Негде спрятаться. Эдвард Сноуден и зоркий глаз Дядюшки Сэма - Гленн Гринвальд

В последующем опросе испытуемые рассказали о том, что в целом они ощущали себя комфортно, но если они оказывались в каком-то неожиданном месте, то начинали переживать по поводу того, что члены их семьи могут «сделать неверные выводы» об их поведении. Опция «стать невидимым», которая блокировала механизм определения местоположения, не снижала тревогу: многие участники сообщили, что если они будут скрываться от слежки, то это само по себе вызовет подозрения. Исследователи сделали следующий вывод:

«Каждый день мы ходим по местам, посещение которых не можем объяснить и которые, возможно, не имеют никакого значения. Однако если кто-то отмечает наше местоположение с помощью устройств слежения… это придает смысл этим местам, и мы чувствуем, что от нас требуется объяснение. Это вызывает тревогу, особенно в случае близких отношений, когда люди начинают ощущать сильное давление, пытаясь объяснить вещи, которые они просто не могут объяснить».

В финском эксперименте была организована одна из наиболее радикальных симуляций слежки – камеры разместили в домах испытуемых, кроме ванной комнаты и спальни, и за всеми электронными приборами было установлено наблюдение. Несмотря на то что реклама о проведении исследования распространялась по социальным медиа подобно вирусу, ученые с трудом нашли десять семей, которые согласились принять участие в эксперименте.

Среди тех, кто дал согласие, недовольство условиями эксперимента было связано с вторжением в их обычные повседневные привычки и дела. Одной испытуемой стало некомфортно ходить раздетой по своему дому; другая постоянно думала о камерах, когда укладывала волосы после душа; еще один участник думал о том, что за ним наблюдают, когда принимал лекарства. Безобидные действия приобретали особое значение, когда испытуемые знали, что за ними наблюдают.

Сначала участники эксперимента говорили о том, что слежка их раздражает; однако очень скоро они «привыкли к ней». То, что началось как грубое вмешательство, через некоторое время стало нормальным, обычным положением дел, и испытуемые перестали замечать, что за ними следят.

Как показал эксперимент, существуют самые разные вещи, которые люди хотят скрыть от посторонних глаз. Эти вещи необязательно являются чем-то «неправильным». Приватность играет важную роль в широком круге занятий человека. Если кто-то звонит на горячую линию для самоубийц, или посещает клинику, в которой делают аборт, или часто гостит на порносайтах, или назначает встречу с представителями клиники по реабилитации, или лечится от заболевания, или если разоблачитель звонит репортеру – существует множество причин, чтобы хранить подобные действия в секрете, – причин, которые не имеют ничего общего с противозаконностью этих действий.

Одним словом, каждому из нас есть что скрывать. Репортер Бартон Геллман считает:

«Приватность нашей жизни носит относительный характер. Она зависит от вашей аудитории. Вы не хотите, чтобы ваш работодатель узнал о том, что вы ищете новую работу. Вы не рассказываете маме или детям о своих любовных похождениях. Вы не сообщаете своим конкурентам секреты успешных продаж. Мы не выставляем все свои дела напоказ и при необходимости, чтобы сохранить свою репутацию, мы готовы соврать. Исследователи постоянно сообщают о том, что даже у самых добропорядочных граждан ложь – это «часть повседневного взаимодействия» (два раза в день у студентов колледжа и один раз в день в реальном мире)… Полная прозрачность – это ночной кошмар… Каждому из нас есть, что скрывать».

Основной аргумент в пользу слежки – это то, что она идет на пользу населению. Этот довод основывается на мнении, что всех граждан можно разделить на две категории: хороших и плохих людей. Исходя из этого власти утверждают, что используют разведывательные силы только против плохих людей, тех, кто «делает что-то неправильное», и только им следует опасаться вторжения в свою частную жизнь. Это старый тактический прием. В статье 1969 года в журнале Time, вышедшей в связи с ростом переживаний американцев по поводу действий разведывательных сил США, Джон Митчелл, министр юстиции, уверял читателей в том, что «любому гражданину Соединенных Штатов, не занимающемуся никакой незаконной деятельностью, ничего не стоит бояться».

То же самое было высказано в 2005 году спикером Белого дома в ответ на споры, возникшие вокруг программы Буша по незаконной прослушке телефонов: «Мы не собираемся следить за звонками, посвященными организации тренировок Малой лиги, или тому, что взять с собой на пикник. Эта программа создана для того, чтобы отслеживать звонки одних плохих людей другим плохим людям». И когда в августе 2013 года президент Обама пришел на The Tonight Show и Джей Лено спросил его об АНБ, тот ответил: «У нас нет программы внутреннего шпионажа. У нас есть технологии, с помощью которых можно отследить телефонные номера или электронные адреса людей, связанных с террористической деятельностью».

Многие люди принимают эту аргументацию. Ощущение того, что агрессивная слежка ограничена только изолированной группой людей, которые этого заслуживают, то есть которые «делают что-то плохое», гарантирует нам, что большая часть людей не осуждает злоупотребление властью и даже поддерживает его.

Но эта точка зрения искажает цели, которыми руководствуются органы власти. В их глазах «делать что-то плохое» означает гораздо больше, чем незаконная деятельность, насилие и террористические планы. Как правило, они относят сюда несовпадение взглядов и любой выпад против существующей власти. Для правительства естественно приравнять несовпадение взглядов к незаконным действиям или как минимум посчитать это угрозой.

Можно найти немало примеров того, как государство устанавливало наблюдение за группами и отдельными людьми за активизм или за различие во взглядах с властями – Мартин Лютер Кинг, движение за гражданские права, антивоенные активисты, защитники окружающей среды. В глазах правительства и ФБР Эдгара Гувера они все «делали что-то плохое»: проявляли политическую активность, которая угрожала спокойствию государства.

Когда Гувер столкнулся с проблемой, как обойти Первую поправку к Конституции о свободе слова и собраний, чтобы ничто не препятствовало аресту людей за выражение ими непопулярных взглядов, он как никто другой осознал влияние, которое оказывает слежка, и как с ее помощью можно бороться с несогласными с существующим политическим режимом. 1960-е ознаменовали переворот в решениях Верховного суда, который ввел строгие меры по защите свободы слова, приведшие к единогласному решению в 1969 году в деле Бранденбурга против Огайо. Тогда судом было отменено уголовное преследование лидера Ку-клукс-клана, угрожавшего в своей речи насилием представителям полиции. Суд принял решение о том, что Первая поправка к Конституции США, гарантирующая свободу слова и свободу печати, настолько важна, что он «не может позволить государству запретить или объявить вне закона пропаганду применения силы».

Учитывая эти гарантии, Гувер принял решение установить систему, которая не допускала бы само возникновение несогласных.

Программа внутренней контрразведки ФБР COINTELPRO впервые была использована в борьбе с группой антивоенных активистов. Последние были убеждены в том, что в антивоенное движение проникают шпионы, что за ними ведут слежку и к ним применяются разнообразные «грязные трюки». Отсутствие документальных свидетельств и неудачные попытки убедить в своей правоте журналистов привели к тому, что в 1971 году участники движения вломились в один из офисов ФБР в Пенсильвании и унесли с собой тысячи документов.

Файлы, связанные с COINTELPRO, подтверждают, что ФБР следило за политическими группами и отдельными людьми, которые, по его мнению, распространяли опасные антиправительственные убеждения. Среди этих групп были Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения, Движение за гражданские права негров, социалистические и коммунистические организации, антивоенные демонстранты и различные группы, придерживающиеся правых взглядов. Бюро направило в них своих агентов, которые, среди прочего, пытались манипулировать членами групп и вынудить их совершить преступление, чтобы ФБР могло арестовать и осудить их.

ФБР удалось убедить New York Times не публиковать документы и даже вернуть их, но Washington Post все же выпустил на основе этих документов ряд статей. Их раскрытие привело к созыву комиссии Чёрча – отдельной комиссии Сената Соединенных Штатов по изучению правительственных операций в области разведывательной деятельности, которая сделала следующий вывод:

[В течение пятнадцати лет] бюро проводило изощренную операцию, которая напрямую нарушает Первую поправку к Конституции США о свободе слова и собраний; теоретически идея заключалась в том, что предотвращение роста преступных групп и распространения опасных идей может защитить национальную безопасность и предупредить насилие.