Адвокат – невидимка - Наталья Борохова

По всей видимости, собиралась гроза. Первый ее раскат застал Елизавету еще в пути, и она выругалась, представляя, что будет твориться на городских улицах во время разгула стихии. Но продолжения не последовало. Вокруг царило затишье. Ни дуновения. Истомленные жарой листья вяло повисли на ветках. Они ждали дождя. Небо было свинцового цвета. Раздалось еще одно громыхание, и Елизавета автоматически нажала на газ. Она должна успеть!

Как на грех, ей пришлось объезжать целый квартал из-за начавшихся на проспекте дорожных работ. И когда, бросив машину на стоянке, она поспешно направилась к зданию суда, воздух сотряс еще один удар, более продолжительный. На руку упала капля дождя.

– Проходите в зал. Мы уже начинаем, – услышала она голос пристава. Протестовать было бесполезно. Она опоздала…

Сразу после десяти начались гроза и дождь. Сперва тихо, еле слышный стук капель по крыше. Затем громче и быстрей – неистовый поток низвергся на землю со свинцового неба. Закипела вода в лужах.

– Ваша честь! Обвинение желает дополнить судебное следствие новыми материалами, – произнес Немиров, и последние его слова утонули в оглушительном раскате грома. – Свидетель Лежнев, рассматриваемый стороной защиты как возможный виновник убийства, располагает неопровержимым алиби. Это не только показания свидетеля Китаева, которого мы уже имели возможность допросить в судебном заседании. Это еще и протокол осмотра места садового дома Лежнева и некоторые вещественные доказательства.

Прокурор продемонстрировал присяжным газетный лист.

– Эта газета изъята из дома Лежнева и представляется нами как вещественное доказательство невиновности свидетеля. Обратите внимание на выходные данные газеты – 30 апреля.

Дубровская склонила голову, радуясь уже тому, что сидит спиной к Лещинскому и не может сейчас наблюдать, что отражается на его лице.

– Итак, вам говорит о чем-нибудь эта дата? – выразительно спрашивал прокурор, сотрясая воздух газетным листом.

Это был конец. Елизавета отчетливо поняла это, наблюдая, как присяжные кивают, поддерживая прокурора. Ну почему она ослушалась Лещинского и не убрала вовремя эту несчастную газету? Ведь им нужна была всего лишь маленькая передышка, для того чтобы установить, чьей же рукой были перевернуты камеры в доме Лещинского. Но теперь уже ничего нельзя было исправить. Она лопатками чувствовала его взгляд, полный ненависти и презрения.

А за окном бушевала гроза. Словно природа низвергала на них потоки своего гнева. Дубровская слышала, как булькает вода в сточных трубах, устремляясь по желобам вниз. Ей казалось, что так же клокочет ярость в груди адвоката. Она обманула его надежды. Она пренебрегла его просьбой, самонадеянно считая, что так будет лучше.

Секретарь бросилась закрывать распахнувшееся под напором стихии окно. Запахло землей, мокрой древесной корой, и Елизавета искренне пожалела, что находится сейчас не на Сосновой вилле, в их уютной гостиной, а в душном зале суда. За городом также сейчас шел дождь, заливая водой лужайки, но в комнатах царил уютный сумрак. Ольга Сергеевна, сидя в любимом кресле, тихонько покачивалась, а по высоким панорамным стеклам потоками лился дождь. Здесь же было светло, отвратительно светло, так что резало глаза. Десяток дешевых конторских ламп под потолком палили нещадно, делая лица присутствующих неестественными, желтыми, похожими на театральные маски.

– Я отказываюсь от помощи адвоката Дубровской, – услышала она громкий внятный голос. Разумеется, это говорил Лещинский.

На мгновение в зале наступила тишина, нарушаемая лишь плеском воды на автомагистрали.

– Вы можете объяснить свое решение? – спросил судья без особого интереса. Конечно, он говорил это бесстрастно, привыкнув за долгие годы судейской службы к разным вывертам со стороны подсудимых. Отказ от адвоката, в его понимании, был вполне обыденной вещью, не стоящей нервотрепки.

Но Дубровская чувствовала, что на нее рушится потолок.

– Я не нуждаюсь в ее услугах, – повторил Лещинский. – Далее я намерен защищаться самостоятельно.

Судья посмотрел на него вопросительно.

– Не заставляйте меня напоминать вам требования закона, – сказал он с ленцой, досадуя, по всей видимости, на то, что приходится тратить драгоценное время на пустяки. – Участие защитника по делам, рассматриваемым судом присяжных, обязательно.

– Я – сам защитник, причем весьма компетентный, – заявил Лещинский. – Я на таких делах собаку съел. Адвокат Дубровская – новичок, не знающая специфики и не способная разглядеть судебную перспективу.

– Ваше мнение, адвокат Дубровская, – спросил судья, повернув голову к Елизавете.

– Мое?! – спросила она удивленно.

– Ну, разумеется, – нетерпеливо кивнул судья. – Вы-то что думаете? Намерены вы защищать Лещинского или у вас какие-то свои планы на ближайшее время?

Конечно, Елизавете, чрезвычайно ущемленной сейчас в своих лучших чувствах, хотелось крикнуть одно: «Как он хочет! Ну и пожалуйста. Для меня это был не процесс, а мучение. Если вы освободите меня от этой каторги, я только скажу вам спасибо».

Но вместо этого она почему-то произнесла совершенно не то:

– Я понимаю, что подсудимый Лещинский рассчитывает только на себя. И он прав, заявляя о моем малом опыте, но у меня есть нечто большее – намерение защищать его. И я на самом деле считаю, что могу принести ему пользу. Оставьте меня, и вы не пожалеете!

Последняя фраза звучала как-то уж совсем по-детски, и судью это немало позабавило.

– Ну, что же, Лещинский? Нечасто встретишь такую завидную тягу до конца выполнить свой профессиональный долг.

– Тем не менее я настаиваю на своем ходатайстве, – проговорил тот голосом, в котором звучало едва прикрытое бешенство.

– А я удовлетворяю просьбу адвоката Дубровской, – проговорил председательствующий. – Вы прекрасно дополняете друг друга. Профессионализм и опыт, а с другой стороны – молодость и новый, незамыленный взгляд на съеденную вами собаку.

В зале раздался смех. Процесс пошел своим ходом…

– Я не собираюсь с вами общаться. Убирайтесь вон! – заявил Лещинский, поворачиваясь к ней спиной.

Дубровская была в растерянности. Лицезреть его зад, тем более ловя на себе насмешливые взгляды конвоиров, она не собиралась.

– Я пришла извиниться, – сказала она.

– Извиниться?! – воскликнул Лещинский, все же поворачиваясь к ней лицом. – Вы считаете, что можно так прийти и извиниться. Этого, на ваш взгляд, достаточно для того, чтобы оправдать предательство?

– Я вас не предавала.

– Вы поступили подло, заверив меня, что выполнили мою просьбу и уничтожили важную улику! – Лещинский был страшно рассержен. Его губы сжались в тонкую линию, ноздри побелели. – Я рассчитывал на это. Черт возьми, я бы не тронул Лежнева, скажи вы мне, что газета находится у обвинителя!

– Я пыталась остановить вас, – оправдывалась Лиза. – Я всегда говорила, что вы выбираете ложный путь.

– Что мне до ваших слов? Я не просил вас рассуждать. Неужели это так много – просто выполнять мои просьбы и не заниматься самодеятельностью?

– Но я же адвокат. Я хотела…

– Мне нет дела до ваших желаний, – оборвал он ее на полуслове. – О, господи, лучше бы я предпочел Ройтмана! Вы, похоже, так и не догадались, почему я не отмел вашу кандидатуру сразу же, когда прохвост Карасев пригласил вас на предъявление обвинения? Вы думаете, что я пожалел денег, отвергая помощь лучших адвокатов России? Ничего подобного! Я надеялся на себя! Я знал, что я лучший! Мне не нужны были чужие амбиции, это дикое желание заработать на моей защите славу. Я нуждался лишь в помощнике, молодом, умном, расторопном, в том, кто станет моими ногами на свободе, моими ушами, моими глазами. В том, кто будет выполнять мои просьбы безоговорочно, не задавая вопросов и не внося ненужные коррективы. Я надеялся на вас. И что я получил? – Он уставился на Лизу, словно ожидая, что она из молодой привлекательной девушки разом превратится в лягушку. – Я получил черную неблагодарность! Моя помощница, видите ли, возомнила, что сможет за меня определять ход защиты и делать то, что ей заблагорассудится! Зачем вы ходили к моей жене? Зачем? Я вас об этом просил? Потом все ваши рассуждения, снабженные доброй порцией нуднейших нравоучений о чести и совести. Да оставьте вы меня в покое! Позвольте мне самому определять, как защищаться. Но нет! Вы решили, что способны давать уроки. Да кому? Самому Лещинскому!

– Но я додумалась до того, как злоумышленник проник в вашу комнату, оставшись незамеченным для камер наблюдения, – выложила она последний козырь, отчаянно понимая, что делает это не вовремя и впопыхах.

– Избавьте меня от ваших размышлений! Вы запороли мне все дело. Надеюсь хотя бы, что вы сделали это по глупости, а не вступив в сговор с обвинителем! – сказал Лещинский в запальчивости.