Несбывшаяся весна - Елена Арсеньева

– Остановите же его!

Но никто не может подойти к раненому, ведь стол-то мешает!

Одна Ольга не растерялась. Она подскочила к бойцу и изо всех сил уперлась руками в его грудь. И толкнула! Он пошатнулся, запрокинулся назад – и рухнул навзничь, как раз на стол. И заснул наконец, так что операцию ему сделали успешно, а Ольгу с тех пор Серафима Серафимовна, которая очень любила пошутить, называла лучшим анестезиологом госпиталя, Энска и всей Энской области. Вот и сейчас, увидев ее, женщина расплылась в улыбке, преобразившей ее грубоватое лицо:

– А, привет лучшему анестезиологу! Как поживаешь? Что такая бледная? На воздухе нужно побольше бывать. Сейчас же лето! Загорать нужно!

– Ой, когда мне загорать? – уныло вздохнула Ольга. – Некогда! Дежурство, потом отдохнуть после него и опять дежурить. А вы где так загорели, Серафима Серафимовна?

– На Волге круглые сутки провожу, – усмехнулась Метелица. – На свежем речном ветру. Солнца вволю! Я же теперь знаешь кто? Начальник СТС-56 «Александр Бородин». Слышала о таком?

– Нет.

– Да неужели? СТС – значит «санитарно-транспортное судно», иначе говоря – плавучий госпиталь. Пароход «Александр Бородин» ходит по Волге, в основном к Сталинграду. Знаешь ведь, что фашисты, взяв Крым, к нему рвутся. Бои все ближе к городу. Поначалу нам привозили раненых из-под Балаклавы и Изюма, потом из-под Кантемировки и Миллерова, теперь везут из-под Морозовска, Суровикина, станиц Придонья… Мы принимаем их в сталинградском порту и увозим в госпитали Казани, Ульяновска, Куйбышева, Саратова, Камышина. В Энске месяц не были, но сейчас зашли: нужен персонал, ох как нужен! Вечная нехватка народу у нас. Просила вон у товарища полковника, – Метелица кивнула на дверь начальника госпиталя, – не уступит ли кого-то из сестер, но нет, говорит, у самих столько работы, что разрываются на части. Что делать, ума не приложу. Мне ведь люди опытные нужны, не девчонки только что с курсов, а чтобы и рука крепкая была, и нервы. Надо бы, конечно, поговорить с людьми, вдруг кто-то согласится. Заставить тут никого нельзя, опасная у нас работа, считай, тот же фронт. Иной раз под обстрелами работаем, или, к примеру, операция идет, а в это время пароход между минами лавирует. Гады фашисты в Волгу мины стали сбрасывать! Но мы пока, слава богу, живы, как видишь. Капитан у нас – бывший лоцман, фарватер знает, как свою каюту. Ни мины нас не берут, ни бомбежки. Мы как тот колобок, который и от дедушки ушел, и от бабушки ушел. Плаваем, оперируем… даже новые методики наркоза пробуем! – гордо сказала Серафима Серафимовна. – Были у нас затруднения с медикаментами, остро не хватало эфира, хлороформа, хлорэтила. А оперировать-то надо! И решили мы попробовать алкогольный наркоз. Я о такой штуке еще до войны в «Медицинском журнале» читала, но широкого применения метод не имел. Война заставила овладеть им. Внутривенно раненому вводим раствор спирта в пятипроцентной глюкозе. И знаешь, очень хорошо действует! Интересно, что сон наступает без стадии возбуждения, и пробуждение также очень спокойно, – оживленно рассказывала Метелица, когда Ольга вдруг перебила ее:

– Серафима Серафимовна, а вам только сестры нужны или санитарки тоже?

– Санитарки? – мигом насторожилась Метелица. – Конечно! А что? Ты о ком речь ведешь? Неужели о себе?

– Да! – Ольга моляще сложила руки: – Возьмите меня к себе, Серафима Серафимовна, дорогая! В госпиталь санитарок проще найти, чем сестер, меня товарищ полковник отпустит. Возьмите! Вы же знаете, я никакой работы не боюсь!

– Работы-то ты не боишься, а как насчет всего прочего, о чем я говорила? Обстрелы, бомбежки, мины… Ты ведь и представить не можешь, какой это ужас. Тут нужно нервишки иметь знаешь какие? Как бы твой внезапный припадок героизма не развеялся как сон, как утренний туман при встрече с нашей суровой реальностью…

Ольга вспомнила яму на месте Лензавода. Вспомнила то перекопанное картофельное поле: упасть, вскочить, побежать, упасть, вскочить, побежать… Там, на плавучем госпитале, будет что-то подобное, разве она не понимает? И все же она скорей готова испытать все это вновь, чем… чем в понедельник прийти на встречу с Поляковым и сделаться его стукачом в госпитале. «Внезапный припадок героизма» объяснялся очень просто: самой обыкновенной трусостью…

А еще стыдом. Стыдом перед памятью дяди Шуры, перед мамой. Мама где-то там, за колючей проволокой, опозоренная, заклейменная, безвинно страдает, а ее дочку пытается завербовать майор НКВД…

– Я ничего не боюсь, – проговорила Ольга, чувствуя, что губы у нее от страха стали холодные и как бы резиновые – плохо слушались. – Возьмите меня к себе!

– Ну, – с сомнением сказала Серафима Серафимовна, – если начальник отпустит…

Он отпустил. Не сразу, но… К тому же был приказ городского военкома: сестер и санитарок, которые добровольно изъявляли желание перейти на СТС, отпускать без разговоров.

Тете Любе Ольга, само собой, соврала, будто ее мобилизовали. Приказ есть приказ, ничего не попишешь! Тетя Люба, бедняжка, в первую минуту подумала, что мобилизовали Олечку на фронт, и едва не упала в обморок от ужаса. Зато потом, узнав, что речь идет всего лишь (всего лишь!) о плавучем госпитале, немного успокоилась. О том, что такое СТС «Александр Бородин» и куда пароход ходит, тетя Люба, конечно, не имела никакого понятия, по ее мнению, это было почти прогулочное судно.

– Ну хоть загоришь немножко, – сказала она, почти как Серафима Серафимовна, но сказала дрожащим голосом, хоть изо всех сил и старалась бодриться. – Только я тебя умоляю, держись подальше от бортов. Ты же плавать не умеешь!

– Да умею я плавать, – обиделась Ольга. – С чего ты взяла?

– Ой, не знаю, не знаю… – с сомнением поджала губы тетя Люба. А на другой день она предъявила Ольге старую брезентовую сумку со знаменитым поясом В. Краузе. Ольге, конечно, не хотелось тащить с собой эту рухлядь, но она поглядела на мигом осунувшееся, несчастное лицо тети Любы, на ее полные слез глаза и дрожащие губы – и безропотно повесила сумку на плечо. И сказала:

– Не плачь. Я вернусь! Честное слово.

– Возвращайся, – пробормотала тетя Люба чуть слышно – наверное, нарочно шептала, чтобы в голос не разрыдаться. – Возвращайся, моя маленькая! Ты ж у меня одна на всем свете осталась. Ты и Сашенька.

– И я вернусь, и мама вернется, – сказала Ольга с уверенностью, которой вовсе не испытывала. А потом переоделась в защитную гимнастерку, надела синюю юбку (ей было выдано со склада новое обмундирование, тщательно отутюженное тетей Любой, которая даже не заметила отсутствия погон… а как же, ведь вольнонаемным погоны не выдавались, вот где можно было поймать Ольгу на вранье, но тетя Люба таких тонкостей не знала, а потому ничего не спрашивала) – и они пешком пошли на Нижне-Камышинскую набережную, к речному вокзалу, где у пятого причала уже покачивался грязно-белый, довольно обшарпанный пароход, на борту которого было написано: «Александр Бородин. СТС-56».