Оттенки страсти - Барбара Картленд

– Так вы собирались удрать вместе! – проговорил он едко.

Притворяться было бессмысленно. Да и не могла она лгать Питеру. Ей захотелось рассказать ему все, как есть, попытаться объяснить, но у нее не было слов, чтобы начать свою исповедь. Если бы не этот презрительно холодный взгляд, которым он сверлил ее, ожидая ответа на выдвинутое обвинение. Любящий муж, так надежно служивший ей защитой от всех страхов, исчез, и вместо него перед ней возвышался суровый судья, готовый лишь порицать и карать. Она безропотно кивнула головой в знак согласия. «Наверное, это мне снится, это сон», – думала Мона с отчаянием, разглядывая слезинку, выкатившуюся из ее глаз прямо на рукав пиджака Питера. Неужели это он, ее муж?

– Бог мой! – тяжелый стон вырвался из груди Питера, и тут же последовал новый взрыв ярости. – Всю свою жизнь Алек привык обирать меня, забирая все лучшее. И, наконец, забрал и мою жену. Какой же я дурак! А я обожал тебя, боготворил, не смел лишний раз прикоснуться к тебе, наивно принимая твои попытки ускользнуть, уклониться от моих объятий за невинность души и тела. Как же я заблуждался!

Его губы скривились в циничной ухмылке.

– Питер, прошу тебя! Не говори так! Не надо! – пролепетала Мона едва слышно. Слезы душили ее, они застилали ей глаза и мешали говорить. Но она должна. Она сейчас соберется с силами и скажет мужу, что он не прав. Это неправда, что он говорит! В чем он ее обвиняет? Что такого бесчестного и низкого он нашел в ее прошлом? Она ничего не помнит! Ах, если бы он только перестал кричать! Она ничего не соображает. Громовые раскаты его голоса мешают ей сосредоточиться. Что она хотела сказать ему?

– Да, это моя вина! Только моя! – распалялся между тем Питер все более и более. – Я должен был обращаться с тобой, как с самой обычной женщиной. Моей женщиной. Это я должен был научить тебя страсти, обучить всем тонкостям любви. Но у тебя, на мое несчастье, нашлись другие учителя. Ах я, слепец! Я продолжал носиться с тобой, как с неземным созданием, снизошедшим до любви к простому смертному. Неземное создание! О, я прекрасно знаю, каким приемам может обучить мой братец! Наверное, он учил тебя так!

Питер грубо притянул Мону к себе. В своем черном траурном платье, бледная, испуганная, с глазами, полными слез, она показалась ему в этот момент такой хрупкой, такой невинной. Почти ребенок, мелькнуло у него, и в ту же минуту он представил себе ухмыляющуюся физиономию своего красавца брата. Чувствуя, что теряет над собой контроль, он принялся целовать жену с грубой, необузданной страстью. Он впивался в нее с такой силой, что она застонала от боли. Но странно, среди этой боли, страха, отчаяния Мона вдруг почувствовала уже знакомую ей пульсацию всего тела, инстинктивно откликнувшегося на этот страстный призыв мужской плоти. Старое как мир, примитивное женское желание видеть рядом с собой сильного мужчину, охотно подчиняясь и уступая его грубой силе.

Однако Мона не успела даже толком понять, что произошло. Потому что Питер вдруг грубо выругался и с силой отшвырнул ее от себя. Она упала на диван ничком, с трудом приподнялась, пытаясь обрести равновесие, помогая себе непослушными руками.

Но Питер уже не видел этого. Он стремительно вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Не может быть, с тупой обреченностью продолжала думать Мона. Этого не может быть. Это сон! Сейчас он вернется к ней! И все будет как раньше. У нее вдруг перед глазами поплыли разноцветные круги, и в ту же минуту все завертелось и понеслось куда-то, и она рухнула на пол без чувств.

Глава 18

Отчаяние Питера было столь велико, что порой ему даже стало казаться, что он сходит с ума. Ему мерещились чужие голоса, издевательские смешки, обидные шутки, несправедливые обвинения. От них никуда нельзя было спрятаться, они преследовали его повсюду, не давая его истерзанной душе покоя ни днем, ни ночью. Ему хотелось тишины и одиночества, а голоса вопили, кричали, орали вокруг него, словно целая сотня оглушительных джаз-оркестров. Такое состояние было для Питера абсолютно новым. Никогда ранее он не терзался муками ревности, не жаждал мщения, не испытывал болезненных уколов уязвленного самолюбия.

– Ах, боже мой! Боже мой! – то и дело срывалось с его уст горестное восклицание, он словно приходил в себя, и в ту же минуту голоса начинали звучать с новой силой. Так разъяренный бык мечется в поисках обидчика, мчится, не разбирая дороги, а вокруг него неистово бушует разгоряченная публика. Вот и он один в чужом и враждебном ему мире. И у него не осталось больше сил противостоять вселенскому злу.

– Мона! – восклицал он в такие минуты с горестным отчаянием. – Мона! Что ты наделала?

И тут же перед его мысленным взором проносились картины недавнего прошлого. Ах, какая же это сладостная пытка – вспоминать мгновения минувшего счастья!

Вот он рассказывает жене о своих путешествиях, а она внимательно слушает, не сводя с него своих серьезных глаз. Он плохой рассказчик, он и сам это прекрасно знает. Каждое слово из него надо тянуть буквально клещами, это правда. Но Мона с ее живым умом и богатым воображением мгновенно расцвечивала его сухие, похожие на военные донесения рассказы своими фантазиями, и вот уже экзотические уголки земли, в которых он побывал, начинают казаться ей такими же реальными и зримыми, словно она увидела их собственными глазами.

А ведь он обещал свозить ее в Китай, чтобы она сама увидела все интеллектуальное богатство и мудрость живущего там народа, показать ей Египет, перед чувственной красотой которого меркнут все остальные красоты мира. А Калифорния с ее первозданной природой, дикими прериями, огромными пространствами неосвоенных земель. Как хорошо было бы побывать там вместе. Ее глаза! Какими чистыми, какими невинными они казались ему! А на деле в них скрывались такие глубины, такие бездны, о которых, скорее всего, она и сама не подозревала. День свадьбы. Испуганная девочка, невинная в своей чистоте, готовящаяся стать женщиной. Невинность! Да! Все в облике Моны свидетельствовало о ее невинности. Покров целомудрия защищал ее надежнее всяких замков и охраны. Ведь целомудрие – это не столько чистота тела, сколько невинность души, разве не так?

Его Мона! Маленькая богиня, нежная, легкая, неуловимая. А потом богиня стала его женой, превратилась в любящую женщину, которой нужны были его внимание, его ласки, его нежность. Безмятежные дни, проведенные в сердечном общении друг с другом, ночи, исполненные особых интимных переживаний и открытий. Куда все это ушло? Питер снова вспомнил брата. Мысль об Алеке подействовала на него, словно холодный душ. Тупая ярость уступила место холодному и трезвому анализу прошлого. Теперь он смотрел на свой брак с Моной уже не глазами мужа, а глазами судьи, которому предстоит вынести окончательный приговор.