Жулик: грабеж средь бела дня - Сергей Зверев

«Будь солидней, не гни пальцы, не смотри исподлобья, – терпеливо втолковывал Сазонов и, подмечая на лице Риты характерную блатную ухмылку, восклицал на манер Станиславского: – Не верю!..»

«Вот и менты мне всю жизнь то же самое говорят!» – со вздохом соглашалась Пиляева, но все замечания кента выполняла старательно: профессиональный аферист всегда был для нее непререкаемым авторитетом.

Посетив Интернет-кафе, Жулик без труда скопировал командировочный бланк Точилина, украденный в «Бельвю» из его саквояжа, и украсил фальшивку сканированной печатью Центрального федерального округа Генпрокуратуры. Тут же было набрано и сопроводительное письмо, которое гласило, что ст. следователь по особо важным делам Точилин А. А. командирован в этот город во исполнение директивы Следственной части Генпрокуратуры номер такой-то от такого-то числа. Всем органам и службам предписывалось оказывать командированному всемерное и безоговорочное содействие. Бланк с печатью и подписью Генерального прокурора выглядел лучше настоящего.

Эпизод с заселением в отель «Брянск» был в сценарии Сазонова ключевым. Ведь именно с этого момента в городе и должен был поплыть слух о загадочном «инкогнито из Москвы»!

Жулик понимал: ни в коем случае не следует надувать щеки от важности, размахивать удостоверением и тем более стращать окружающих разными карами. Достаточно командировки да грозной ксивы, засвеченной в нужный момент как бы невзначай. Те, кому надо узнать о «внегласной прокурорской проверке», узнают о ней рано или поздно. Ментовские осведомители существуют при гостиницах давно и стучат плодотворно.

Импульс был задан, и теперь можно было не сомневаться: через пару дней слух о «ревизоре» непременно обрастет подробностями.

Молва всегда требует легенды. А уж грезы о социальной справедливости распускаются пышным цветом именно в провинции: мифы о «честных и неподкупных следователях» и «внегласных ревизиях аж из самой Москвы» здесь популярны особенно. Заворовавшиеся холуи во князьях подсознательно ждут таких ревизоров. Генпрокуратура во все времена внушала панический страх. Ведь для прокурорского следака любой гражданин – потенциальный обвиняемый, находящийся вне тюрьмы лишь до поры, пока вина его официально не доказана.

Да и для чего приезжают московские следаки в провинцию, да еще – инкогнито? Не ордена же раздавать…

Расчет Лехи блестяще оправдался уже через несколько дней: молоденький мусорок на гостиничной автостоянке попытался отдать черной «Волге» честь. А это означало, что «инкогнито» старшего следователя по особо важным делам перестало быть таковым. Во всяком случае, в милицейских кругах.

Абстрактная задумка мгновенно превратилась в конкретную ситуацию: игра стала действительностью, пути назад не было. Жулик почувствовал себя в положении гроссмейстера, навязывающего сопернику загодя подготовленный эндшпиль.

Упрочивая репутацию и следуя разработанному сценарию, Леха покидал отель рано утром, возвращаясь лишь за полночь. Слова о «службе», подкрепляемые командировкой и постоянным отсутствием в номере, встретили полное понимание администрации «Брянска»: мало ли может быть дел у ревизора из Генпрокуратуры?

Впрочем, у Сазонова действительно не было времени круглосуточно торчать в отеле.

Жизнь приобрела напряженность эксперимента. Время уплотнилось и понеслось. В семь утра грохотал в темноте будильник. Жулик прыгал под душ, затем час проводил перед зеркалом, тщательно накладывая грим, в девять усаживался в «Волгу» позади загримированной им же Пили и уезжал.

За несколько дней было сделано немало. Выяснив личность «потерпевшей Ермошиной Л. М.», Леха окончательно убедился в правильности недавней догадки: обвинение по позорной сто тридцать первой статье организовал для него мент поганый. Мандавошка и Эдик были неоднократно замечены вместе, и это свидетельствовало об их предварительном сговоре.

– Послушай, а эта Ермошина-Дерьмошина… Не родственница ли она Миши Кадра? Ну, такой синий-синий урка с шестью судимостями? – прищурился Сазонов. – Слышал я, будто бы он теперь «каналой» к блатным подписался.

– Это его дочь, – подтвердила Пиляева.

– Ничего, крепкая семейка… Кстати, где Кадр теперь?

– Где, где… Где-то под Липецком сидит. Еще не вышел. В отличие от поганого мента, который его посадил, – ощерилась воровка.

Новое место работы поганого мента не осталось без внимания Жулика. Равно как и необъяснимые изменения в облике бывшего опера: презрительная улыбка, походка вразвалочку, надменный взгляд… Человек, недавно вернувшийся с «черной» зоны, не должен был вести себя подобным образом!

– Что ты о мудаке думаешь? – уныло спросила Рита. – Ты смотри, как он к жизни после зоны-то приспособился!

– От каждого по способностям, каждому по статье Уголовного кодекса, – ответил Жулик немного загадочно.

Леха, однако, не спешил с оценкой способностей Голенкова: он не видел маму более полугода, и будущая встреча казалась ему даже важней, чем восстановление своего доброго имени.

В дачном поселке Седнев, отстоящем от города в тридцати километрах, был снят небольшой уютный домик. Двухходовка с «телеграммой из Москвы» и последующей встречей в поезде выглядела безукоризненно. Вряд ли вечно занятым операм криминальной милиции пришло бы в голову отслеживать все передвижения мамы особо опасного рецидивиста, сбежавшего из далекой французской тюрьмы…

Оценив свое новое положение, Жулик справедливо решил: постоянно жить в «Брянске» вовсе не обязательно. Во-первых, номер был проплачен на месяц вперед. Во-вторых – «инкогнито из Москвы» вовсе не обязан отчитываться перед портье о тайнах следствия. Да и рабочий день у следаков ненормированный. Конечно, черной «Волге» следовало хоть иногда появляться у гостиничного корпуса, и господину Точилину было крайне желательно светиться перед швейцаром, администратором и горничными… А то как бы милицейское начальство узнало, что внегласная ревизия все еще продолжается и что самое страшное у ментуры еще впереди?!

Местом постоянной дислокации был избран дачный поселок: свежий воздух, дивные ландшафты, экологически чистые продукты, а главное – общество мамы…

Александра Федоровна до сих пор пребывала в состоянии легкой прострации: видимо, никак не могла поверить, что Лешенька наконец рядом с ней. Сидя на крыльце, она поглаживала любимого Тасика, щурясь на сына недоверчиво.

Причина такой недоверчивости выяснилась лишь через сутки.

– Леша, скажи мне честно: ты действительно никогда не встречался с той молоденькой девушкой? – спросила она за завтраком. – Ну, которая ко мне приходила?

– Сколько раз тебе говорить! Подпись на фотоснимке подделана, девушка подучена коррумпированными сотрудниками милиции, а тебя просто хотят выставить из дому, – терпеливо втолковывал сын.

– Ну, я и сама не верю, что ты ее изнасиловал, – задумчиво молвила Александра Федоровна, никак не реагируя на сыновние слова. – Скорей всего, ты с этой девушкой когда-то встречался, наобещал чего-то… А потом позабыл. Вот родит она… а что о нас люди скажут?

– Да таких девушек в марсельском порту на пятак ведро… Только получше! – отмахнулся Сазонов. – Хотя бы потому, что чистое белье носить приучены.

– Да бросьте вы, теть Шура, эти глупости! – не выдержала Пиляева. – А насчет людей, так я вам сейчас… полрынка сюда приведу. Они и расскажут, че это за алюрка и как она по подъездам на флейтах играет!

– Лешенька, а я ведь могу… бабушкой стать! – со странной мечтательностью улыбнулась Александра Федоровна.

По этим словам Леха понял: мать окончательно утвердилась в перспективе продолжения рода, и убедить ее в обратном не представляется возможным.

Впрочем, Жулик и не пытался этого сделать. Теперь, определившись со стратегией, профессиональный аферист перешел к детальным тактическим построениям. Визит в городскую прокуратуру стоял в его планах под первым номером. Впрочем, визитом в прокуратуру эти планы не ограничивались…

…Покончив с гримом, Сазонов критически осмотрел свое отражение, скосил глаза на фотографию Точилина и, довольный, отошел от зеркала.

– Насчет золота и микробов – объясню популярно, – сказал он Пиле. – Если в нашем городе действительно существует подпольный монетный двор, значит, его продукция должна всплыть именно здесь. Рано или поздно. Нумизматы, зубные техники, антиквары, ювелиры… Империалы имеют очень характерную особенность, на которую вряд ли кто-нибудь обратит внимание: 1915 год выпуска. Любой червонец, датированный подобным образом, – фуфель. Пусть он и трижды золотой. Если мы отыщем хоть одного человека, имеющего на руках такое «рыжье», мы без проблем прозвоним всю цепочку и выйдем на первоисточник.

– И как же ты собираешься отыскать такого фраера… с червонцем пятнадцатого года?