Воспоминания о Корнее Чуковском - Коллектив авторов

А еще позже случилось так, что два последних класса школы я кончала в б. Тенишевском училище в Петрограде. И оказалось, что в Тенишевском учатся дети Корнея Чуковского. Старший сын Николай на класс старше меня. Через два года после окончания школы я вышла за него замуж.

Но в школьные годы самого Корнея Чуковского мне не приходилось встречать. Мои одноклассники наперебой рассказывали мне о нем — Чуковский нередко бывал в училище, и они его хорошо знали. Несколько лет назад он написал пьесу и поставил ее в училище. Его дети играли в ней. Коля Чуковский часто звал к себе и моих товарищей, и меня. Товарищи ходили, а я все еще робела. Ведь его отец — Корней Чуковский!

Но однажды Коля сказал, что отец его читает в зале Тенишевского училища свою новую сказку и он хочет меня и мою подругу познакомить с ним.

Помню большой пустоватый амфитеатр зала, слабо освещенный. На эстраду уверенно вышел, — пожалуй, даже выбежал, — очень высокий, тонкий, бесхребетно гнущийся человек в старом английском офицерском макинтоше, с довольно-таки помятой фетровой шляпой на голове. И, выразительно жестикулируя, певуче прочитал «Тараканище».

А потом помню, как ждали мы его с Колей, который очень волновался, в маленьком коридорчике перед артистической. Корнея Ивановича обступили, и он медленно-медленно двигался, окруженный толпою, на голову выше всех, своим звонким голосом покрывая остальные голоса.

— Папа, — осторожно остановил его Коля, — вот Маринка, а вот…

— Обеих проглочу! — Он рассмеялся, захватил четыре наши руки в свои ладони, потряс ими и двинулся дальше, не обращая на нас, оробевших, никакого внимания.

Так состоялась моя первая встреча с Корнеем Ивановичем. Было это в 1923 году.

Лед был сломан. И я стала ходить к Коле.

Все чаще и чаще встречалась я с Корнеем Ивановичем. Но продолжала по-прежнему робеть в его присутствии. Так необычно держал он себя. Так не похоже на людей его возраста и положения. То вдруг обнимет и прижмет к себе — и сердце зайдется у тебя от счастья. Была в нем какая-то сила, которая сразу притягивала к нему людей. А назавтра — и не взглянет. И ты будешь мучиться, перебирая свои мнимые прегрешения. То потащит гулять и будет рассказывать о своей жизни в Англии, о людях, которых ему приходилось встречать. А потом будет хмуриться и глядеть исподлобья. Весь изменчивый, противоречивый в отношениях с людьми. Не скоро я поняла, что в переменах его настроения повинны тысячи причин. И в первую очередь — бессонница.

Работал он много, усидчиво, яростно, не щадя себя. Вставал спозаранку и садился за стол, когда еще в доме все спали. В старых-престарых продранных коричневых брюках, в изношенном пиджачке на плечах трудился он по утрам. А то еще наденет на себя старое пальто без пуговиц, подняв воротник, чтобы прикрыть голую шею. Ему было уютно в обношенной одежде.

Все домашние вставали бесшумно, чтобы не помешать Корнею Ивановичу. Шум во время работы приводил его в бешенство.

— Сволочи! — орал он, выскакивая из кабинета и запахивая пальто. — Не понимаете, что я работаю? А вы шумите?

И с грохотом захлопывал за собой дверь, грозя кулаком. Но отходил быстро, зла не таил и, кончив работать, не помнил о своем взрыве.

Но еще тише должно было быть, когда он ложился спать. Нельзя было кашлянуть. Нельзя скрипнуть дверью. Нельзя тяжело шагнуть. Нельзя громыхнуть посудой. Нельзя разговаривать даже вполголоса, нельзя засмеяться. Нельзя… Нельзя… Жизнь в доме замирала. Двигались на цыпочках, говорили шепотом. И никому в голову не приходило ворчать. Всю жизнь Корней Иванович страдал бессонницей, и усыпить его было очень трудно. Едва выучившись читать, дети терпеливо, часами читали ему перед сном. (Коля, сколько я помню, не читал.) Пока читали, все домашние мучились, переговариваясь шепотом. Если дверь кабинета бесшумно открывалась и читавший выходил, ликуя, — значит, заснул. А если появлялся с понурым видом, все понимали: не спит, «зачитать» не удалось. И весь дом погружался в уныние.

Помню, по поводу этого чтения Коля сочинил стишки:

Говорит Корней Иваныч:— Почитай мне, Боба, на ночь.Боба тоже старичок,Не читает без очок.

Всегда мне казалось, что жадность Корнея Ивановича к литературе не имеет предела, что ему никогда не хватает времени прочитать, узнать и написать о том, что его интересует. И поделиться своими впечатлениями с окружающими. Часто выходил он к столу с книгой в руках и вслух начинал читать оттуда места, которые поразили его. Разговор снова завязывался вокруг литературы. Пустую болтовню Корней Иванович не выносил. Разговор должен быть таким, чтобы из него можно было извлечь какие-либо познания. И отнюдь не на бытовые темы. Много раз я замечала: когда он делает круглые глаза и кивает головой сочувственно, значит, не хочет обидеть собеседника, а ему ничуть не интересно. А когда, прищурившись, поглядывает исподлобья и строго, значит, разговор заинтересовал его. Ненавидел дилетантство, полузнайство. Отточенное мастерство всегда восхищало его в любой работе — будь то ремесло или искусство.

Его литературное хозяйство было огромным. Одному справиться было не под силу. Всегда у него были помощники. Они бегали в библиотеку за материалами, сверяли тексты, возились с корректурами, занимались письмами читателей. Частенько приходилось выполнять и кое-какие домашние поручения. А чтобы усыпить Корнея Ивановича после бессонной ночи, нередко нужно было почитать ему и днем. Огромная личность его как бы поглощала помощника — всего целиком. Не все могли это выдержать. И они часто сменялись.

Он всегда пытался втянуть подраставших детей в свою работу. Исподволь старался увлечь их, рассказывал о своих планах, о поисках материалов, об открытиях, советовался с ними.

— Дружочек мой, — вкрадчиво и певуче говорил он, неожиданно протягивая книжку, — мне кажется, тебе это будет интересно. Пожалуйста, прочти.

Все было обдумано заранее: найдена книжка, способная заинтересовать ребенка. А в книжке — нужное ему, Корнею Ивановичу, для работы.

Пытался привлечь детей к переводам с английского. Внушал, чтобы к переводам относились не ремесленнически, а талантливо, старались бы воссоздать подлинник. Малейшая небрежность приводила его в негодование. Взять словарь! И не один! Поискать, подумать, перебрать десятки слов, а найти адекватное. Спросить у него. Он подскажет с радостью. Английский язык знал в совершенстве и согласен был кого угодно учить английскому. Всю жизнь, до старости, обучал своих домашних. А в старости, помню, рвался учить маленького сына сторожа.