Цунами. История двух волн - Аня Ким

— Просто решил прилететь на выходные?

— Я должен просить прощения, что сделал это только сейчас.

Мы говорили о нас, о полете, о моем городе, из окна гостиниц, которого видно море. Говорили, перебивая друг друга, захлебываясь, смеясь и жестикулируя. Компания, за соседним столиком перешептываясь с любопытством, прислушивалась к нашему диалогу.

Постепенно знакомое напряжение начало опутывать меня своими нитями. Хиро говорил что-то, а я не могла отвести взгляда от его рта. Он вопросительно наклонил голову, перехватывая мой взгляд, и я почувствовала, как краска заливает мои щеки в ответ на непрошеные мысли. Он сидел напротив меня и томительное, мучительное желание дотронуться до него просто сбивало меня с ног.

— Все в порядке? Ты ведь рада меня видеть?

— Рада? — я уставилась в свой кофе. — Мне все время кажется, что ты мне просто снишься. Я могу откусить кусок чашки, от волнения.

Он положил руку ладонью вверх, и я погладила подушечки его пальцев. Тягучее, сладкое ощущение. Он спрятал мою руку в своих ладонях и не отпустил, когда я попыталась забрать ее. Наши взгляды встретились, и я поняла, что больше не могу говорить ни о чем, мысли просто растворялись в моей голове, словно жемчужины в уксусе.

Не размыкая пальцев на моих запястьях Хиро, вдруг сказал по-японски:

— Не хочешь посмотреть на мой номер? — а потом снова по-английски — я попытаюсь организовать для тебя экскурсию. Я нервно сглотнула и кивнула еще до того, как он успел договорить.

Не касаясь друг друга, мы вошли в гигантский холл. Я мысленно присвистнула, отель действительно выглядел впечатляюще.

В стеклянном лифте я впилась ногтями в ладонь и изо всех сил старалась рассматривать проплывающие отметки этажей. Хиро веселила моя нервозность. Он оперся плечом о стенку лифта в двадцати сантиметрах от моего лица и наклонив голову следил за выражением моего лица с легкой улыбкой.

— Ты знаешь, твое выражение лица, оно очень провоцирующее.

Двери открылись.

— Это холл, — официальным тоном начал он. — Вот здесь ковер, а тут вазы.

— Мне нравится ковер, — мои губы пересохли и с трудом слушались, — он такой красный.

Мы остановились перед дверью его номера.

— Замечательные номера с отделкой под старину, — он отпер дверь и пропустил меня вперед. Очень медленно вошел следом и аккуратно закрыл за собой дверь. Я помню это как-то смазано. Щелчок запирающейся двери. Хрусткий поворот ключа. Звон ключа падающего на пол и через секунду я уже у него в руках, прижата к стене, я больше не могу дышать, его губы впиваются в мои.

Он так и не поставил меня на пол, умудрившись избавиться от всей одежды ни на секунду не оторвавшись от моего рта. Отчего-то ледяная поверхность стенных панелей под моей спиной, упругая гладкость его спины и плеч под моими руками. Это было похоже на ураган. Ноябрьский ураган, унесший остатки моего разума, размазавший мое сознание по холодной гостиничной стене.

— Хочешь, я попрошу, чтобы принесли еще одно одеяло? — я покачала головой. Он закутал меня в одеяло, и держал на коленях, сидя в изголовье гостиничной кровати. Номер был довольно большим, пол покрывал пушистый и мягкий на вид ковролин. Но мы до него так и не дошли.

Я провела пальцем вдоль кровоподтека на его губе.

— Это я? Какой кошмар, — он дотронулся до укуса языком и засмеялся.

— Я бы с удовольствием просыпался с подобными метками каждое утро.

— Когда ты рядом разум совсем меня покидает, — я покачала головой. — Наваждение какое-то.

Он убрал прядь моих волос за ухо и ласково коснулся пальцами моей шеи.

— Я каждый раз бегу к тебе, не разбирая дороги. Пару раз я просто катался по городу и неожиданно обнаруживал себя под окнами дома, где ты жила. Я думал, что наша разлука дастся мне легче.

— Не могу сказать, что мне неприятно это слышать, — я задумчиво плотнее запахнула одеяло и отстранилась от него. — Ты мог бы закрыть глаза?

Он послушно опустил веки. Теперь я могла какое-то время беспрепятственно смотреть на его лицо. Пряди темных волос падали немного иначе, чем в нашу первую встречу, оттеняя золотистую кожу. Я приложила свою руку к его щеке — моя кожа была светлее и розовее. Я провела пальцем вдоль его густых бровей, спустилась вдоль носа к ямочке над верхней губой.

— Это безнадежно

— Что безнадежно? — он открыл глаза.

— Ты. Я не могу придумать, что бы можно было в тебе переделать, чтобы ты стал лучше. Раньше, когда я ездила в автобусе на учебу, особенно по утрам, я развлекалась тем, что представляла, как можно исправить окружающих людей, чтобы они стали красивее. Уменьшить нос, очистить кожу, изменить цвет волос, прическу. Заменить огромные торчащие уши на аккуратные небольшие. Но тебя я не могла бы исправить. — Хиро серьезно покачал головой.

— Это потому, что ты любишь меня. Когда любишь человека, то перестаешь измерять его идеальными стандартами. Людям не нужны идеальные прически и ровные носы, чтобы быть красивыми. Самые нелепые на твой взгляд уши могут придавать их владелице такую изюминку, что она не согласилась бы променять их на обычные даже с доплатой.

— Ты перегибаешь палку. Конечно, индивидуальность придает шарм, но быть красивым легче, чем наоборот. Красивых любят, к ним изначально относятся с симпатией, им многое спускают за внешность и обаяние.

— Может быть. Но в итоге, ведь это только мешает?

— Почему мешает?

— Легче ошибиться. Принять симпатию за любовь, а красота не вечна. Когда она уйдет, кто останется рядом?

Я немного нервничала, но все равно спросила.

— А откуда ты знаешь, что то, что между нами настоящее? Вдруг мы тоже ошибаемся? Думаем, что любим, а на деле, просто поглощены тем, насколько увлекательно встречаться с иностранцем?

— Я же жил среди иностранцев несколько лет. Сам факт неяпончества не вызывает у меня особого восторга. Я чувствую это по-другому, чувствую тебя по-другому. Есть остальные люди, и есть ты. Когда тебя нет рядом, это словно в темноте погасили ночник.

— Звучит немного пошло. У тебя бывает такое чувство, открываешь рот, но не можешь подобрать слов, чтобы выразить в реальность свои мысли? Думаешь, что бы я ни сказал, это уже было. Люди точно уже говорили об этом этими же или похожими словами. Уже клялись друг другу в любви и верности, но в результате ничего не получали. То есть слова уже испорчены, осквернены. Будет ли мой рот испорчен, если я произнесу их? Имеют ли они смысл, если все равно не работают?

— Тогда просто молчи. Если нет нужных слов,