Однажды преступив закон (Инкассатор) - Андрей Воронин

Положив на руль своего "ЗиЛа" какую-то казенного вида бумагу, Аркадий Игнатьевич целиком углубился в чтение, время от времени презрительно хмыкая, фыркая и иными доступными ему способами выражая свое недовольство. Не прерывая чтения, он сунул в рот сигарету, щелкнул дорогой зажигалкой и выпустил через нос две толстые струи густого серого дыма. Несколько мелких чешуек сигаретного пепла упали на бумагу, и Самойлов нетерпеливым жестом стряхнул их себе на колени. Юрий покопался согнутым пальцем в собственной пачке, гоняя оставшуюся там последнюю сигарету, наконец ухватил ее за фильтр и тоже закурил, нарочно не дав себе сосредоточиться на мысли о том, что, когда пачку у него изъяли при задержании, в ней оставалось не меньше пяти сигарет. Зато его одноразовой зажигалке пребывание на полке милицейского сейфа пошло на пользу: она зажглась со второго раза, чего с ней не случалось уже давно.

- М-да, - с отвращением сказал Самойлов, закончив чтение. - Обожаю наших ментов. Недаром их в народе "мусорами" называют. Образец высокого стиля. На, ознакомься.

Он протянул бумагу Юрию, изрядно ее при этом помяв.

- Что это? - спросил тот, расправляя на коленях линованный казенный бланк.

- Протокол о твоем задержании. Управление транспортным средством в состоянии алкогольного опьянения, стоянка в неположенном месте, появление в общественных местах все в том же непотребном состоянии, скандал, драка, разжигание национальной розни, оказание сопротивления при задержании, повлекшее за собой нанесение телесных повреждений представителю органов охраны правопорядка, нецензурная брань - короче, полный букет. Не хватает разве что хранения оружия и наркоты.

- И что мне теперь с этим делать?

- Возьми в рамочку и повесь на стену, - язвительно посоветовал Самойлов. А лучше порви или спали. Только не здесь. Терпеть не могу, когда воняет паленой бумагой. Сразу второй том "Мертвых душ" на ум приходит. Как он мог!..

- Кто? - не понял Юрий.

- Да Гоголь же, - раздраженно ответил Самойлов и повернул ключ зажигания. Мотор с мягким, почти неслышным рокотом ожил, по бокам капота вспыхнули яркие, широко расставленные фары. - Николай Васильевич.

- Ах, Гоголь... А при чем здесь он?

Самойлов помедлил с ответом. Юрий заинтересованно взглянул в его сторону: похоже, Георгиевский кавалер слегка растерялся.

- Как это - при чем? - наконец осторожно возмутился он. - Он писатель, и я писатель... По-моему, связь налицо. - Он вдруг оживился и развернулся к Юрию всем телом. - Мистическая связь, я бы сказал! Гоголь сжег рукопись, а у меня аллергия на вонь паленой бумаги.

- Ага, - сказал Юрий, - понятно. Значит, вы рукописи не сжигаете?

Самойлов вперил в него острый взгляд своих воспаленных поросячьих глазок, осмотрел его с головы до ног, словно решая, не пристрелить ли ему наглеца сию же секунду из своего огромного гангстерского пистолета, и вдруг хрюкнул - тоже по-поросячьи, но вполне искренне.

- Вот наглец, - сказал он. - Ну и язычок... Нет, ты мне определенно нравишься! А вообще-то, жечь мне нечего. Я работаю на компьютере, так что... Сам понимаешь, нет ничего глупее, чем ради красивого жеста палить в ванне листы распечатки. Вот так и уходит из нашей жизни романтика - по капле, по песчинке... Гоголь сидел перед печкой, в темноте, в оранжевых отсветах, комкал бумагу, бросал в топку, перемешивал кочергой. Плакал, наверное... А мне достаточно нажать на клавишу, и готово: хочешь - повесть сгорела, а хочешь роман в трех томах. Только ты прав: я не Гоголь, мне мазохизмом заниматься некогда. Что написано пером, не вырубишь топором. Пусть денежки платят, а тиражи - хоть на помойку, хоть в котельную на растопку... Осуждаешь?

- Не мое это дело, - равнодушно отозвался Юрий.

- О! - Самойлов значительно задрал кверху пухлый палец. - Золотые слова! До чего же ты парень симпатичный! Помнишь, я тебе говорил, что наши дорожки пересекутся?

- Помню, - сказал Юрий. - Только меня удивляет, как вы ухитрились меня запомнить. Вы ведь, если верить вашим словам, особой памятью на лица и имена не отличаетесь.

Самойлов неопределенно хмыкнул и включил передачу. Машина мягко тронулась и выкатилась со стоянки.

- А вот запомнил, - после паузы сказал он. - Врезался ты мне в память, Юрий Алексеевич.

Юрий осторожно дотронулся до распухшей, кровоточащей губы и с сомнением покачал головой. Непонятно было, дурак Самойлов или просто притворяется. Он не знал, как себя вести в сложившейся ситуации: сделать вид, что не заметил писательского вранья, или все-таки пойти напролом и выяснить все до конца. Первый вариант был бы, несомненно, более дипломатичным, но Юрий до сих пор не научился играть в эти игры.

- Врезался, значит, - сказал он. - А как вы, позвольте спросить, узнали, что я в ментовке загораю? Вас ведь, насколько я помню, в этот раз со мной не было.

"Сейчас он скажет, что случайно проходил мимо и все видел, - подумал Юрий. - И чем, интересно, я тогда стану крыть?"

Но литератор, видимо, был чересчур уверен в себе, чтобы разглядеть вырытую Юрием специально для него яму. Он снисходительно усмехнулся и картинным жестом стряхнул пепел с сигареты в открытую форточку.

- Я ведь писатель, - сказал он таким тоном, словно разговаривал с последним недоумком. - А для писателя очень важно ощущать пульс жизни.., держаться, так сказать, в струе. Упустишь что-нибудь - и готово: то конкурент идею из-под носа свистнул, то журналисты все испошлили... Есть у меня в УВД свой человечек, так он мне постоянно свежие сводки поставляет - прямо по факсу, как в Европе. Красота! В работе, правда, помогает только иногда и очень слабо, но зато почитать бывает интересно. Так что я человечку своему плачу исправно. И мне забава, и ему лишняя копейка не помешает. А тут гляжу: ба! знакомая фамилия. Да в каком контексте! Набил рожи двум чеченцам и троим ментам. Надо, думаю, выручать парня, а то мент нынче пошел обидчивый, мстительный. Повесят, думаю, на моего Юрия Алексеевича все висяки, которые у них по сейфам с одна тысяча девятьсот затертого года накопились, и будет он у дяди гостить, пока коньки не откинет.

Юрий завел правую руку назад, нащупал ручку, с помощью которой можно было регулировать наклон спинки сиденья, опустил спинку до отказа и улегся, глядя, как проносятся в верхнем углу лобового стекла размытые скоростью огни фонарей и цветные пятна неоновых реклам.

- Не возражаете? - спросил он.

- Отдыхай, - милостиво разрешил Самойлов и выбросил окурок в окошко. Может, еще вопросы имеются?

- Не без этого, - сказал Юрий. - Говорите, знакомую фамилию в сводке увидали? Эх, господин лауреат! На каком, интересно, толчке вы свою премию купили? Врать ведь не умеете совершенно.

- Почему это я врать не умею? - неожиданно оскорбился Самойлов. - Ты, дружок, словами не швыряйся. Ты меня, по-моему, на вранье не ловил...

- Сейчас поймаю, - пообещал Юрий, по-прежнему безмятежно глядя в темное небо, расчерченное летящими пятнами проносящихся над головой фонарей. - Я ведь вам, господин писатель, ни фамилии, ни даже имени своего не говорил. По вашей же просьбе, между прочим. Вы мне тогда заявили, что все равно, мол, не запомните, так что и стараться не стоит. Ну что, я выиграл конфетку?

- И бесплатный круиз по магаданским лагерям в придачу, - проворчал Самойлов.

Юрий приподнял голову и покосился на него, чтобы посмотреть, каково Георгиевскому кавалеру в западне, в которую он угодил. Оказалось, что господин литератор чувствует себя вполне комфортно: развалившись за рулем, он небрежно вел машину в неизвестном направлении. Губы его были сложены дудочкой, словно он собирался засвистеть, брови весело ходили вверх-вниз по плавно переходящему в затылок бледному лбу.

- Экий ты... - сказал наконец Самойлов и снова замолчал, подыскивая подходящее слово. - Экий ты медведь! Разве так можно? Человек тебя выручил, и не в первый раз, между прочим, а ты изловчился - и мордой его, родимого, об стол! И чего ты добился? Думаешь, я сейчас расплачусь, сопли распущу и все тебе как на духу выложу? Черта с два! Не твоего ума дело, откуда я про тебя узнал и через кого за тобой следил. Ты мне нужен, и, судя по твоей сегодняшней выходке, с тобой уже можно говорить о деле. А людей своих я никому не сдаю: ни ментовке, ни чеченцам, ни Господу Богу. А тебе, сопляку бестолковому, и подавно не сдам. Поймал он меня!.. Да кому это нужно - от тебя прятаться? Ты на Казанском чего делал? Правильно, чеченам морды бил. А я тебе, дураку, что предлагаю? То же самое, мать твою, но за деньги! За доллары, ясно?

- Да ясно, ясно, - проворчал Юрий. - Не надо так кипятиться. Просто я не люблю, когда меня за мальчика держат. Фляга ваша с вами? Дайте хлебнуть, если не жалко.

Самойлов полез за пазуху, вынул оттуда посеребренную плоскую фляжку и протянул ее Юрию. Лежа на откинутом сиденье, Юрий медленно отвинтил колпачок, положил теплое горлышко на нижние зубы и сделал неторопливый длинный глоток. Коньяк прошел как по маслу, и он с удовольствием отхлебнул еще.