Первая встреча – последняя встреча - Эльдар Рязанов

Лидия Владимировна. В его гастролях было и такое: мороз пятьдесят восемь градусов. В зале сидят люди в полушубках, идет пар изо рта, а он стоит во фраке. Нетопленые номера, где невозможно согреться и где зуб на зуб не попадает… Он был в отчаянии. Но когда возвращался домой, то сбрасывал с себя то, что его угнетало в поездках. И сразу хотел веселья, устраивал веселый кутеж. Начинали печь пироги, делать салаты. Александр Николаевич очень любил салаты. И сам умел их делать. Приглашались гости, и тут он становился очаровательным рассказчиком, радушным хозяином, гостеприимным.

Гости были счастливы побыть с ним. Все были обласканы. Друзья получали огромное удовольствие и от рассказов Александра Николаевича, и от теплой атмосферы, которая царила у нас в доме.

Эльдар Рязанов. Вспомните какую-нибудь историю, байку из тех, что он рассказывал.

Лидия Владимировна. В Берлине собралось изысканное общество. Гости поужинали. Началась беседа.

«Когда я жил в России, то был губернатором», – поведал один.

«А я до революции устраивал роскошные балы в своем имении», – сказал другой.

«А я был раньше помещиком», – сообщил третий.

«А мой отец – председатель дворянского собрания в Туле».

Это были вечные темы эмиграции. Один из гостей молчал, сидел поодаль в кресле и гладил маленькую собачку. Александр Николаевич подошел к этому господину. И, чтобы сделать ему любезность, сказал: «Славный у вас песик. Какой он породы?» Человек спокойно посмотрел на него и ответил: «До революции он был сенбернаром».

Марианна. Между папой и мамой были очень нежные взаимоотношения. Мама скучала, тосковала без него, когда он был на гастролях. Отца просто невозможно было не любить, не обожать. И потом он ее безумно баловал. Делал ей бесконечные подарки. Помню, вечерами, когда он бывал дома, они брали бутылочку вина, садились в кабинете, начинались беседы, допоздна засиживались. Мама завороженно слушала его рассказы, он был потрясающим рассказчиком.

Помню, мы ходили на первомайскую демонстрацию с Суриковским институтом. И папа, когда бывал в Москве, тоже ходил с институтом. И нас, девчонок, мамины сокурсницы, студенты, по очереди таскали на плечах, потому что мы маленькие были. Когда мама была студенткой, помню еще такой случай: у нее в Суриковском институте был экзамен по марксизму-ленинизму. А у папы была пауза – месяц отпуска. Он сидел дома и писал шпаргалки по марксизму. Крупным понятным почерком. Бабушка нашила маме на блузку два больших кармана с изнанки, чтобы прятать эти шпаргалки.

Эльдар Рязанов. Вертинский писал шпаргалки? По марксизму-ленинизму?!

Марианна. И по марксизму-ленинизму тоже. Он всё проштудировал с мамой. А потом однажды в «Гастроль-бюро» читали лекцию по повышению «идейного уровня». Папа во время лекции с кем-то переговаривался. Ему сказали: «Александр Николаевич, вам что, неинтересно? Вы же этого не знаете!» «Нет, я это прекрасно знаю», – возразил он. Встал и, к изумлению лектора, что-то процитировал из этого марксизма. У него была идеальная память, слава Богу. Он всю эту ерунду запомнил, когда писал шпаргалки.

Эльдар Рязанов. А как он перенес смерть Сталина, развенчание культа личности?

Лидия Владимировна. Он вначале верил в него. Считалось, что с именем Сталина шли умирать, взрывали себя, бросаясь под танки. К этому нельзя было оставаться равнодушным. А вот что он писал из Иркутска двадцать седьмого марта тысяча девятьсот пятьдесят шестого года, после того, как услышал хрущевское письмо:

«Очень тяжело жить в нашей стране. Если бы меня не держала мысль о тебе и детях, я давно бы уже или отравился, или застрелился. Ты посмотри на эту историю со Сталиным. Какая катастрофа! И вот теперь на сороковом году революции встает дилемма: а за что же мы боролись? Всё фальшиво, подло, неверно. Всё борьба за власть одного сумасшедшего маньяка. Кто, когда и чем заплатит нам, русским людям и патриотам, за «ошибки» всей этой сволочи, доколе они будут измываться над нашей Родиной, доколе?»

Эльдар Рязанов. Настя, скажите, пожалуйста, – помогало вам в жизни то, что вы дочь Вертинского или, наоборот, мешало?

Анастасия. Когда я начинала свою актерскую карьеру, все говорили: «Ой, девочка, а ты дочка Вертинского?» Я сжималась, меня это коробило. Я хотела быть не дочкой Вертинского, а сама по себе. И так было долго. Где-то попозже уже говорили: «Ой, Анастасия, какая вы красивая!» И я опять вся сжималась. Лучше бы сказали: «Какая вы актриса!» Когда же я достигла чего-то в своей профессии, меня стало раздражать, когда говорили: «Какая вы актриса!»

Я думала: при чем тут – какая актриса? Я просто дочь своего отца! Это – самое главное! Хоть и рано он ушел, он все-таки дал мне то, что, может быть, предполагал дать!..

ЖЕЛТЫЙ АНГЕЛ

В вечерних ресторанах,В парижских балаганах,В дешевом электрическом раюВсю ночь ломаю рукиОт ярости и мукиИ людям что-то жалобно пою.Звенят, гудят джаз-банды,И злые обезьяныМне скалят искалеченные рты.А я, кривой и пьяный,Зову их в океаныИ сыплю им в шампанское цветы.А когда наступит утро, я бреду бульваром сонным,Где в испуге даже дети убегают от меня.Я усталый, старый клоун, я машу мечом картонным,И в лучах моей короны умирает светоч дня.Звенят, гудят джаз-банды,Танцуют обезьяныИ бешено встречают Рождество.А я, кривой и пьяный,Заснул у фортепьяноПод этот дикий гул и торжество.На башне бьют куранты,Уходят музыканты,И елка догорела до конца.Лакеи тушат свечи,Давно замолкли речи,И я уж не могу поднять лица.И тогда с потухшей елки тихо спрыгнул желтыйАнгелИ сказал: «Маэстро бедный, Вы устали, Вы больны.Говорят, что Вы в притонах по ночам поете танго.Даже в нашем добром небе были все удивлены».И закрыв лицо руками, я внимал жестокой речи,Утирая фраком слезы, слезы боли и стыда.А высоко в синем небе догорали Божьи свечиИ печальный желтый Ангел тихо таял без следа.

Анастасия. «Желтого Ангела» я считаю, пожалуй, самым гениальным произведением отца. Ему было свойственно потрясающее качество великого художника, артиста – опустить себя на дно и сказать о себе, что он падший человек, ничтожество, даже Ангел, даже Бог смотрят на него с сожалением. Это может себе позволить только очень большой артист. Потому что, как правило, артист пыжится и раздувает себя до состояния звезды. Но и лопается при этом. Вертинскому же не стыдно, ему страшно. И сразу вырастает значение жанра. А что касается звезды… Я знаю, Эльдар Александрович, что на небе существует звезда, названная вашим именем – «Рязанов».