Смертельное шоу - Игорь Христофоров

У Маши на синих пластиковых ботинках лежало по две красных бакли. По мастерству она, скорее всего, на блэйдера тянула, по экипировке -- нет.

-- Я в тот раз крутого гонялу у вас видел, -- придумал Санька. -- С двумя роликами, кстати, на каждом ботинке...

-- Шузе...

-- Ну, да... Шузе. Наверное, он у вас чемпион. У него еще "Даллас" на бейсболке написано. Английскими буквами, естественно...

-- "Даллас"? -- поморщилась Маша. -- Да никакой он не чемпион! Он даже в отборе не участвовал.

-- А почему?

-- Он в клуб не входит, членские взносы не платит. Волк он одинокий -вот кто...

-- А вы его знаете?

У Саньки все подпрыгивало внутри, и он очень боялся, что эти радостные прыжки достигнут лица.

-- Так. Не очень. Ковбоем его вроде зовут. А имя... Нет, не знаю. Он у нас не числится. Иногда приезжает... А что вы будете про клуб писать?

Санька почувствовал, что у него лицо тоже становится пунцовым. Врать тоже нужно уметь. Самые лучшие лгуны выходят в политики. Как врет и уже не краснеет -- все, созрел для большой политики. Санька не созрел даже для легкого обманчика. В голове гуляла странная пустота. Голова отказывалась отвечать на вопрос длинноногой Маши.

-- А вы мне дадите разок на роликах проехаться? -- неожиданно для себя самого попросил он.

-- А вы умеете?

-- Не знаю. Не пробовал.

Он ответил именно так, как при нем на первых занятиях по плаванию в школе милиции ответил курсант на вопрос физушника может ли этот парень плавать.

-- Я на коньках обычных ездил, -- поправился Санька. -- Которые с лезвиями...

-- Тогда на этих запросто поедете... Какой у вас размер ноги?

-- Сорок второй.

-- Мои подойдут, -- подвигала она ими по асфальту.

В эту минуту Саньке стало стыдно за свою назойливость. Где-то по городу гонял на своих ополовиненных роликах загорелый парень с кличкой Ковбой, а он вместо его поиска решил впасть в детство. Судя по словам Маши, она ничего больше о парне с надписью "Даллас" на бейсболке не знала, а опросом всех роллеров подряд он был вызвал подозрение. Вполне могло оказаться, что среди этих мелькающих джинсовых комет был дружок Ковбоя, и тогда их встреча никогда бы не состоялась. Новый человек всегда вызывает подозрение. Особенно если на его лице совершенно нет местного загара.

-- Обувайте, -- протянула присевшая на бетонный барьерчик Маша свои ботинки.

Внешне они выглядели не меньше, чем кроссовки Эразма. Сорок седьмой размер как минимум. Сверху под рукой они ощущались деревянными. Внутри -мягкими и теплыми. И еще -- сырыми. Санька скосил глаза на ступни Маши. Белые носки на них были усеяны серыми пятнами пота. Они лениво раскачивались над асфальтом.

-- Ну как? -- спросила она, когда Санька из ходячего человека превратился в самокат. -- Не жмут?

-- Нет, -- покачиваясь, ответил он. -- Земля чего-то сильней завращалась. Это не землетрясение?

Она посмотрела на его пальцы, цепко держащиеся за ствол туи, и посоветовала этим пальцам:

-- Вы легонечно. Без скорости. Когда хотите оттолкнуться, наклоняйте конек. И под углом к направлению движения. Как на льду.

Рука неохотно отпустила шершавый ствол. И тут же ступни в ботинках скривились. Теперь их внешняя часть была выше внутренней. Между линиями роликов образовался домик с угловатой крышей.

-- Колесики подровняйте, -- потребовала Маша.

Он подумал, что ей стало жаль своих ботинок, и недовольно выпрямил ступни. Боль в ахилловом сухожилии тут же исчезла, но мир сразу поплыл на него. Наверное, набережная имела здесь наклон к берегу, и он, подчиняясь законам физики, медленно поехал к серой полосе прибрежной гальки.

-- Возьмите налокотники! -- крикнула в спину Маша. -- Вы безопасность нарушаете!

-- Нало... Что? -- боясь обернуться, спросил Санька. -- А как того... тормознуть?

Ноги оказались находчивее головы. Они снова сложились в домик, и галька перестала ехать на Саньку. Мир стал заметно лучше, но ахиллово сухожилие у пятки имело свое мнение. Оно снова заныло.

Обернувшись, Санька с удивлением увидел, что отъехал уже метров на тридцать, и Маша из крупной, длинноногой девицы превратилась в девочку-первоклассницу. Он впервые узнал, что расстояние омолаживает людей, и в знак благодарности за это открытие хотел похвалить девушку за ее умение кататься на ботинках-велосипедах, но тут же забыл и об открытии, и о похвале.

По ступенькам, ведущим на роллерный кусок набережной, с постукиваниями, какие бывают только у поезда на стыках рельс, съезжал загорелый парень в бейсболке синего цвета. Ее козырек смотрел в спину парня, и надписи не было видно. Майка и джинсовые шорты с соплями бахромы тоже резали глаза синим цветом. Когда до асфальта осталось четыре ступеньки, он оттолкнулся и, не разжимая ног, изобразил в полете ножнички. Оранжевые ботинки несколько раз туда-сюда рассекли воздух. Снизу они выглядели челюстями старика, у которого вырвали половину зубов.

"Четыре колеса", -- ожег себя наблюдением Санька и невольно выпрямил ступни.

Законы физики тут же напомнили о себе. Синий парень, сидящая на барьерчике Маша, зеленая стена туй за ее спиной тут же поплыли от Саньки. Набережная не хотела ему помогать. Она была явно на стороне синего парня. Наверное, потому, что и набережная, и парень принадлежали Приморску, а он был здесь всего лишь гостем. Возможно, не самым желанным.

Раздражение на все сразу, что было против него, заставило Саньку быстро-быстро заработать ногами. Земля Приморска перестала уплывать из-под них, но другом все равно не стала. Она как-то резко качнулась и со всего размаху ударила Саньку в бок.

Ощутив себя на асфальте, он услышал чьи-то ехидные смешки. Почему-то показалось, что смеялась прибрежная галька, в которую уперлась правая рука. До воды осталось три-четыре метра. А может, смеялась и вода. Здесь все было против него.

Санька вскинул гудящую, уже нагретую солнцем голову и глаза в глаза встретился с синим парнем. Он смеялся, показывая желтые зубы, и медленно катил к нему. Потом остановился, будто бы наткнувшись на стеклянную стену, сжал рот, посмотрел на санькину полосатую рубашку-безрукавку и как-то враз окаменел. Не двигались даже ступни -- самая резвая часть его тела.

Санькина рука медленно, будто и ей передалась окаменелость от синего парня, оторвалась от асфальта, пальцы отщелкнули одну баклю на ботинке, вторую, и вдруг стекло, в которое упирался загорелым лбом парень, лопнуло. Он дернул головой, как корова, отгоняющая надоевших оводов, выписал широкую дугу правым коньком, и Саньке по глазам ударили желтые буквы "Dallas". Они горели на затылке синего парня, словно неоновые, и слепили не хуже, чем действительно неоновые.

Ботинок с ноги Саньки снимался тяжело. Так скорее стаскивают сапог, а не ботинок. Когда он избавился от второго, Ковбой уже добежал до палаток торговцев и нырнул в них, как рыба в реку.

Скользя ногой в сползшем носке по гальке, Санька вскочил и бросился к ступенькам.

-- Ы-ы... у-а-а... -- хлестнули мимо ушей девчоночьи вскрики.

Наверное, это была Маша, а может, и не Маша. Санька уже ничего не ощущал, кроме азарта охотника. Он увидел жертву, а жертва увидела его. Получалось так, что утром Ковбой играл роль охотника. Но тогда ни один из пятерых не знал, что каждый из них -- жертва. Ковбой сейчас знал. И страх, взорвавший его изнутри от вида полосатой рубашки, уже встреченной им вчера у здания аэровокзала, бросил его в горячие ущелья улиц Приморска.

Ковбой не знал, что Санька еще перед спуском к набережной внимательно осмотрел все ведущие к ней дороги, и когда, вылетев на улицу, идущую параллельно берегу, неожиданно увидел взбежавшего по лестнице и оказавшегося в десятке шагов от него светловолосого, совсем незагорелого парня, страх и вовсе ослепил и оглушил его. Он бросился через улицу, совершенно не видя и не слыша автомобилей. Визг тормозов, истеричный писк клаксонов и чья-то ругань слились с шумом ветра в ушах. Нагнувшись к горячему асфальту, он толкал и толкал от себя землю, словно хотел сильнее раскрутить ее и сбросить с планеты парня в носках.

Ему некогда было оглядываться, а Санька, видя направление его движения, срезал углы улиц, бросался в узкие южные переулки, спрыгивал с подпорных стенок и вроде бы догонял, догонял, догонял, но все время не хватало каких-то секунд, чтобы догнать наверняка и подсечь сзади быстрые оранжевые ботинки.

Он не кричал, не звал его. Язык мог отобрать силы, нужные для ног. А сил уже осталось не так мало. Липкий южный пот пропитал его насквозь, жег глаза, щекотал ноздри. Наверное, пот проник и вовнутрь головы, потому что в ней качалось что-то липкое и непослушное. Ни одна мысль не могла отклеиться от другой. Казалось, что он уже разучился говорить. И когда парень бросил свое худое тело в черный провал подъезда, Санька ощутил радость.

Впервые за все время бега в голове появилась мысль. Она была предельно простой: Ковбой ушел через черный ход. Выскочил из двери на той стороне дома и пропал, растворился в терпком воздухе Приморска. Ноги умоляли об отдыхе. Он перешел с бега на ходьбу и сразу захромал.