Тайны реального следствия. Записки следователя прокуратуры по особо важным делам - Елена Топильская

И действительно, попробуйте ударить себя правой рукой под правую ключицу с такой силой, чтобы нож вошел по самую рукоятку, да еще справа налево и сверху вниз!

Вадим Петрович утешил меня тем, что, по его мнению, еще не все потеряно.

— Да, у нас нет протокола осмотра места происшествия с детальным описанием положения тела и следов крови, но ведь есть фототаблица.

— Но на фототаблице-то не отражено, какого размера следы крови, на какой высоте они расположены, а для следственного эксперимента эти данные необходимы!

— Не страшно, фотографии сделаны с масштабной линейкой. Значит, их можно увеличить до масштаба 1:1 и наклеить на ту стену, где была кровь, — вот и будет воссоздана обстановка места происшествия.

— Да ведь на фотографиях запечатлен только кусок стены; куда же я наклею фотографии в натуральную величину, если не знаю точного места, где эти брызги крови располагались, ведь стена давно вымыта хозяйкой, — чуть не заплакала я. Это спустя много лет я научилась находить выход из, казалось бы, безвыходных следственных ситуаций. А тогда любая мелочь представлялась мне вселенской катастрофой.

И вот тут Вадим Петрович предложил мне воспользоваться люминолом, чтобы выявить на стене замытые следы крови. Флакон с люминолом входил в состав криминалистического набора в следственном портфеле, но следователи редко применяли его — нетрадиционно, трудоемко. А напрасно.

Обработка поверхности раствором люминола (с кальцинированной содой, перекисью водорода и дистиллироваиной водой в определенных пропорциях) дает возможность выявить даже невидимые следы крови — если они слились с поверхностью или были уничтожены: смыты или соскоблены. При распылении на поверхность раствора люминола помещение затемняется, и следы крови, невидимые в обычной обстановке, издают голубоватое свечение.

При подготовке к следственному эксперименту пришлось забраковать два флакона раствора: один сработал на контрольной, стерильно чистой марле, другой не реагировал на заведомую кровь.

Наконец все было готово, изготовлен надлежащий раствор, найден статист, который должен был изображать погибшего, причем найти его оказалось не так просто, поскольку покойный был ростом всего 160 сантиметров; сделан макет ножа, увеличена до масштаба 1:1 фотография стены со следами крови, запасены резиновые перчатки и красные чернила, которые заменят кровь.

И вот в темноте реактив распылен на стену, через некоторое время она начинала мерцать голубым светом. Слабое свечение продолжалось около минуты, но за это время и я, и эксперт успели зафиксировать участок стены, где проявились брызги крови, смытые после происшествия заботливой хозяйкой. Когда зажгли свет, на это место была наклеена фотография следов крови в натуральную величину.

В полном соответствии с тем, как выглядело место происшествия на фототаблице, под «следы крови» был уложен на заботливо расстеленную про стынку статист в пиджаке покойного. На его правую руку надета резиновая перчатка, поскольку макет ножа, по замыслу следователя и эксперта, обмакивается в красные чернила, правой рукой вводится им в резаное повреждение на пиджаке, в области правой ключицы, а затем резко извлекается и отбрасывается.

Эксперимент начат; статист послушно выполняет все указания эксперта, но нет, не получается: брызги красных чернил вообще не попадают на стену, правая рука на успевает опачкаться «кровью», и вдобавок статист жалуется, что ему неудобно выворачивать руку, чтобы попасть макетом ножа в «место ранения».

Вторая серия эксперимента: статист вводит «нож» в «рану» и извлекает его стоя. Уже лучше — брызги красных чернил почти точно ложатся на фотографию следов крови, но не успевает опачкаться рука, и так же неудобно ударять себя правой рукой под правую же ключицу.

Еще несколько вариантов причинения повреждения рассматриваются по предложению Вадима Петровича. И данных следственного и экспертного экспериментов оказывается достаточно, чтобы профессором Петровым был обоснован вывод о возможности нахождения травмирующего орудия — ножа — в руке самого потерпевшего, но при условии дополнительного воздействия на его руку, иными словами, если кто-то другой сжал его руку с ножом и повернул ее так, что клинок оказался направленным в тело потерпевшего.

Заключение экспертизы еще не легло на мой стол, когда вдова сама пришла в прокуратуру. Присутствие на следственном эксперименте так подействовало на нее, что она решила рассказать, как все было на самом деле. Муж действительно скандалил в тот вечер и в пьяном угаре бросился на нее с ножом. Ей пришлось защищаться. Она схватила его руку с ножом и стала отжимать клинок от своей груди. Поскольку муж был ниже ее ростом да еще и пьян, ей удалось легко справиться с ним. Она вывернула его руку с ножом так, что теперь клинок был обращен в его грудь.

Вырывая руку, он качнулся вперед, и нож вошел в его тело. Муж навалился на нее, прижав к себе согнутую руку с ножом и тем самым вогнав клинок в свою грудь до упора. Его рука, державшая нож, оказалась в крови. Женщина в испуге отпрянула, отпустив его. Муж удивленно посмотрел на нее, выдернул нож из раны и упал…

Неудивительно, что молодые следователи смотрели на Вадима Петровича как на волшебника, способного решить, казалось бы, неразрешимые проблемы. Да так оно и было.

В следующий раз я зашла в тупик, пытаясь доказать вину фигурантов в причинении тяжких телесных повреждений. Придя за советом к Вадиму Петровичу, я рассказала ему такую историю.

Жили-были двое парнишек, выпускники вспомогательной школы, для умственно отсталых. Местные пьяницы пользовались их добротой и недалекостью и превратили квартиру ребят в распивочную. В один прекрасный день некий Паша-Слон привел к ним, «водки попить», незнакомую женщину.

Ох, и намучилась же я потом с установлением ее личности! Позже выяснилось, что она была, в общем-то, приличной женщиной, но на почве разрыва с мужем слегка повредилась в уме и время от времени, в периоды помрачения сознания, уходила из дома, прибивалась к сомнительным компаниям и проводила в них время, а потом возвращалась домой.

В тот вечер, 1 июля, они пьянствовали до тех пор, пока Паша-Слон не заявил громогласно, что у него пропали деньги. Сначала в воспитательных целях он избил и обыскал всех присутствовавших, затем, поскольку принятые меры не дали результата, он стал искать деньги в нетрадиционных местах хранения, в том числе — во внутренностях собутыльницы, на тот момент уже бесчувственной от выпитого алкоголя и поэтому не протестовавшей.

Когда Паша вынул из ее тела свою руку, окровавленную по локоть, компании стало плохо. Деньги, однако, так и не нашлись.

Все улеглись спать, а утром обнаружили хладный труп своей случайной собутыльницы, лежавший в огромной луже крови. Паша, однако, спокойно покинул квартиру, а на вопрос хозяев, что же делать с телом, хладнокровно предложил вынести даму на улицу и бросить на травке — мол, будто загорает.

Два умственно отсталых хозяина сначала уничтожили все следы преступления: вынесли на помойку и сожгли тахту, на которой лежало тело, перенесли труп в подвал, оторвали дома плинтус и тщательно убрали все следы крови. А после этого пошли признаваться в милицию.

В милиции им не поверили. А поскольку те проявляли настойчивость, им по-дружески сказали: «Ребята, она, наверное, пьяная была, когда вы ее в подвал тащили; а сейчас она уже проспалась и ушла…»

Ребята вернулись в подвал и проверили — нет, тело так и лежало на трубе теплоцентрали и разлагалось, мягкие ткани уже просто текли по трубе. Убедившись, что труп на своем месте, они вернулись в отделение милиции и стали на этом настаивать. К тому времени прошло уже двенадцать дней с момента происшествия. Когда труп попал на секционный стол, мягких тканей уже практически не осталось; естественным последствием этого явился патологоанатомический диагноз: «Причина смерти не установлена».

Итак, свидетели утверждали, что к смерти женщину привели действия Паши; он категорически отрицал, что применял к женщине какое-либо насилие; морфологических признаков применения насилия при вскрытии выявлено не было по причине далеко зашедших гнилостных изменений трупа.

При такой ситуации направлять дело в суд было немыслимо. Но и приостанавливать дело в связи с неустановлением лиц, подлежащих привлечению к уголовной ответственности, рука не поднималась.

И прекращать дело было нельзя: ведь умерла же она от чего-то!

Все встало на свои места, когда я обсудила дело с Вадимом Петровичем.

— Нам нужно установить причину смерти потерпевшей, — сказал он. — А если это невозможно сделать путем патологоанатомического исследования, значит, надо прийти к диагнозу следственным путем! Какие в деле есть данные, которые могли бы помочь выдвинуть версию о причине смерти?