Самый лучший пионер - Павел Смолин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мама еще на работе, поэтому разогрел суп с гречкой и тушенкой (мама называет такой «шахтерским»), поужинал, не стал переодеваться — нормальный костюм же — и написал родительнице записку:
«Пошел с ребятами в Сокольники. Нас будет много, поэтому не переживай!».
Бродить по парку долго не пришлось — ребята не стали забираться в бурелом, разместившись на бревнах метрах в пятидесяти от «нашего» входа.
— О, Контора! — обрадовался моему появлению Саня, вальяжно обнимающий симпатичную рыжулю. — Вася, ну-ка «штрафной» пионеру.
Мне поплохело. Или в эти времена портвейн не настолько ублюдочный?
Приняв из рук Василия — этот обнимал каштановолосую девушку похуже — наполовину полный (потому что я по жизни оптимист) граненый стакан, недрогнувшей рукой влил его в горло. Нет, традиция портвейноварения Родина чтёт свято!
— Кто «Агдам» сегодня пил, тот девчатам будет мил! — возвестил Артем, обнимающий привычную Олю.
— Слыхала, Катька? — ухмыльнулся вожак стаи разбитной перегидрольной блондинке — эта сидит в одиночестве, на ней — черная юбка выше колена, вязаная коричневая кофта и кеды на ногах. Видимая часть лодыжек затянута в капрон — либо чулки, либо колготки.
Портвейн мощно ударил в голову, жжение в желудке потеряло значение, и я приземлился на бревно рядом с Катей, не стесняясь отобрал у нее дымящуюся «Примину» и затянулся.
— Малолетка! — фыркнула деваха, отбирая вредную каку у закашлявшегося пионера. — Рано тебе еще!
— Типа ты намного старше! — обиделся пьяненький я.
— Да уж постарше некоторых! — показала она мне язык.
— Выпьем! — прервал нашу потешную перепалку лидер.
В этот раз наливали поменьше, но я все равно больше имитировал глоток, чем пил — еще стаканюга, и я сначала блевану на Катю (которая, кстати, становится с каждой секундой симпатичнее и симпатичнее — такой вот парадокс), а потом усну под уютным кустиком.
Пацан по имени Артур, выпив, перестал обнимать свою брюнеточку, подобрал прислоненную к дереву гитару, и мы хором начали исполнять советские хиты, перемежая их тостами.
— А че пионер ни*уя не выпил? — заподозрил неладное Вася.
— Это чтобы тебе его домой тащить не пришлось! — гоготнул лидер моей любимой (потому что тут поят и выдают разбитных Катюх) стаи, и Васе пришлось отстать, позволив мне догоняться в щадящем режиме.
Нехорошо, конечно, в тринадцать лет пить, но, положа руку на сердце, кто от такого откажется, если он, конечно, не образцовый мамин пирожок? Я? А я таким просто притворяюсь.
Артур начал пытаться сыграть битловский «Yesterday», и я совершенно машинально поморщился. К сожалению, наша мясная колонка JBL это заметила:
— Х*ли тебе не нравится, пионер?
— Да просто неправильно играешь, слух режет, — выбрал я меньшее из зол.
Нельзя в СССР этих времен среди подростков ставить под сомнение самую популярную группу этих лет.
— А ты типа лучше можешь? — фыркнул он.
— Да запросто! — сняв руку с Катиной талии — сделала вид, что не заметила, как я ее туда положил — протянул к гитаре. — Давай покажу!
— Струну порвешь — ё*ну! — напомнил Артур о важности аккуратного обращения с инструментом, и гитару дал.
Я сыграл.
— О*уеть! — вылупился он и пояснил остальным. — Я два года в музыкалку проходил, а он…
Махнув рукой, музыкант прямо из горла потушил горечь поражения парой смачных глотков.
— О*уел чтоли?! — не оценил Саша такое разбазаривание общего бухла.
— По*уй! — буркнул ему Артур и попросил меня. — Ну-ка покажи еще раз!
— На*уй! — веско заметила Катя. — Пусть лучше Сережа играет! — посмотрела на меня совсем другим взглядом.
Не такой уж и малолетка, да?
Внезапно на меня словно ушат холодной воды вылили — тут же Оля! А она так-то общается с Таней. А Таня… А Таню мы не трогаем еще пару лет минимум, при этом стараясь не ранить юное девичье сердечко. Ой, засада! Не завершить мне этот вечер потерей девственности при помощи районной «давалки» вон в тех замечательных кустиках.
Расстроенный, решил испортить настроение и остальным:
— Вот и все что быыыло…[7]
Цели достичь не удалось — вместо этого ребята воспылали любопытством — это что, из Высоцкого?
— Не, Владимира Семеновича петь рука не поднимается, — отмазался я.
— А чья? — не отстал Артур.
— Народная, — пожал плечами я, и, прекращая дискуссию, бахнул дворовую классику нулевых.
— Малолетние шалавы…[8]
И очень зря, потому что Катя влепила мне пощечину, явно приняв песенку на свой счет. Совестно — обидел девушку. Дурак — просто ностальгия в голову ударила, а в мои времена на эту песню никому и в голову обижаться не приходило. Ну «давалка», ну «разбитная», ну и что? Да у меня в той жизни полно таких знакомых было — все выросли в нормальных членов общества, все родили детей законному мужу и даже не самым поганым образом их воспитали, в отличие от многих пай-девочек.
Под ржач мужской части пати и молчаливое осуждение женской, кинулся догонять.
— Если ты сейчас уйдешь — публично признаешь себя малолетней шалавой! — крикнул я ей вслед.
— Ну ты и урод! — обернувшись, фыркнула она, и ускорила шаг.
Не урод, а идиот — это совсем разное!
Клин клином выбивают, поэтому сразу с припева!
— Катя-Катерина, маков цвет…
По мере исполнения куплета девушка замедляла шаг, и к его концу остановилась, резко обернулась, схватила опешившего меня за уши и поцеловала в губы. О*уеть! А целуется-то похуже Сонечки, которую я успел натренировать.
— Оля сказала, что на тебя Таня глаз положила! — отлепившись, погладила меня ладошкой по щеке. — Так что ты лучше ей песни пой, а мне домой пора!
Снова поцеловав меня, оттолкнула, гордо поправила волосы и отправилась в сторону выхода. Проводить? Да ерунда, еще даже не стемнело, и в парке полно народу. Пойду лучше еще выпью и поиграю ребятам «Сектор Газа» — сто процентов оценят!
Глава 18
Когда мама дуется — это очень неприятно, и неважно, сколько там перерождений было. Вчера я приперся почти в полночь, и, пьяно пошатываясь, сразу же мощно оправдался перед открывшей мне взволнованной родительницей:
— В подростковой иерархии место конкретной особи во многом зависит от его способности страдать ху*ней!
После чего свернулся калачиком прямо в коридоре и сладко уснул.
Проснулся на своем диване, раздетый до трусов и бережно укутанный в одеяло. Кроме сушняка — никаких физиологических последствий! А вот последствия моральные…
— А если бы вас в милицию забрали? — грустным-грустным голосом воспитывала меня мама на кухне — не станет же она морить голодом падшего сыночку? —
