Мечи Ямато - Александр Логачев

Артем перевел дух. Провел взглядом по лицам слушателей — лица хранили непроницаемость. Не поймешь, что делается в их умах. Лишь по лицу юнца можно было угадать, о чем тот сейчас думает: о том, какая ему выпала честь — сидеть на горе, где размышлял обо всем сам Энно Одзуну, сидеть наравне с лучшими людьми двух кланов яма-буси.

— Но захватить — это половина дела. Удержать — вот главное и основное. Большевики, о которых я говорил, удерживали власть аж семьсот семьдесят лет! Могли бы и дольше, если бы не перессорились друг с другом, не поубивали бы друг друга и не затевали бы вечные ссоры с соседями. Иные самозванцы тоже, случалось, засиживались на тронах подолгу. А какие не засиживались, винить в этом могут лишь себя самих — слишком быстро расслаблялись, уверовав, что им теперь ничего не грозит, раз они теперь главнее всех. Итак, кто-то оставался на троне на столетия, кто-то на десятилетия, а кому-то удавалось всего лишь день просидеть. Значит, дело в людях, захвативших власть, и в совершаемых ими действиях, а не в расположении звезд, благоволении богов и иных неподвластных смертным причинах.

Артем пожалел, что не попросил яма-буси захватить на гору кувшин с водой — а то нечем смочить пересохшее горло. Чуть переведя дух, он продолжал:

— Большинство людей в моей и соседних странах исповедуют веру в Христа и зовутся христианами. Но вот однажды появились люди, которые тоже верили в Христа, но верили по-другому. Они назвали себя протестантами. Их стали преследовать и убивать, как сейчас преследуют и убивают яма-буси. Еще немного, и их истребили бы всех под корень. Что им оставалось? Или дать себя убить, или отказаться от веры, или рискнуть своими жизнями в последнем бою за свою веру. Они выбрали последнее. И они победили. Вместе с ними победила и их вера. Их вера превратилась из веры единиц в веру народов нескольких стран. И теперь целые народы, будь в том необходимость, с готовностью отдадут жизнь за эту веру! Итак, мы считаем доказанным, что вместе с людьми побеждает и их вера. Теперь я скажу о себе и о вас.

Я — чужак, чужой, гайдзин. Разве кто с этим спорит! Но кто вы сами? Вы — ровно такие же чужаки. Только в своей стране. Чужаками вам суждено оставаться и дальше. И вашим детям суждено оставаться чужаками, и детям ваших детей. И вере вашей суждено оставаться чужой для всех остальных людей. Суждено... если вы не решите рискнуть. Да, можно погибнуть, можно проиграть. Но если вы не рискнете, вы потом станете жалеть, что не сделали этого. Станете жалеть, когда будут гореть ваши хижины, а самураи на ваших глазах будут убивать ваших женщин и детей. Станете жалеть, когда в кланах вовсе не останется мужчин и некому будет продолжать род. Станете жалеть, когда поймете, что просто-напросто некому запомнить учение Энно Одзуну и некому уже его передать. Я бы не стал говорить с вами сегодня, если бы не видел, как нам можно добиться победы, что сделать, как сделать, какую пользу можно извлечь при помощи великого и ужасного существа, известного под именем Белый Дракон. Вы уже знаете от Такамори мой план. Я думаю, он передал вам его вплоть до мельчайших деталей и нет смысла повторять... Тогда я закончил.

Артем так и не понял, какое действие возымели его слова на умы сидящих перед ним людей. Сплошная невозмутимость, непроницаемость черт, каменные лица. Индейцы хреновы. Столько было потрачено пламенной риторики, красочных ораторских оборотов и исторических аналогий и — никакой реакции. Неужто все впустую? Или Артем слишком сложно изъяснялся и до них просто не дошло, о чем он говорил? Что ж, теперь пусть говорят они, теперь только и остается, что ждать их умозаключений.

Такамори выждал несколько минут, видимо, давая впитаться Артемовым речам в умы. Потом сказал:

— Мы никогда не слышали ничего подобного. Но еще никогда ни один гайдзин не сидел с нами здесь, на горе, где зажигал костры-гома Энно Одзуну. Когда-нибудь все происходит впервые. Теперь скажите свое слово вы. Стоит ли нам менять свою жизнь, к чему призывает Ямамото? Верить ли нам в то, что яма-буси смогут повторить подвиги людей из его страны, добывавших победу и для себя, и для своей веры? Согласуются ли его слова с нашей верой — с учением Энно Одзуну? И в первую голову — стоит ли нам принимать его деньги и его помощь для устранения Нобунага, или мы управимся сами? Пусть первым говорит Фудзита.

Едва закончил Такамори, как заговорил старый знакомый Артема.

— Я верю нашему Учителю Энно Одзуну, — сказал Фудзита. — Он сказал, что каждый может обрести могущество, стать буддой еще в этом теле. Но он не говорил, что для этого надо поверить словам красноволосого гайдзина. Он не говорил, что для этого надо идти на верную смерть. Он не говорил ни про какого Белого Дракона. Я думаю — пусть все будет так, как есть. Помощь и деньги от гайдзина Ямамото принять можно. Мы же принимаем деньги от самураев, а гайдзины все-таки лучше самураев. Но всему остальному я говорю — нет. Я сказал, пусть говорит следующий.

«Ах ты гад такой! — с тоской подумал Артем. — Личная обида ему не дает покоя». Понять Фудзита, конечно, можно, только все равно — гад он...

— Теперь пусть скажет Куримото, — распорядился Такамори.

Тому, кого звали Куримото, было примерно лет тридцать. Он был самого что ни на есть среднего для японца роста. По телосложению напоминал Брюса Ли. Его тело состояло из перекрученных, как корабельные канаты, мышц. Думается, и силенкой в руках он был вполне сопоставим с тем же Брюсом. И при этом Куримото был невероятно гибок, прямо пластилиновый человек какой-то — Артем наблюдал за ним во время восхождения на гору.

— Достигнуть могущества можно и в этой жизни, — на площадке под открытым горным небом зазвучал голос Куримото. — Только раньше, чем я его достигну, меня убьют самураи. Напомню уважаемому Фудзита, как живет наш клан. Мы живем в вечной войне. Мы не ночуем по два раза на одном месте. У нас нет времени заглянуть в себя, мы все время вынуждены смотреть по сторонам. Получается, мы находимся в вечном движении, но совсем не к совершенству. Мы хотим спокойствия и ради него готовы на любую битву, лишь бы она стала последней. Я вдвойне готов на битву, если это будет битва с самураями.

Вот так — простенько и красиво. Молодец Куримото. Артему понравилась его речь.

— Теперь скажи ты, Касаи. — Такамори посмотрел на юнца.

Юнец зарделся, заерзал на циновке. Похоже, нечасто интересовались его мнением, если вообще не впервые. И возможно, впервые он высказывался перед взрослыми людьми. Оттого и здорово волновался. Но выступил вполне достойно. И слова — по мнению Артема — произнес исключительно правильные.

— Я так понял смысл сказанного Ямамото, — сказал Касаи. — Он предложил нам путь, пройдя по которому, наши кланы займут на землях Нобунага то положение, какое занимают сейчас знатные самурайские роды. Я считаю, наши кланы достойны этого положения, и я готов сделать все, чтобы они его заняли. Умереть лучше на пути к высокой цели, а не убегая от самурайских мечей. Даймё Нобунага — враг Ямамото. Потому он не может быть нам врагом и ему можно верить. Я готов поверить Ямамото. А если Ямамото предаст нас, я положу остаток жизни, чтобы убить его своей рукой. Я сказал, пусть говорит следующий.

Следующий — он же последний, кто еще не высказался. Как там его у нас зовут...

— Теперь скажи ты, Тадаката, — произнес Такамори.

Глядя на Тадаката со стороны и проводя при этом в уме такую полезную штуку, как физиогномический анализ, непременно придешь к такому заключению: Тадаката у нас — добродушный, веселый человек, явно склонный к лени и полноте, да вот только беспокойная и полуголодная жизнь горных отшельников не дает ему возможности залениться и обрасти жирком. Проживай он не в лесах, а среди людей, Тадаката стал бы ярым противником любой работы, завсегдатаем дружеских попоек и любителем доступного женского пола. Причем предпочитал бы он девиц крепкотелых и никогда не унывающих. Вот какие выводы сделал Артем из своего физиогномического анализа. «И по идее, такой человек должен поддержать меня, — подвел итоговую черту Артем. — Потому что мой план обещает уход яма-буси из лесов в более приспособленные к эпикурейской жизни места. Только ради этого он должен поддержать меня».

— Я был дзёнином своего клана, но теперь не дзёнин. Дзёнином объединившихся кланов стал Такамори. Но я имею право говорить от имени клана, а не только от своего собственного, — так начал свое слово Тадаката. — Мой отец всегда говорил мне, что жизнь человека похожа на приливы и отливы. Если случился отлив, значит, жди — после него обязательно последует прилив. Сейчас жизнь яма-буси можно уподобить отливу. Значит, будем дожидаться прилива, он придет. Идти же против моря — безумство. Мы видим, что делает море с теми, кто пытается доказать, что человек сильнее его.

Тадаката наклонился, поднял крохотный камушек, валявшийся на скальной площадке, принялся крутить его в пальцах.