Пока драконы спят - Александр Шакилов

Покачиваясь, встал граф на пороге утлой комнатушки. Изменчивая быстро обжилась. Красивая девка. И строптивая, как ни разу не покрытая кобыла. Зачем, скажите, Икки сюда приковылял? Ясно же договорились: каждому свое. Неужто помочь решил братишке? Чтобы ножки босые не натрудил инквизитор?

– Ну, здравствуй, Гель, что ли! – Личико Бернарта де Вентада распирала пьяная улыбка, испорченная шрамом. – Здравствуй. Говорят, ты охотница знатная. Или врут?

– Кто говорит? Меня ж из ваших прихвостней никто в деле не видел еще.

– Точно! Вот завтра и посмотрим, на что годишься. А то носик задираешь, а у нас так не принято. Косолапого побеспокоим, разомнемся. Денек хороший будет, мне вльва сказала, а вльва не врет.

Пригласил девчонку на охоту и братцу сразу тук-тук:

<Не торопись, я твою позвал уже.>

<А я твоего.>

<Что?!..>

<Так получилось. Я не со зла.>

Мягкий снег, пушистый. Рожей опухшей коснуться бы холодного покрывала. На таком снегу кровь особенно заметна.

Лицо законника спрятал стурманский шлем. Забрало с двумя прорезями для глаз прикрыло язвы, горло перехватила удавка кольчужного воротника, кисти утонули в трехпалых рукавицах, обшитых металлическими пластинами. Кто узнает инквизитора без драной сутаны? Кто узрит святого отца в доблестном воине на боевом скакуне?

Дружинники косились на Муру-Пачини. Кто таков, откуда взялся? Почему не представлен и молчит, будто немой от рождения? Сего мечника в конюшню сам граф привел, чтобы выбрал заброда скакуна. После охоты новичку грозили расспросы, да и принято за почин брагу выставлять, но не о том беспокоился святой отец, не от того руки дрожали, словно кто топорищем приласкал по локтю. Вот она, красота светловолосая! Лайкой обернулась, но инквизитор даже сквозь собачий мех девчонку видел. Гель ее зовут. Ну и зачем она у копыт графского единорога прыгать вздумала? А как пришпорит Икки призрака, и растопчет тот собаку? И выйдет из нее талант, ищи его потом сто лет в лесах Мидгарда!

Потому и руки дрожали, и потело чело под забралом.

Братцу не легче было, переживал он, как бы чего не вышло. Его малец слишком уж задумчивым оказался. Погруженный в свои думы, как ведро в прорубь, ничего не видел излишек, ничего не слышал. А коль на скаку наткнется глазом на сук? Или выпадет с седла – и головешкой своей глупой об пень? Волновался Икки за парня, ой как волновался. На палэсьмурта ведь охота, а не на зайчика или куропатку.

Медведь кого угодно задрать может, думал Мура, и ладно бы дружинника, а если девочку-собаку?! Не тронь, косолапый, не смей!

И будто сглазил инквизитор. Разбуженный зверь на лайку кинулся, попутно скакуна одного свалив. Ох и технуло в груди у Муры-Пачини! Аж потемнело в очах, и дыханье застряло под кадыком.

Но обошлось.

Лайка уцелела, палэсьмурт кровью изошел. И святой отец отдышался, Проткнутому не отдал душу, пожадничал. А потом собачка в лес убежала. Надо понимать, чтобы человеком обернуться. Мура попросил братца Икки отправить кого-нибудь присмотреть за красоткой.

<Не сейчас. Потом девку на нож посажу. Лады, брат?>

И уронил меч в снег, и колчан сбросил. А сам сполз с седла и, отвернувшись, чтобы лица не видели, умылся снегом. И долго, с наслаждением кусал морозный воздух, жевал, глотал, пока в горле не запершило.

Пришел ответ:

<Я сам, знаешь, не очень что-то. Пусть пока…>

<Что?>

<Потом, брат. Пусть поживут чуток. Не сегодня. На медведя охота – дело серьезное. Хангай, Хозяин леса, щедр, отблагодарить надо.>

<Так ведь ересь, брат!>

<И что мне теперь, спасибо сказать нельзя?!>

А вечером, после ужина, Мура, уставший от треволнений дня, собрался уже отойти ко сну, когда в дверь его комнаты постучали. Кому не свят покой инквизитора, а?!

На пороге стоял тот самый парнишка, от которого талантом Икки смердело за три леса, за четыре поля. Смущаясь, он сказал:

– Святой отец, вы просили. А я все для Церкви, не подумайте, что раз излишек, то в Проткнутого не верует! Еще как верую, святой отец!.. – И вручил медвежье сало. – Вы ж просили. – Покраснел весь, глазки потупил. – Вот, примите от меня, не побрезгуйте.

Заклинило брата Пачини. Только и хватило сил подарок взять да над темечком гостя скрестить копья, одобряя уважение к сану. Но зачем он разрешил мальцу смазать салом лицо и раны на руках? Спросите что попроще.

Зачем позволил поцеловать язвы?!

Он чуть не прослезился от проявления искренней веры.

Отличный ужин. Бернарту де Вентаду очень понравилась квашеная капуста. Ну просто объедение! И лизоблюд, по всему, не соблазнился прелестями Марии, вон как она губы надула. Значит, нынешней ночкой жена таки согреет бока графа, растревожит его кровь.

Погасли лучины, кто-то шумно дрых под столом. Граф решил пройтись… не за вином, нет. Нельзя опозориться перед женой. Надо дважды… нет, трижды, а то и четырежды доказать свою мужественность. Так что винишко – непозволительная роскошь. А вот поглядеть на спящую дочурку – это да, это радость для графа. Деточка, папа идет к тебе, он споет тебе старинную детскую песенку. Сейчас папочка вспомнит мотив, как же там было…

Ватаси-но нинге ва ей нингеМэ ва поцутири то иродзиро дэ…

Икки не забыл еще, неистовый Бьярни помнит, и даже граф де Вентад знает слова колыбельной Китамаэ.

Но – тс-с! Голос. Тихий-тихий. Изуродованная шрамом улыбка исчезла с лица графа. Что такое?! Кто посмел?! Кто пустил?!

Дверь в спальню дочери была приоткрыта – едва заметно, самую малость. Икки подкрался ближе, выдернув из-за голенища сапога нож. Грабитель пробрался в замок. Убийца спрятался в комнате наследницы графа. Чужак сурово заплатит за свои злодеяния, уж де Вентад об этом позаботится!..

Удивление – не то слово, чтобы описать его чувства, когда он увидел в детской девушку-перевертня. Гель сидела у кровати спящей малышки и тихонечко напевала что-то о доблестном рыцаре и девушке-беркуте, обожавшей свободу. При этом она ласково поглаживала давно не мытые волосы Миляны. Граф постоял немного у двери и, не выдав своего присутствия, удалился.

Этой ночью Мария осталась им довольна.

А значит, завтра граф созовет гостей и закатит пир на весь мир!

29. Барон

В кодексе цеховых статутов – «Книге ремесел, торговли и услуг» – есть очень популярные разделы: «О кузнецах и изготовителях буравов, крючков и шлемов» или, к примеру, «Об изготовителях четок из кораллов и раковин». А есть пара совсем редких свитков вроде «О пророчествах вльв яснооких» и «О заливных языках лизоблюдов». Последний свиток регламентирует труд Эрика. Разбуди парня посреди ночи и, закованного в колодки, избей плетьми, он процитирует без запинки все положения статутов. Да и как забыть то, что мастера вдалбливали столько лет?

Никто не может быть в Мидгарде лизоблюдом, если не купит ремесла у Ректора Университета. Продает ремесло от имени Ректора главный университетский лизоблюд, которому Ректор ремесло дал и разрешил. Продает так, как ему угодно – одному дороже, другому дешевле, – до пяти обрезей серебра. Но пять обрезей он превышать не должен, иначе будет наказан. Купив право на ремесло, лизоблюд клянется соблюдать кутюмы. Лизоблюдам запрещено иметь учеников вне стен Университета, нельзя работать в праздничные дни, когда весь Мидгард предается разврату и пьянству, нельзя работать в мясоед после звона к вечерне и в пост после флейт к повечерию…

В замке поначалу Эрик ни с кем близко сойтись не мог. Крестьянки его боялись. Соседских благородных девиц, гостивших у графа, смущали низкое происхождение лизоблюда и его экзотический талант. Жены хозяина он сам избегал, а дружинники, вроде как ровесники, считали Эрика мороком. Разве что от случая к случаю перекидывался он парой слов с лекарем графа, Одо Менским.

Одо был не просто врачом, но еще и местным ученым. Он овладел профессией не со слов какой-нибудь бабки-повитухи, но посещая медицинскую школу Пэрима, известную на весь Мир. Он считал, что любую хворь можно излечить кровопусканием и очищением желудка. Даже лепру! Даже чуму! Главное – вовремя поставить диагноз, внимательно осмотрев кожу больного, высчитав пульс и проведя исследование мочи на мутность и вкус. Кстати, эта уверенность Одо шла вразрез с мнением его наставника и учителя Авия Ценского, того самого автора трактата «О свойствах трав и минералов». В трактате упоминались и описывались сотни растений, среди которых видное место занимали чеснок (помогающий от ночных кровососов), крапива (при соприкосновении с детскими ягодицами способствующая улучшению дисциплины) и можжевельник (в виде крепкой спиртовой настойки излечивает от хандры). Также Авий Ценский придавал большое значение целебным свойствам двадцати пяти минералов. Но Одо отрекся от мудрости учителя, считая, что превзошел его. Он был настолько самоуверен, что не боялся даже страшного языка лизоблюда. Если что, он очистит желудок и пустит кровь. Иногда – очень часто! – Эрику хотелось вправить наглецу мозги, продемонстрировав искусство мастера чужих тарелок.