Бабочка на штанге (Стальной волосок-3) - Владислав Крапивин

Вермишат с нами в этот раз не было. Им не повезло — их заставили ходить в летний лагерь при школе. К бабке Вермишат в начале каникул заявилась какая-то завуч или инспекторша и сообщила, что Саньчик требует особого наблюдения. Потому что он на учете в милиции (за тот «криминальный случай с ножом»). Будет лучше, если он станет проводить время на глазах у опытных педагогов. Саньчик заупрямился, но инспекторша и бабка на него цыкнули. Бабке было во всех отношениях выгодно, чтобы за мальчишку отвечала школа. Однако бабка заявила, что одного Саньчика, без сестры, она в лагерь не отпустит. Мол, сестра тоже имеет право, потому что будущая первоклассница и уже записана в эту самую школу. Инспекторша позвонила начальству и утрясла вопрос. Бабка была счастлива: и забот меньше, и расходов — путевки-то оказались бесплатные, для «малоимущих детей».

Поэтому Саньчик и Соня теперь бывали в Колёсах только по выходным.

Однажды я взял с собой Лерку. Мама и папа уже смирились, что я каждый день исчезаю до вечера. Я слышал, как мама объяснила папе: «Он же не один, а со своим другом Максимом, который очень воспитанный мальчик. А в Колёсах у них детский коллектив, им руководит школьница, с которой Клим был в лагере…» Папа не возражал. Только заметил, что я мог бы взять с собой сестренку, которая нигде не устроена и болтается по помойкам… Ну, что делать, я взял. Мотовоз Лерке понравился. Понравилось и большое колесо в поселке. Но ребята почему-то не понравились. И куклы тоже. Она заскучала, села в сторонке и так провела время одна до самого отъезда. Правда, не скандалила…

В общем-то, понятно, у нее была своя компания — в нашем дворе. Две одноклассницы-близняшки и стриженый второклассник Борька, которым три девчонки помыкали, как хотели (а он почему-то терпел). Они целыми днями прыгали на асфальте по расчерченным классикам, строили за мусорными контейнерами какие-то пирамиды или болтались на качелях среди жидких кустов акации.

Больше ехать со мной Лерка не захотела. Я утешил себя и родителей:

— Вот поедем в Крым, и она хлебнет летнего отдыха на всю катушку…

В Крым собирались мы в конце июля. Именно к тому времени папа должен был решить дела со сценарием, получить деньги и выкупить у своего соавтора Садовского машину.

Когда я сказал Чибису, что уеду, наверно, на три недели, он не огорчился (меня это даже царапнуло). Наоборот, он даже обрадовался:

— Вот и хорошо! Накупаешься, будешь загорелый, как мулат! И столько всего повидаешь!..

Правда, потом он вздохнул как-то странно и заметил:

— Ну, что ж… Буду искать маску один, время еще есть…

Маску мы искали постоянно. Хотя это трудно было назвать поисками. Вечером, вернувшись из Колёс, мы вскакивали на свои велосипеды (у Чибиса был такой же старый драндулет, как у меня) и мотались по разным улицам. Без намеченного плана. Чибис доставал рогатку, смотрел, куда она показывает своей ручкой, и мы катили в том направлении.

Рогатка показывала, куда ей вздумается. То на древнюю водонапорную башню, то на новый магазин «Книжная столица», то на памятник Ленину, оставшийся на площади с советских времен. Владимир Ильич протягивал в пространство руку, словно советовал: ищите вон там. Но где это «там»?

По-моему, рогатка просто дурачила нас. Я однажды так и сказал Чибису. Он грустно кивнул. Потом вскинул сине-зеленые глаза:

— Но Клим… где-то же эта маска должна быть.

— Если не сгорела… — брякнул я. Сам не знал, с чего у меня поднялась досада. Я, конечно, эту досаду скрутил, но Чибис успел ее заметить. Я быстро сказал:

— Ну, чего уж так горевать. Ведь есть портреты…

Да портреты были — в квартире Арцеулова. И был снимок в мобильнике Чибиса. Улыбка появлялась на дисплее всякий раз, когда включался телефон. Включался — словно выговаривал слова:

Ветер запутался в мокрой листве,

Капли дождя загорелись в траве…

Радуги свет —

Летний букет…

Чибис думал о маске больше, чем я. Мне тоже хотелось отыскать Агейкин портрет, но нельзя сказать, чтобы это желание было неотступным. И на поиски я ездил скорее потому, что мне было хорошо с Чибисом. А маска… ну здорово будет, если найдем! Но если и не найдем (что скорее всего!) беды не случится. А Чибиса, видимо, грызло постоянное беспокойство. Иногда он делался чересчур задумчивым. Даже Ян сказал однажды:

— Чибис, ты чего крылышки опускаешь?

— Ничего я не опускаю! Просто… с тетушкой поспорил.

— Врешь ты, по-моему, кнабс-лейтенант, — заметил Ян. — Ну, ладно, в душу к тебе мы не полезем… Давайте, я развлеку вас новой песенкой. Знаете, кто ее сочинил?

Мы, конечно, не знали. Ян сказал, что споет, а потом назовет автора. Мы были в главном помещении кафе, Ян взял у одного из гостей гитару, присел на лавке у окна. Стал подкручивать колки на грифе. Его трехлетняя дочка Майка сидела у него на плечах. Она часто ездила так на отце, когда он занимался своими делами, и сейчас тоже не слезла. Сообщила:

— А я знаю, кто сочинил…

— Но будешь молчать, не так ли? — сказал Ян.

— Ага…

Ян взял несколько аккордов и запел несильным дребезжащим голосом:

В небе лиловом летят дирижабли —

Будто во сне, но совсем наяву.

А по земле ходят толстые жабли,

Пузами гладят сырую траву.

Там, в небесах, тучки будто из ваты,

Жаблям до них никогда не достать.

Только они вовсе не ви-но-ва-ты,

Что им судьба не велела летать.

Что в результате природных процессов

Сфера их жизни — болотистый луг.

Но не забудьте: средь них есть принцесса —

Та, что однажды поймает стрелу…

Ян прихлопнул струны. За столами поаплодитровали. Мы тоже. Ян поклонился, не вставая и не ссаживая Майку.

— Чувствительная песня, — сказал я. — Вечная и несбыточная места о полете…

— Почему несбыточная? Может, принцессе удастся полетать, — заметил Чибис. — На сказочном ковре-самолете…

— Или на драконе, — добавил я. — Который будет охотиться за упитанными жаблями…

— Ты мрачно смотришь на вещи, Клим, — сказал Ян.

— Я пошутил…

— «Жабли» — неправильное слово, — заявила костлявая большеглазая Майка. — Их не бывает.

— Это поэтический образ, — объяснил Ян. — Понятно?

— Ага…

— А кто автор? — спросил Чибис.

— Неужели не догадались? Шарнирчик!

— Вот это да! — изумился я. — А почему он сам не поет?

— Стесняется, — объяснил Ян. — Видите, и сейчас носу не кажет. Скромен, как настоящий юный талант…

— Мне велел молчать про Шарнирчика, а сам… — обиделась Майка.

— Сейчас уже можно… Слушай, ты слезешь наконец с меня, четырехрукий примат?

— Зачем?

— Почему ты не осталась дома помогать маме?

— На маме нельзя ездить.

— Это верно, — согласился Ян. — Ни в прямом, ни в переносном смысле. А меня ты укатаешь окончательно, когда она уедет в командировку… И чем я тебя буду кормить? Мама же не позволяет тебе питаться соевыми продуктами…

— Купим вермишель быстрого рега… ре-а-гирования, — заявила Майка. Видать, она немало общалась с Вермишатами.

Пришел Бумсель, завертел хвостом и напомнил, что его пора кормить.

— Я назвал бы тебя Прорвой, — сообщил Ян, —однако боюсь обидеть ученых коллег из одноименной лаборатории. И потому назову тебя просто Обжорой...

Бумсель пританцовывал и преданно блестел глазками.

— Шарнир, покорми зверя! — крикнул через зал Ян.

Пришел Шарнирчик, насупленный, ни на кого не глядящий.

— Ладно смущаться, будто красна девица, — сказал Ян. — Душевная песня. Вот и ребята подтверждают.

— Ага, — подтвердили в три голоса Майка, Чибис и я.

— Еще и дразнятся, — буркнул Шарнирчик. Подтянул трусы, подхватил Бумселя под мышку и пошел между столов, не оглядываясь. Но видно было, что он доволен.

Бумселя кормили четыре раза в день. Днем и вечером — без особого расписания, а тогда, когда он сам напомнит. Но завтрак ему давали строго в половине девятого. Это было что-то вроде ритуала. Бумсель приходил сверху, шел в комнатку позади стойки, и там Ли-Пун , Шарнирчик или сам Ян выкладывали ему в плошку фирменный собачий корм «Трезор» из натурального мяса. Дело в том, что соевые заменители избалованный пудель сразу распознавал тонким собачьим нюхом и ел их неохотно, особенно по утрам.