Иностранный легион - Сергей Балмасов

Русские легионеры в «колоннах»

Так называются передвижения отрядов Французского иностранного легиона от одного укрепленного поста к другому. При этом походы могут совершаться при любых условиях и часто протекают в наиболее неблагоприятные для человека климатические периоды, например, в жару 40–60 градусов. При этом легионеры свои вещи несут на себе, даже при наличии мулов и лошадей, на которых можно их погрузить. Это — несмотря на большую тяжесть легионерской амуниции. На спине у легионера — сак, где находится все его имущество, включая палатку, кирку, лопату, 2-литровый бидон с водой, другие вещи и 120 патронов с винтовкой. С подобной нагрузкой легионер шел в бой. По словам одного из русских, неоднократно бывавшего в «колоннах», «наступает момент, когда кажется, что уже больше нет сил терпеть путь и просишь Бога о смерти, но отдыхаешь именно в тот момент, когда вся сила и энергия исчерпаны. Отдыхаешь, когда, почти задохнувшись от большой перебежки под визжащими пулями, свалишься за камнем и вздохнешь полной грудью». Именно в такие моменты чаще всего случались позорные случаи, когда Легион бросал своих людей, раненых и утомленных, на произвол судьбы. Колонна свой поход начинает еще до рассвета и продолжает весь день, который нередко протекает в бою. К вечеру командир намечает место стоянки. Здесь одни начинают ставить палатки, другие идут за водой для кухни и топливом, третьи возводят из камней стену приблизительно 1,2 метра высотой. С наступлением темноты все костры гасятся, чтобы не выдать себя врагу. Во многих случаях при этом спят не в палатках, а около стены, чтобы быть готовым в любой момент отразить атаку противника. При этом спят, не снимая формы и привязав винтовку к руке, поскольку потеря оружия грозит военно-полевым судом, который обычно заканчивается продлением контракта опостылевшей службы. В то время в среде легионеров бытовал анекдот, что когда служба какого-то легионера подходит к концу, то в это время его обязательно направят в «колонну». Во время похода у него крадут винтовку и заставляют в возмещение за это подписать новый контракт. Случаи подтверждения этого были неоднократно, к подобной «операции» легионное начальство готовится заранее и просчитывает все до мелочей. Перед тем, как украсть у «помеченного» легионера винтовку, его на протяжении одного, а то и нескольких дней, нещадно мучают физическими нагрузками, после которых он крепко засыпает. Проснувшись, мечтавший о свободе легионер узнает, что останется здесь еще на 5, а может, и больше лет. При этом от такой процедуры страдали даже и опытные легионеры. Зная про кражи винтовок и новые контракты вслед за этим, они привязывали винтовку к себе. Но легионное начальство тоже не лыком шито: ремень винтовки подрезали и вынимали из рук спящего мертвецким сном бедняги. Большая часть ночи легионеров, находящихся в «колонне», протекает в тревожном ожидании действий противника, а иногда и в бою. По словам легионеров, особенно опасными противниками были марокканцы, многие из которых были способны видеть в темноте и бить без промаха по врагу из винтовок. В большинстве случаев целью «колонны» является не только следование из одного поста в другой, но и сооружение новых укрепленных постов. Как свидетельствовал в своем письме русский легионер, «колонна может идти очень долго, пока командир не найдет удобное место для расположения нового поста. При этом берутся во внимание наличие здесь строительного материала, воды и высоты выбираемого места. На возведение поста легионерам зачастую отводится около недели. Нетрудно представить, в каком бешеном изнуряющем темпе они должны работать. Здесь они и рабочие-строители, и прежние легионеры. Днем легионер может быть каменщиком, плотником, рабочим карьеров по добыванию камня, выжигать известь, резать по дереву и др. И вот, после напряженной работы, на ранее пустынном месте вырастает белокаменный пост с толстыми стенами с узкими бойницами для винтовок и пулеметов. Вокруг него устанавливаются заграждения из рядов колючей проволоки. Самым последним моментом сооружения поста является подъем над ним французского флага». А «колонна» идет дальше и создает новые посты. К концу срока «колонны», длящегося иногда до полугода, образуется целая защитная цепь из таких постов. Все это время легионеры спят, не раздеваясь, в грязном белье, без всяких удобств, облепленные паразитами, нередко без всякой возможности вымыться. Без всякого преувеличения можно сказать, что если за 2–3 месяца легионерам так и не удавалось вымыться, то об их появлении можно было узнать издалека и задолго до этого. Иногда в «колоннах» идут и другие французские войска. При этом на легионеров ложатся наиболее трудные задачи. После прохождения «колонны» недавние попутчики легионеров идут на заслуженный отдых, а Легион заступает на охрану и достройку им же созданных постов.[349]

Жизнь легионеров на постах

Нередко с окончанием «колонны» связь легионеров с внешним миром утрачивается на неопределенный срок. По словам русского легионера, «постовики без цепей прикованы к своему детищу». Здесь легионер находится в безвыходном положении: он вынужден отчаянно драться за Францию и за свою жизнь. Сдаться он не может, т. к. враги легионеров в плен не берут, а если берут, то только для того, чтобы над ними поиздеваться. Бежать же с поста очень тяжело: кругом бродят враги, даже языка которых ты не знаешь, так что находишься меж двух огней: с одной — легионное начальство, с другой — враждебно настроенные туземцы. Так что побег с такого поста заранее обречен на неудачу — тебя или убьют туземцы, или догонят свои же и заставят за дезертирство служить несколько лишних лет или посадят в военную тюрьму. Жизнь на постах, которую русские легионеры метко прозвали «великим постом», т. к. продолжается она здесь от 3 месяцев до полугода — нечеловеческая, животная. При этом опасностей ничуть не меньше, чем в «колонне». Ежесекудно легионер подвергается опасности быть убитым во время вражеской атаки, которые зачастую блокировались многочисленным противником на долгие месяцы. Кроме того, представители некоторых племен, особенно марокканских, соревновались между собой в меткости, даже в темноте снимая выстрелами часовых-легионеров. По письмам легионеров, на посту, когда опасность кругом, в Легионе, в отличие от других подразделений, почти не стирается разница между простым легионером и начальниками, например, теми же сержантами, а гнет дисциплины не переходит в чувство инстинктивной солидарности. О них русские легионеры высказываются так: «Сержант — бич легионера». Отсутствие понимания легионным начальством простого легионера даже в такие моменты вызывало, например, такую реакцию, выраженную в одном из писем: «Скверное отношение начальства, старающегося окончательно убить в легионере еще остающиеся в нем признаки человека и его самолюбия, доводят его до такого положения, когда он действительно становится похожим на животное».[350]

Русские легионеры в Рифской и Сирийской кампании 1925–1926 гг.

Тяжелейшим испытанием для русских легионеров стала рифская война 1925–1926 гг. в Марокко. Она была подготовлена французскими и испанскими монополистическими кругами, видевшими в Марокко сырьевую базу и стремившимися к захвату этой страны под разными гуманными предлогами, одним из которых была помощь марокканскому султану, которого-де многие племена не признавали за своего правителя. Правда, султан тогда ничем реально не правил, а всем заправляли колонизаторы. Кроме того, к агрессии против рифов французов подталкивала мысль, что успех их сопротивления может привести к восстанию во всех их североафриканских владениях. С другой стороны, Франции не нравилась активность в этом регионе других европейских держав, особенно Испании, а также Великобритании и Германии.[351] Начиная с 1919 г. русские легионеры прошли через все бои в Марокко. Именно на эту страну приходится две трети всех потерь русских в Легионе того времени. Огромные потери понес Французский иностранный легион в борьбе против Рифской республики, организованной со столицей в городе Адждире знаменитым берберским ученым-арабистом Абд-эль-Керимом, начавшим борьбу против европейских колонизаторов с разгрома в сентябре 1921 г. 20-тысячной испанской армии, в том числе и печально знаменитого Испанского иностранного легиона, бежавшего до самой Мелильи. С этого момента по всей стране развернулось национально-освободительное движение против французских и испанских завоевателей. Испанцы с начала ХХ века неустанно атаковали земли воинственного берберского племени рифов, но всякий раз бывали с позором разбиты. Французы же к их землям подбирались постепенно, захватывая территории примыкавших к ним племен. В случае восстаний всегда у них под рукой были полки Иностранного легиона. Их командирам были даны следующие официальные инструкции-наставления «для боевых действий экспедиционных отрядов»: «Все репрессии должны проводиться немедленно и сурово. Нельзя останавливаться перед сожжением деревень и посевов, т. к. опыт показывает, что великодушие истолковывается как слабость и побуждает марокканцев к новым нападениям».[352] Кроме того, особым приказом начальникам легионных частей рекомендовали, дабы подорвать возможность сопротивления непокоренных или восставших племен, уничтожать их скот. И вот весной 1924 г. они захватили у рифов внезапным ударом долину реки Уэрглы, имевшую для них стратегическое значение, т. к. здесь ими выращивалось до 90 % зерна.[353] Поэтому у рифов неизбежно должен был начаться голод, и им ничего не оставалось, как попытаться силой вернуть захваченное французскими грабителями. В апреле 1925 г. рифы атаковали французов по всей долине Уэрглы. За год легионеры и «цветные» войска настроили здесь оборонительные посты, которые, как надеялось французское командование, не пропустят рифов в глубь Марокко. Но мощным ударом рифы пробили оборону французов, блокировав не менее 60 укрепленных постов, многие из которых охранялись легионерами, в т. ч. русскими. Многие из этих постов были взяты штурмом, а оборонявшиеся — перебиты.[354] По данным маршала Фрунзе, за первых 4 месяца рифской войны французы потеряли 61 пост, из которых, по меньшей мере, половина приходилась на легионеров.[355] Следует отметить, что в каждом из них было не менее взвода легионеров и солдат. Такие тяжелые потери были обусловлены тем, что каждый из таких постов мог держаться максимум 2 недели из-за того, что повстанцы отрезали гарнизон от водовода,[356] после чего гарнизону поста оставалось либо ждать выручки извне, умирая от жажды, либо сдаваться на милость разъяренных рифов, либо пробиваться к своим самостоятельно. Оборону поста можно было продлить с помощью авиации, которая сбрасывала куски льда прямо на головы легионерам. Уже 2 мая 1925 г. в бой был введен 3-й эскадрон 1-го иностранного кавалерийского полка, большая часть которого состояла из русских, которым командовал русский лейтенант Владимир Соломирский. Первая потеря 3 июля 1925 г. этого эскадрона пришлась также на долю русских — в стычке под Герсифом погиб бригадир Любовицкий. Русские и этот эскадрон со своим командиром Соломирским в целом прославились во Французском иностранном легионе тем, что первыми в истории полка совершили конную атаку врага 30 сентября 1925 г. По выражению французского командования, «в окрестностях селения Айн-Уэкара проведена с блестящим успехом первая конная атака Легиона взводом Соломирского».[357] Даже авторы «Золотой книги Французского иностранного легиона», показывавшие деятельность этого подразделения исключительно в розовом цвете, признают, что бои тогда были кровавыми. Они же подтверждают то, что 7 июня 1925 г., несмотря на применение французами танков, авиации и тяжелой артиллерии, легионеры не смогли удержать горы Бибана и вынуждены были отступить.[358] В июле 1925 г. для французов в Марокко создалась критическая ситуация: рифы теснили их повсюду, создав непосредственную угрозу важнейшим центрам Марокко Таза и Фес (Фец), с падением которых ожидалось и падение власти Франции над всем Марокко. Ранее лояльные французам племена восстали, а часть «цветных» войск из арабов перешла на сторону рифов.[359] Ситуация для французов осложнилась в результате начавшегося 20 июля 1925 г. восстания друзов султана аль-Альтраша в Сирии, которое быстро распространилось на всю страну. После окончания Первой мировой войны Франция получила мандат на управление бывшей турецкой территории Сирии. Это было очень непопулярной в Сирии среди местного населения мерой, так как этот мандат был навязан силой после создания сирийскими арабами своего независимого королевства в период Первой мировой войны, причем англичане и французы обещали независимость местным арабам в награду за восстание против турок. Французы пытались обмануть сирийцев тем, что «даровали» Сирии, предварительно разделенной ими на четыре части, конституцию. Однако местным жителям никакой реальной власти не принадлежало, так как она находилась всецело в руках французов. До восстания друзов в Сирии были волнения, сопровождавшиеся актами насилия, особенно в Дамаске и пустынных районах, но друзское восстание было пиком антифранцузского сопротивления. 18 октября 1925 г. восставшие овладели Дамаском и в союзе с местными националистами образовали в Джебель-эд-Друзе, откуда изначально началось восстание, «революционное правительство». Французы почти полностью утратили контроль над этими территориями. 17 ноября 1925 г. восставшие арабы стали угрожать французам захватом Бейрута. Французские войска, в том числе и Иностранный легион, понесли в боях исключительно тяжелые потери и держались из последних сил. Положение удалось исправить введением в бой новых военных частей, в том числе легионеров, ценой сотен жизней которых во многом и удалось исправить положение. Среди этих погибших были десятки русских. Сил карателей для подавления не хватало. Собственно французские части не проявляли горячего желания гробить себя за колониальные интересы своей республики, поэтому, как всегда, вся тяжесть войны в Сирии и Марокко легла на Легион. Поскольку 5-летний срок службы русских еще к тому времени не истек, они сполна хлебнули горя и крови как в Сирийской, так и в Марокканской кампаниях. Рифы и в меньшей степени друзы оказались очень меткими стрелками, отличными солдатами, мужественно державшимися под непрерывными воздушными и артиллерийскими ударами. На счастье колонизаторов, рифы почти не умели обращаться с артиллерией, хотя у них были сотни орудий разных калибров, захваченных у испанцев, и они могли стрелять только прямой наводкой. Капитан Дюбуан, начальник французского укрепленного поста Д Аулэ, который смог продержаться до подхода подкреплений, так говорил об этом: «Мы имели против себя 3 пушки. Сначала это было очень стеснительно, ибо мы не имели никакого отдыха. Ночью нельзя было спать в ожидании приступов, а днем — исправлять повреждения в ограде. К счастью, нас помогла авиация. Можно сказать, что мы удержались только благодаря ей. Она, в конце концов, установила постоянное дежурство над постом и заставила замолчать пушки противника. Всякий раз, когда приближался аэроплан, я мог отсылать своих людей спать… Качество стрельбы рифских артиллеристов — неважное. Стреляют только прямой наводкой. Правда, у них был наблюдательный пункт и была даже проведена телефонная связь, но все это было крайне примитивным и только вызывало наш смех».[360] Более-менее они научились пользоваться артиллерией только в конце войны, когда их восстание уже фактически было подавлено совместными усилиями французов и испанцев. Этому их научили рифские евреи. Они были здесь ранее ювелирами и кузнецами и очень сильно помогли рифам тем, что организовали целое производство гранат, по качеству превосходивших испанские. Для этого они использовали неразорвавшиеся авиабомбы. Так, из 200-килограммовой бомбы получалось 470 гранат.[361] Положение для французов стало настолько серьезным, что 26 августа 1925 г. маршал Петен, знаменитый победитель немцев в Первой мировой войне, возглавил французские войска в Марокко. Французы свезли в Марокко и Сирию все имевшиеся у них войска. Надо отметить, что вступление Испании в рифскую войну стало одной из главных причин последующей неудачи рифов, поскольку почти все их войска были сосредоточены на французском фронте. Перелом наступает осенью 1925 г. Однако зима 1925/26 г. была настоящим кошмаром для французов и испанцев, и в первую очередь для их иностранных легионов. Поскольку из-за погодных условий наступать колонизаторы не могли, рифы развили партизанскую войну. По свидетельству самих французов, «не проходило дня, чтобы не был убит хотя бы один французский офицер».[362] В середине января 1926 г. рифы предприняли успешную операцию против постов французских легионеров, которыми до наступления хорошей погоды от них отгородился маршал Лиотэ, результатом ее были десятки и сотни раненых и убитых, в том числе и русских.[363] Весной 1926 г. объединенные силы испанцев и французов снова атаковали рифов. Те оборудовали позиции за завалами на горных дорогах и упорно обороняли буквально каждый метр своей территории. В первую очередь бросали на такие «баррикады» легионеров. Особенно упорными были бои за укрепленный пункт Таргиста, где укрепился вождь рифского движения Абд-эль-Керим, стоившие французам вообще и Легиону огромных жертв. В то же самое время, объединив усилия с испанской армией и Испанским иностранным легионом, французам, с помощью своего Иностранного легиона с огромным трудом удалось уничтожить Рифскую республику. 23 мая 1926 г. Петен принял капитуляцию Абд-эль-Керима, который был сослан на далекий остров Реюньон в Индийском океане, где он находился более 20 лет… Несмотря на пленение вождя рифского сопротивления, в июне 1926 г. один из участников карательной экспедиции французов в Марокко, легионер, писал: «Мы находимся сейчас в более затруднительном положении, чем когда бы то ни было. Ценой тяжелых жертв мы продвинулись в такие районы, где нам грозит опасность со всех сторон. Нечего и думать до конца года о покое»[364]… Операция тогда осложнялась постоянными восстаниями, казалось бы, замиренных ранее племен.[365] Достичь победы удалось после огромных потерь французов и испанцев, исчисляемых десятками тысяч, причем значительная часть из них приходилась на Иностранные легионы. Рифов удалось сломить с величайшим трудом, ценой гибели, по французским данным, 15 тысяч французских военнослужащих, главным образом, «цветных» или легионеров, а по другим — 23 тысяч.[366] Говоря о понесенных Французским иностранным легионом жертвах в этой войне, маршал Лиотэ воздвиг монумент в Дар-Эль-Бейде, в Мекнесе, на местах упорных боев легионеров с рифами, на котором были выбиты такие слова: «Всякий раз, когда вы собираете букет цветов, помните, что здесь каждая былинка орошена кровью наших солдат».[367] Однако, говоря о жертвах Легиона, французы занижали его потери в той войне, как и в других, в несколько раз. Так, они заявляли, что за все время операций в Марокко 1920–1935 гг. легионеры потеряли менее 1,5 тысячи человек убитыми.[368] Между тем, по данным участвовавших в этих операциях русских легионеров, корреспондентов журнала «Часовой», в 1925 г. имел место кровавый бой 6-го батальона 1-го Иностранного полка Французского легиона под Таунатом. Этот батальон почти целиком погиб, причем одних только офицеров в этом сражении было убито 8 человек. В следующем, 1926 г. был почти полностью истреблен рифянами 1-й батальон того же полка. Французский солдат писал в письме своим родителям в июле 1926 г.: «Только лазарет спас мне жизнь, т. к. в Туране все посты были окружены марокканцами, из 500 вышедших на их выручку легионеров возвратились только 20 человек, а остальные были убиты… Все солдаты убеждены, что войне в Марокко не будет конца».[369] У маршала Фрунзе, одного из лучших советских военачальников, в то время были также неверные сведения о численности Французского иностранного легиона. Несмотря на то что он верно отмечает увеличение Легиона более чем в 2 раза по сравнению с периодом до Первой мировой войны в середине 1920-х гг., в то же время, по его данным, в 1925 г. было 15 тысяч легионеров, из которых 13 % являлись русскими.[370] На самом деле там было более 25 тысяч штыков, число которых неуклонно увеличивалось, а процент русских составлял на тот момент свыше 30 %. Фрунзе оценивал вообще боевые характеристики сил колонизаторов невысоко. Он говорил, что войска по призыву в горах воевать были негодны, что наглядно было продемонстрировано в кампании испанцев. Специальных же, обученных для ведения боев в горных условиях войск не было: «Профессиональных войск, хорошо знакомых с театром военных действий и привычных к его условиям, вроде Французских иностранных легионов, у испанцев не было. Правда, в 1920 г. они тоже решили создать иностранные легионы, но этой задачи не успели довести до конца». Фрунзе был невысокого мнения о качествах французских войск в целом, говоря, что значительная их часть сражаться тогда не желала и уступала в боевом духе рифам. В то же время, сам того не зная, хвалит бойцов Французского иностранного легиона, подчеркивая их боевые качества: «Мужество, храбрость и стойкость маленьких гарнизонов многочисленных французских постов, подвергшихся осаде кабилов,[371] является достаточным доказательством того, что французский солдат ничуть не утратил присущих ему качеств высокой военной доблести».[372] Однако подчинения Марокко добиться не удалось и племена берберов и арабов, живущие в высокогорных районах, по-прежнему отказывались признавать власть колонизаторов и продолжали сопротивление. Так, 8 июня 1929 г. погиб целый взвод 6-й роты 3-го полка Французского иностранного легиона, прикрывавший отход марокканских стрелков. Он был окружен арабами; патроны у легионеров кончились очень быстро, и они все, вместе с молодым французским лейтенантом, погибли в рукопашной схватке. В следующие 10 дней оставшиеся взводы 6-й роты, неся жестокие потери, отбивались, испытывая голод, жажду и нехватку боеприпасов… В октябре 1929 г. конная рота 1-го полка Французского иностранного легиона столкнулась с большим арабским отрядом. Две трети личного состава потеряли легионеры в этом бою. Большой утратой для русских легионеров стала потеря в этом бою известного на весь Легион сержанта Мухина. При учете, что пехотный батальон Французского иностранного легиона тогда состоял из 600 стрелков вместе с офицерами и унтер-офицерами, то эти данные уже перекрывают официальные данные потерь легионеров во время Марокканской кампании. Так или иначе, но сотни русских могил появились в Марокко на местах недавних боев. Однако, учитывая, что легионеров в первую очередь бросали в самые тяжелые бои, можно смело сказать, что большую часть потерь, наравне с арабами и сенегальцами-неграми, понесли именно они, разделив между собой те 15, а может быть, и 23 тысячи невосполнимыхых потерь… В это же время продолжались боевые действия Легиона в Ливане и Сирии, где восстание против французов началось в июле 1925 г. из-за действий колониальной администрации, сильно ущемившей друзов и другие племена. Это восстание началось для французов неожиданно и в самый неподходящий момент, когда шли ожесточенные бои в Марокко. В результате французские войска во многих местах Сирии подверглись нападениям и разгрому, например, 4-тысячный отряд генерала Мишо у Эль-Мазра, в результате чего восставшие захватили большое количество вооружений и укрепились морально, что вызвало восстание почти по всей Сирии и Ливану.[373] Многие французские гарнизоны попали в окружение, например, гарнизон Сувейды. В 22 с половиной километрах от него находилось турецкое селение Муссей-Фрей, где стояли 4-й эскадрон 1-го иностранного кавалерийского полка капитана Ландрио и 5-й батальон 4-го иностранного полка капитана Крацерта со взводом бронеавтомобилей. Надо сказать, что в составе 1-го иностранного кавалерийского полка, как и в составе его 4-го эскадрона, было особенно много русских. Их число составляло 82 % от численности рядовых легионеров и 33 % от численности унтер-офицерского состава. Этот эскадрон прибыл в августе 1925 г. из Северной Африки. В составе этого эскадрона находились 5 офицеров, 15 унтер-офицеров, 156 легионеров, т. е. русскими здесь были 5 «унтеров» и 128 легионеров, из которых 77 были из белой армии Врангеля (30 бывших офицеров, 14 унтер-офицеров, 11 солдат кавалерии и 22 казака). Русских унтер-офицеров этого эскадрона надо отметить особо. Это Примак, Попов, Горбачев, Бисеров, Павловский. Муссей-Фрей представляло собой селение из громоздящихся друг над другом домиков, с узкими и кривыми улочками, вокруг селения находились земельные участки, а само оно было огорожено довольно высокими каменными стенами. В самом селении была мечеть, куба — усыпальница мусульманского святого и полуразрушенный жандармский пост. Прибыв сюда, легионеры спешно стали укрепляться: заделали стены, намотали вокруг своих постов колючую проволоку, выбрали огневые точки. В ночь с 16-го на 17-е сентября 1925 г. Муссей-Фрей подверглось атаке друзов, которая была отбита. На рассвете до 5 тысяч друзов ринулись на штурм, причем, неожиданно для легионеров, стрельба по ним началась со всех сторон: из домов, с минарета мечети, с купола кубы — противник то ли прятался там давно, то ли незаметно для легионеров пробрался туда ночью. Т. к. стрельба велась с господствовавших над позициями легионеров зданий, то потери их были тяжелыми и увеличивались каждую минуту. Именно так погиб вахмистр эскадрона Примак и ряд других русских легионеров.[374] Автоматическая 37-мм пушка бронеавтомобиля быстро сбила вражеских стрелков со всех огневых точек, но дело уже было сделано — легионеры находились в минутном смятении. В момент нападения кавалеристы-легионеры охраняли конский бивак. Застигнутые неожиданной атакой, они были вынуждены биться с друзами врукопашную, пустив в ход сабли и ножи. Это был поистине критический момент, во время которого одни отстреливались и бились врукопашную, другие под пулями махали лопатами и кирками, пытаясь на скорую руку возвести хоть какие-то укрытия от противника. Отбиться от друзов и хауранцев помогли легионерские пулеметы, а вскоре сильный удар по противнику нанесла авиация, которая не позволила резервам противника подтянуться на помощь свои штурмующим частям. Деморализованный противник отступил, выкашиваемый огнем легионеров, потеряв в общей сложности до 1 тысячи своих бойцов.[375] У легионеров было убито 47 человек, в том числе 20 кавалеристов, 83 были ранены. Русские только убитыми здесь потеряли 12 человек. Эскадрон после этого боя на некоторое время «спешился», т. к. почти все его лошади во время боя пали от огня. Надо сказать, что многим из убитых русских оставалось дослужить лишь 3 месяца.[376] Снова русские легионеры отличились при деблокировании гарнизона Сувейды, а в ноябре-декабре 1925 г. — во время операций в районе Рашайи, Мессади, Меджед-эль-Шемс, в Хермоне и в окрестностях Дамаска, а в 1926 г. — во время заключительных операций в районе Сувейды. Особенно подробно стоит сказать об обороне 4-м эскадроном 1-го иностранного полка селения Рашайя. Это была старинная цитадель крестоносцев, которую занимали легионеры, легкая французская кавалерия спаги и жандармы, всего 348 человек при шести пулеметах «гочкис». К тому времени в 4-м эскадроне 1- го кавалерийского полка оставалось в строю 4 офицера и 100 унтер-офицеров и легионеров из-за убыли в боях. Для обороны это был мало приспособленный пункт, т. к. его цитадель была почти вплотную загорожена домами, что исключало возможность ведения прицельного огня по наступающему противнику, между тем французское командование приказало его удерживать во что бы то ни стало. Внезапно 20 ноября 1925 г. до 4 тысяч друзов навалились на Рашайю, когда легионеры-кавалеристы поили своих лошадей. Из окружавших домов по легионерам был открыт шквальный огонь, после чего друзы ринулись на них в атаку. Легионеры, несмотря на это, отбили их удар. Однако селение это было блокировано и друзы атаковали каждый день, вплоть до утра 24 ноября, и каждый раз их атаки становились все более упорными. Самый упорный штурм Рашайи был 23 ноября, когда друзы внезапно проникли в цитадель крепости по подземному ходу и захватили ее западную часть. Одновременно противник атаковал и через двор цитадели, где стояли эскадронные лошади легионеров. Легионеры схлестнулись с врагом врукопашную, в дело пошло все, что попадалось под руку — от штыков до кулаков, и друзы были отбиты. В критический момент боя удалось воспользоваться пулеметами, которые скосили и находившихся во дворе друзов, и легионерских лошадей. Но друзы наседали все сильнее и сильнее, забрасывая легионеров гранатами, а у тех боеприпасы подошли к концу. Бой кипел в самой Рашайе, где враг уже укреплялся. В это время они отсылают последнего шестого почтового голубя с мольбой о помощи, известив командование о том, что в противном случае Рашайя будет оставлена противнику, а сами они будут пробиваться из окружения. Утром 24 ноября на помощь осажденным пришла авиация, а также сухопутные французские войска, которые помогли отбросить друзов. Когда это произошло, у оставшихся в живых легионеров, солдат и жандармов оставалось по 15 патронов на человека. Эскадрон легионеров понес еще большие потери — 58 человек были убиты и ранены во время этого боя, большую часть из которых, естественно, представляли русские, не считая убитых спаги и жандармов; друзы потеряли при этом до 400 человек Брюнон Ж., Маню Ж. Иностранный легион, 1831–1955. М., 2003. С.195.}. Французское командование высоко оценило доблести легионеров батальона Кратцера и эскадрона Ландрио, не говоря, впрочем, конкретно о заслуге русских в этих боях, сказав лишь, что «старых» легионеров и унтер-офицеров здесь почти не было: «название деревни Рашайя войдет вместе с Муссей-Фрей в летопись подвигов 1-го иностранного кавалерийского полка. Славу боя при Муссей-Фрей, а также благодарственную отметку в приказе по армии эскадрон разделил с пехотой Легиона, батальоном Кратцера. Оба подразделения вписали поистине волнующие страницы в «Золотую книгу Легиона». Таким образом, эти два подвига были своего рода дворянской грамотой молодого 1-го иностранного кавалерийского полка, который в начале 1925 г. уже отличился в Марокко, при Сиди-Белькасеме, Месгитене, Баб-Морудже и Тизрутине». За доблесть в боях во время Сирийской кампании 4-му эскадрону 1-го иностранного кавалерийского полка командование вручило Военный Крест Внешних оперативных театров с двумя пальмовыми ветвями и ливанскую медаль «Заслуги» 1- го класса, прикрепленных тогда же к его знамени.[377] Французское командование высоко оценило доблести легионеров батальона Кратцера и эскадрона Ландрио, не говоря, впрочем, конкретно о заслуге русских в этих боях, сказав лишь, что «старых» легионеров и унтер-офицеров здесь почти не было: «название деревни Рашайя войдет вместе с Муссей-Фрей в летопись подвигов 1-го иностранного кавалерийского полка. Славу боя при Муссей-Фрей, а также благодарственную отметку в приказе по армии эскадрон разделил с пехотой Легиона, батальоном Кратцера. Оба подразделения вписали поистине волнующие страницы в «Золотую книгу Легиона». Таким образом, эти два подвига были своего рода дворянской грамотой молодого 1-го иностранного кавалерийского полка, который в начале 1925 г. уже отличился в Марокко, при Сиди-Белькасеме, Месгитене, Баб-Морудже и Тизрутине». За доблесть в боях во время Сирийской кампании 4-му эскадрону 1-го иностранного кавалерийского полка командование вручило Военный Крест Внешних оперативных театров с двумя пальмовыми ветвями и ливанскую медаль «Заслуги» 1- го класса, прикрепленных тогда же к его знамени.[378] Но надо сказать и о том, о чем не говорили открыто — о карательных операциях, в которых непосредственное участие принимали легионеры. Еще в начальный период Сирийского восстания французским командованием был опубликован и распространен следующий призыв к местному населению: «Страшная кара постигнет тех, кто последует за Эль-Атрашем, пусть они не ждут пощады, их селения будут сожжены, их имущество — конфисковано», и они сами поплатятся кровью за восстание.[379] И это были не пустые слова. На ноябрь 1925 г. в ходе Сирийской кампании силами французов только в области Джебель Друз было разрушено более 80 селений из 120.[380] В конце апреля 1926 г. легионеры, в том числе и русские, участвовали в карательной экспедиции во 2-ю столицу сирийского сопротивления — оазис Гута, а в мае того же года участвовали в карательных экспедициях по деревням Джебель Друз.[381] В сентябре 1926 г. французы и легионеры понесли тяжелые потери, когда друзы в очередной раз нанесли им поражение в Джебель Друз. По данным французской прессы, французскими ранеными были забиты все госпитали.[382] Из-за неравенства сил восстания в Сирии и Марокко были подавлены превосходящими повстанцев войсками Испании и Франции, в которых особую роль сыграли иностранные легионы. Но эти войны непосредственно отразились на событиях в Европе, а точнее, на развитии франко-германских отношений во время эскалации Рурского вопроса. Неожиданная уступчивость Франции в этом вопросе в пользу Германии была вызвана тем, что французам пришлось вывозить в восставшие колонии оккупационные войска из Рура из-за того, что имевшимися силами справиться с повстанцами было невозможно. С другой стороны, этот факт привел к тому, что французы решили еще больше развернуть по численности Иностранный легион, который бы мог самостоятельно или с применением небольших регулярных сил справиться с новыми возможными восстаниями. Окончание Рифской и Сирийской кампаний совпало с массовым увольнением тысяч русских легионеров. Они уже к декабрю 1925 г. вышли на разные эмигрантские организации, в том числе на объединенный Совет Дона, Кубани и Терека с запросами о том, какие документы нужно достать и что сделать, чтобы после увольнения устроиться на работу во Франции. Их заверили, что бояться им нечего, т. к. военный министр Франции установил новый порядок для иностранцев, оканчивавших службу. Теперь ушедших из Легиона людей снабжали документами. Тех, кто желал уехать во Францию, снабжали средствами за казенный счет и переправляли без визы в Марсель. Во Франции на местах их устройством занималось уже министерство труда.[383] Однако, как покажут некоторые из нижеизложенных документов, желание утроиться во Франции на работу не всегда совпадало с действительностью: Франции больше нужны были тогда дешевые солдаты, чем рабочие. Одним из наиболее известных русских сержантов Легиона, прошедших Рифскую кампанию, был бывший белый офицер Конради. Повздорив с французским офицером, который его ударил, тот не остался в долгу и был за это разжалован. После выхода из Легиона, в 1927 г., он убил в Польше одного из главных палачей царской семьи, Войкова.