен бежать. Они хотели еще подождать, считая, что закон о ссылке непременно будет отменен. Оба были социалисты, но Тарас всецело был за широкую пропаганду в обществе и в массах. Он сознавал в себе недюжинный ораторский талант, любил свое искусство и уже вкусил первые плоды успеха. У него не было никакого желания пожертвовать своими пылкими мечтами о будущем ради подпольной деятельности члена террористической партии. Поэтому он решил выждать, хотя ему все труднее становилось переносить свое положение и все невыносимее было терпеть.

У Оршина же не было ни капли честолюбия, это чувство было ему даже непонятно. Он являл собой обычный в России тип молодого народника, восторженного почитателя крестьянства. Он хотел в свое время бросить университет, стать учителем в какой-нибудь глухой деревушке и там провести всю жизнь, не стремясь даже оказать какое-нибудь влияние на крестьян такая возможность казалась ему пределом самонадеянности, - но приобщая их к благам культуры. Его планы были временно расстроены волнениями в университете, в которых ему пришлось принять участие, и это привело его к ссылке в Городишко. Но он не отказался от своих мечтаний. Он хотел даже использовать свой вынужденный досуг, чтобы изучить какое-нибудь ремесло, дававшее бы ему возможность сблизиться с крестьянами, которых он знал только по стихам Некрасова.

Когда друзья возвращались в город, было уже поздно. Рыбаки выходили на свой тяжелый ночной промысел. В розовом отсвете заката видно было, как они чинят сети.

Один из рыбаков запел песню.

- Как они трудятся и все же поют! - воскликнул Оршин с жалостью.

Тарас повернул голову и бросил на рыбаков отсутствующий взгляд.

- Какая чудесная песня! - продолжал Оршин. - Будто душа народа звучит в ней. Она очень мелодична, правда?

Тарас покачал головой и тихо рассмеялся. Но слова Оршина уже возбудили его любопытство, и, подойдя ближе к певцу, он прислушался. Слова песни поразили его. Это, видимо, была старинная былина, и у него вдруг зародилась новая идея. Вот новое занятие, которое поможет скоротать время: он будет собирать народные песни и предания; такой сборник, возможно, явится ценным вкладом в изучение народного песенного творчества и литературы. Он поделился своей мыслью с Оршиным, и тот нашел ее великолепной. Тарас попросил рыбака повторить песню и записал ее.

Оба легли спать в прекрасном настроении, и на следующий день Тарас отправился на поиски новых сокровищ. Он не считал нужным делать секрета из своих намерений. За двадцать лет до этого группа ссыльных открыто занималась подобными изысканиями и обогатила науку неизвестными дотоле образцами фольклора северного края. Но то было одно время, а теперь другое. Исправник не забыл историю с лекциями. Услышав о новом замысле ссыльных, он рассвирепел и послал за Тарасом. Произошла сцена, которую Тарас не так скоро забыл. Исправник, это грубое животное, этот ворюга, посмел оскорбить его, Тараса, посмел угрожать ему тюрьмой за то, что он якобы "смущал умы" - как будто у этих тупых сплетников есть хоть капля ума! Вся его душевная гордость возмутилась против такой наглости. Он готов был поколотить своего оскорбителя, но сдержался - его застрелили бы на месте. Это было бы слишком большой победой для этих мерзавцев. Тарас не проронил ни слова, но, когда он вышел из полицейского управления, смертельная бледность, покрывавшая его лицо, показывала, чего стоило это столкновение с исправником и как трудно было ему овладеть собой.