Чудом рождённый - Берды Кербабаев

— Значит, я ошибся? — заносчиво спросил Ниязкулиев.

— Не просто ошибся, а совершил должностное преступление… Если бы ты слышал, что тут кричали старики!

— В следующий раз буду советоваться, товарищ председатель, — почтительно сказал Ниязкулиев.

— Обещаниями тут, пожалуй, не отделаешься…

Служебный день — долгий. Многих работников принял

Агалиев в своем кабинете и невольно, между делом, расспрашивал каждого с ретивом начальнике адмотдела. Может быть, Ниязкулиев осознал свою ошибку, но что-то не понравилось Агалиеву в самом тоне ответов старого приятеля — в тоне, одновременно хамоватом и заискивающем. То, что говорили о Ниязкулиезе, было неутешительно: в доме поселил какую-то молоденькую, по ночам пьет с разными проходимцами, и откуда только они прибредают в Теджен… Ко всяким слухам молодой коммунист всегда испытывал брезгливость. И возвратясь в свою кибитку, долго не мог вернуть хорошее настроение. А тут. еще пойманный в капкан волк начал выть. Сосед опутал его веревками и дожидался кого-то, чтобы пристрелить зверя…

А утром новое происшествие — еще более загадочное и неприятное. Председатель исполкома умывался у порога кибитки, когда со стороны пустыни подошли и стали за его спиной шесть верблюдов, груженных саксаулом, и шесть хорошо откормленных жирных овец. Возглавлял караван рябоватый, кривой на один глаз старик в низкой рыжей шапке. Мурад никого не посылал за саксаулом, не было у него и отары, из которой можно было пригнать овец.

Старик безо всяких разговоров, как будто он выполнил только что данное ему поручение, спросил Агалиева:

— Куда свалим дрова?

— Ничего не понимаю, — сказал Мурад. — Как тебя зовут, ага?

— Нуры. Да еще называют Нуры-кор. Я, видишь ли, с детства окривел…

— Ты, наверно, ошибся, не туда пришел, Нуры-ага?

Старик смачно сплюнул и вытер губы залатанным рукавом.

— Ты председатель исполкома Мурад Агалиев?

— Я самый.

— Тогда Нуры-кор не ошибся. Привяжем овец или пустим пастись?

— Сначала объяснимся, — с улыбкой возразил Агалиев, — а потом уж начнем привязывать или отвязывать. Или завязывать…

Нуры выпятил грудь и с достоинством ответил:

— Говорят, что если аллах благоволит своему рабу, он кладет дары на его пороге. Обратит аллах свой взор на человека, и все его желания сбываются.

— А как ты можешь угадать мои желания? Разве ты пророк?

— Боюсь сказать, что выполняю волю святого Хидыра, но точно знаю, что пришел к тебе по воле Недир-бая.

— Не знаю такого.

— Ты не слышал имени Недир-бая, живущего в Неррелере, в низовьях Теджена?

— Не приходилось.

— Так знай же, что сын Недир-бая послал тебе в подарок целый караван.

— Что за подарки от незнакомого?

— Дареному коню в зубы не смотрят.

Вдруг протяжно завыл за кибиткой голодный и скруженный волк, которому надоели путы.

— Молодец, сынок, молодец! — закричал Нуры, — какого зверя зацапал!

Похвала лукавого старика не подкупила Мурада.

— Ближе к делу, Нуры-ага, — сказал он. — Объясни, наконец, что всё это значит?

Старик испугался, потому что плечи его поникли, руки прижались к груди.

— Не подумай, что я привез тебе взятку от Недир-бая.

— К чему же такой подарок?

— Само знакомство с таким уважаемым джигитом — это же счастье!

— Не хитри, Нуры-ага! — прикрикнул Агалиев.

Будто стесняясь того, что собирался сказать, Нуры-кор потер ладонью слепой глаз, виновато забормотал:

— Не только семье, всему роду Недир-бая обидно, что невинный сидит в тюрьме.

— Какой еще невинный?

— Кажется, ясно сказал: Недир-бай сидит в тюрьме,

— А кто его посадил?

— Не будем притворяться, начальник. У кого, кроме тебя, есть на это власть?

— Запомни, Нуры-ага, — нахмурился Агалиев, ом уже больше не был склонен шутить, — Советская власть— власть народа. Невинные от нее не страдают, к врагам она беспощадна. Я не знаю ни Недир-бая, ни его вины.

— А люди говорят: ты посадил.

— Какие люди?

— Даже милиционер, который его взял, объявил всем, что прислан в аул по приказу Агалиева.

— Выходит, ты привез взятку, чтобы я освободил вашего бая?

— Какую-такую взятку? Подарком назвать можно… Да, конечно, это скромный подарок!

Агалиев хотел было хворостиной прогнать старика с его верблюдами и овцами, но благоразумие на этот раз взяло верх.

— Нуры-ага, — сказал он, — я знаю, что аульные баи и дехкане, особенно такие, как ты — люди бесхитростные. Вы не то, что какие-нибудь торговцы с четырех базаров. Я сегодня же выясню, кто арестовал Недир-бая, за что его держат в тюрьме и, если он не виноват, немедленно его выпущу. Только скажи мне, кто дал такой мудрый совет, чтобы отправить этот дорогой подарок ко мне в кибитку?

Нуры-ага оказался великим дипломатом.

— Сам знаешь — уважение к достойным людям… — он пожал плечами.

— Неправда, Нуры-ага! — крикнул Агалиев.

— А помнишь поговорку: дар найдет себе дорогу и на седьмое небо.

— Без шуток предупреждаю: не скажешь — быть тебе с Недир-баем на одних нарах.

— Твой друг сказал! — выпалил Нуры.

— Какой друг?

— Давай больше не притворяться, Мурад-джан.

— Слушай, Нуры-ага! — зарычал Мурад, и даже волк за кибиткой отозвался на этот разъяренный крик.

Старик вздрогнул.

— Ходжакули сказал!

— Ходжакули…

Вот так комиссия…

Что ж, Мурад Агалиев принял взятку: саксаул свалили в кучу, овец загнали за дувал. Он даже одарил старика: с большим трудом, позвав на помощь соседей, председатель Тедженского исполкома взвалил на горб верблюда спутанного волка. И Нуры-кор повел свой караван домой, сказав на прощание:

— Спасибо, Мурад-джан. За волчью шкуру байские дети подкинут мне двух овечек.

В исполкоме Агалиев успел сделать несколько распоряжений: освободить ни в чем неповинного Недир-бая, передать в больницу дрова и овец, назначить срочное заседание бюро исполкома.

— К вам товарищи… из Ашхабада приехали. Примите? — секретарь из демобилизованных писарей широко распахнул дверь.

— Извините, мы комиссия. Обком партии поручил нам, товарищ Агалиев…

Комиссия была невелика — всего двое. Старший, попросивший называть его просто Давидом Захаровичем, в пестром галстуке, с беспокойным взглядом утомленных глаз, все время поглаживал рукой то портфель, то клеенку стола. Агалиев про себя подумал, что, наверно, он был до революции приказчиком в мануфактурном магазине и привык разглаживать шерстяные отрезы ка прилавке. Второй — Черкез-Чары. Это был здоровенный парень с чисто выбритой головой, в голубой гимнастерке, подпоясанной широченным ремнем, и в красных галифе. По-русски он говорил без запинки, но коверкал все слова подряд. По-видимому, он был прежде унтер-офицером в каком-нибудь конном отряде.

Давид Захарович долго расспрашивал Агалиева о положении дел в уезде, записывал в тетрадочку. Больше всего он интересовался государственной границей на участке Каахка, Мене, Чача и Серахса. Черкезу-Чары показалось, что пустой разговор может затянуться, и он круто повернул его.

— Я думаю, у председателя исполкома дел вполне хватает. Может, перейдем прямо к цели нашего приезда?

Давид Захарович недовольно посмотрел на него, ко согласился:

— Правильно говорите, Черкез Чарыевич.

Он коротко сообщил, что поступили жалобы на некоторых работников исполкома, и вдруг спросил:

— Как же все-таки арестовали Недир-бая?

— Мы еще не успели расследовать, — честно ответил Агалиев.

— Почему?

— Только вчера узнали?

— Хорошенькие дела! А в область уже четыре дня назад поступили сигналы.

— Удивительно. Но еще более удивительно, что мы до сих пор не знаем, кто его арестовал.

Давид Захарович недоверчиво прищурился.

— Не знаете, что творится у вас под ногами?

— Понимайте, как хотите, — сухо огрызнулся Агалиев.

— Поверьте, я не хочу обижать вас, Мурад Агалиевич, — но что вы сами думаете о происшедшем?

— Мне это всё не нравится. И даже не потому, что бай четыре дня просидел в тюрьме, а потому что из-за таких мелких провокаций от нас отшатывается народ. Тут, думаю, действует рука врага.

— Вот, наконец, я слышу верные слова! — оживился Давид Захарович.

— А какие слова были неверные? — крикнул Черкез-Чары. — Какая нужда вам пережевывать то, что ясно с первого слова? Все мы советские люди…

— Если вам не нравится, как я веду разговор, может быть вы сами…

— Я не постесняюсь сказать свое мнение и в обкоме! — выпалил Черкез-Чары. — Только не думайте, что во мне говорит националист и поэтому я поддерживаю Агалиева! Я не побоюсь всадить сразу шесть пуль в туркмена, который против Советской власти…