Мастиф (СИ) - Огнелис Елизавета
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я же видел. Он приходил к тебе, потом ты видела сон, так и не рассказала, хотя всегда рассказываешь. Он завладел тобой или ты сама — мне все равно. Что буду делать я — это мое дело. А ребенок наш. Видела, как он Шпака вылечил? Все будет хорошо…
— Саша, — прошептала Наташа. — Мне страшно, иди сюда…
И он залез к ней под одеяло, вдохнул знакомый и до ломоты в затылке желанный запах, гладил по волосам, по спине.
— Не бойся, — говорил он. — Не бойся. Я сильный. Уже сильный. Со мной нечего боятся. И никого не бойся. А надо — говори мне. Я теперь много могу, правда…
Дверь в зал тихо скрипнула.
— Мама, можно мне с вами? — тихонечко спросила с порога Люда.
— Нет, — шепотом ответила Наташа.
— Иди сюда, — сказал Александр.
Дочка послушала папу, прошлепала через комнату, забралась на высокую самодельную кровать, «лежбище», как называл его гордый Саша.
— Пап, а пап, ты куда сегодня ездил? — спросила Люда после того, как устроилась под одеялом, прижавшись к его спине, сопя под мышкой. Саша погладил длинные кудряшки.
— В город ездил. Там плохие дяди хотели сделать папе «очень плохо», — Александр секунду размышлял, но потом решил продолжить. Не надо врать, особенно детям:
— Но папа их всех убил…
И тут же Наташа пихнула мужа локтем в бок.
— Ты чего, сдурел?
А Люда заинтересовалась.
— Они были очень плохие? — спросила она.
— Очень-очень, — подтвердил отец. — Спи уж, поросенок.
Утром Наиль вышел из подъезда держась за плечо Равиля. Взглянув на помятое и хмурое лицо татарина, Саша понял, что ничего не было — ни томных вздохов, ни сдерживаемых криков, ни тяжелого дыхания. Только всю ночь два человека сидели напротив друг друга, может быть, просто на полу, слушали тишину, разговаривали, каждый вспоминал свое… И стакан шел за стаканом, почти без закуски, как в добрые старо-юные времена, под сигарету, занюхивая рукавом. Теперь Александр со стыдом вспоминал, что подумал прошлым вечером на друга черт знает что. Не могли они, просто не могли, напились оба как зюзи, и заснули — каждый в своем углу.
Наиль отпустил плечо брата, встряхнулся, как воробей, но муть в глазах не исчезла.
— Это что, все? — хрипло спросил татарин, указав на людей позади Саши. Сегодня утром вместо трех десятков «стачечников» пришли всего семеро — Артемич, Денис-укладчик, двое с расточки — Сергей и Тема, Лёшка по прозвищу Кощей, Денис по кличке Шофер, и Денис Кравцов — Норма. Последний на любой вопрос всегда отвечал — «норма». Как дела? Норма! Как сам? Норма! Третьим будешь? Норма…
— Нет, — ответил Александр. — Знакомься. Пополнение прибыло. Гаврила нам прислал приветик. Из тюрьмы, — он кивнул в сторону «конуры» из которой выходили люди.
Наиль сначала поморщился, нахмурил брови, а потом вдруг оскалился, улыбнулся.
— Ты их откуда взял? — спросил татарин. — Ты хоть знаешь, кто они?
— Говорю, блин, Гаврила прислал. Они — «псы». Мои. Верные.
— Ну-ну, — Наиль подавился смешком, схватился за голову, прошипел. — Убил бы гада, который мне ядро в башку засунул. Здоровое такое, килограмма на два… Ну что, волкодавы, я Наиль… — просипел он, рассматривая помятые лица. Вокруг друзей уже собралась толпа, подтянулись чеченцы и «стачечники».
— Сегодня, наверно, будем действовать так, — медленно произнес Александр. — Наиль, татары, чечены и «псы» пойдут в город. Задание выдам. А остальные пойдут на поле, надо, в конце концов, собрать все. Ячмень, кстати, придется косить. У нас сейчас лошади, им тоже зимой кушать надо — объяснил свое решение Саша.
— Какое задание? — хмуро спросил Алексей, которого Саша про себя уже называл «Полканом».
— Здесь ждите. Сейчас принесу. Наиль, пошли, поможешь…
Через десять минут два десятка человек склонились над кипой листов.
— Здесь вся местная верхушка, — объяснял Саша. — Два месяца собирал, адреса многих не знаю. Сначала возьмемся за тех, кто в элитных квартирах живет. Никого не пропускать, всех подряд, без исключений…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— И детей можно? — спросил кто-то из «псов».
— Нужно, — сурово отозвался Саша. — Мне, когда я про своих детей говорил, отвечали, что они не причем. А я вот наоборот думал. И сейчас думаю. Еще как при чем… Во-первых, вырастут, во-вторых, все равно из них ничего путного не получится. Это… как бы объяснить…
— Сортовая чистка, — подсказал Наиль.
— Во, точно, — подхватил Саша. — Когда из квартир уберем, за коттеджи возьмемся. Тут их надо аккуратно. Чтобы дальше не разбежались. Коттеджи легко распознать, тут и объяснять не надо, изба — не коттедж. Ну, заодно с улиц придурков уберите. Бандочки там, шайки, особенно подростковые. И еще… раньше проще было. Если дворянин — лицом к стене… Сейчас посложней, конечно. Сразу не поймешь. Но если в костюме и галстуке, ботинки начищены, а невесты рядом нет — такого сразу и без разговоров. Если холеный, навороченный, руки чистые — к стене. Баб тоже, но не увлекаться, бабы на хлебозаводе в чистоте должны руки держать. Лучше списки возьмите. Найдете контору, банк, а лучше, — Александр оскалился, — пойдете сегодня в ОВИР, или паспортный стол, палату счетно-ремесленную навестите, возьмёте списки работников в отделе кадров, и по списку…
— Ничего себе работенка, — сказал один из татар. — Мало нас… не управимся.
— Управимся, — уверенно-равнодушно отозвался Наиль. — Когда немцы Варшаву взяли, они там гестапо организовали. Ну, тайную полицию. Знаешь, сколько в той конторе народу работало? Десять человек. А нас — двадцать. И ничего, миллионный город в кулаке держали. Главное — с умом подойти. По большому счету, сейчас и Москву одной дивизией можно… Поставить на Кольцевую через каждые тридцать-сорок метров по человеку с автоматом, и двинули, не торопясь, к мавзолею. Там, в Москве, можно каждого, и выбирать — не надо. Патронов, правда, уйма потребуется…
— А зачем? — спросил вдруг Руслан, одноклассник Александра, высокий, по-своему — красивый, нос с благородной горбинкой, кудри вьются по плечам. — Зачем это нам? Почему мы это делаем?
На него посмотрели как на идиота, как на взрослого ребенка. Смотрел Наиль, скалясь и веселясь от всей азиатской души, хмуро и исподлобья смотрел Тимур, неприязненно — бывшие «зэки».
— Потому что больно много их развелось, — неожиданно для всех высунулся Алексей — «Полкан». — К ногтю их надо, чтобы место знали. Больно много о себе думают, умники еб…чие. Я как в газету или журнал какой посмотрю — выть хочется. Откуда взялись? Чистенькие, за тыщу баксов и пальцем не пошевелят, и есть у них все, и еще больше хотят, и цель у них в жизни большая и чистая — стать директором своей грёбаной фирмы, и на Канары больше не хочу, паскудно там; я лучше на Кавказ, за этим, как его, «ксистримом»…
— Экстримом, — поправил Наиль.
— Хуимом, — рявкнул Полкан.
— В табло сейчас получишь. Пулей, — пообещал татарин. Но потом продолжил:
— Правильно волкодав сказал. В трудные времена даже пчелы трутней к ногтю прижимают. У нас восемьдесят процентов населения хрен знает где работает. Даже если один из десяти из них — сантехник-парикмахер — уже хорошо. Остальные привыкли. Они ведь глупые, тупые, не понимают ни хрена. Они думают, что так и положено — ничего не делать. Бумажки работой называют. Да только вот не учли, что работяга сейчас тоже образованный. Что я, мля буду, почти доцент. Я их вижу, я их знаю, — говорил Наиль зловеще. — Я их с закрытыми глазами могу найти, по запаху чую, от меня не уйти. У меня дед землю пахал, и прадед, а прапрадед баранов гонял… Одна княжна занюханная в восьмом колене была, в тысяча восемьсот тридцатом… Ты пойми, Руслан, ты же сам газовщиком работаешь. Вот ведь как, живешь, радуешься, а потом бандиты приходят, хотят без труда — рыбку из пруда. А потом, Руслан, эти бандиты дворянами становятся, или директорами, правителями, по-простому — хозяевами. Потом так обленятся, что налоги собирать пошлют других людей. Права свои детям передадут, учетчиков наплодят, границы своим владениям отметят, пограничников туда поставят. Ты пойми, мы не людей будем убивать, а мразь без мозгов, тварей жадных, паразитов. И прислужников их, монстриков, которые своим хозяевам задницы лижут, и сами хозяевами хотят стать. Под корень их надо, нещадно, никого не жалеть, пусть уж лучше сто невинных погибнет, чем один виноватый уйдет.