Утро под Катовице (СИ) - Ермаков Николай Александрович

Следующим вопросом стояла секция по боевому самбо.

Здесь снова слово взял Тихонов:

Товарищи, как ранее уже говорилось, во исполнение требований Партии об улучшении спортивной и боевой подготовки молодежи, мы совместно с товарищем Ковалевым решили открыть секцию боевого самбо. Руководство техникума закупило необходимый инвентарь: боксёрскую грушу и мягкий ковер для борьбы. Предполагается, что спортивную одежду для занятий студенты будут сами приобретать или шить, а неимущим техникум может выделить ткань. Для более подробного обсуждения вопроса слово предоставляется товарищу Ковалёву!

Товарищи, — принял я эстафету и сразу перешёл к делу, — предлагаю организовать занятия два раза в неделю: в среду с восемнадцати до двадцати часов и в воскресенье с четырнадцати до шестнадцати. Количество занимающихся не более двадцати четырёх человек. На первые занятия можно приходить в любой спортивной форме, но желательно, чтобы недели через две у каждого была свободная куртка из прочной ткани без пуговиц с поясом и боксерские перчатки. Кроме того, учитывая, что там будет производиться обучение особым приемам, которые дают преимущество в драке, нужно определиться с порядком отбора желающих заниматься.

После моих слов началось обсуждение, в ходе которого выяснилось, что желающих заниматься уже не менее двухсот человек и комсомольцам придется попотеть, отсеивая лишних. Поняв, что дискуссия может затянуться надолго, я попросил меня отпустить и, получив согласие, вскоре покинул техникум.

Выйдя на улицу, я подумал, что надо бы позаниматься черчением и… направился к дому своей любовницы. Ну а что делать, если хочется? Открыв мне дверь, Лена удивлённо спросила:

Ты же говорил, что сегодня занят?

Вот, решил отложить дела ради встречи с тобой. Или ты против?

Ну как ты мог такое подумать! — подруга, ухватив за руку, потащила меня под взглядами любопытных соседей в свою комнату, где мы, немедля перешли к делу.

В свое общежитие я, полностью удовлетворённый, пришел к восьми вечера и даже смог себя заставить позаниматься черчением минут сорок. После чего завалился спать с неожиданной мыслью: «А жизнь-то прекрасна!».

До среды я, разумеется, не успел обзавестись самбистской курткой — в магазинах они не продавались, а Ленина знакомая портниха взяла на работу пять дней. Поэтому на первое занятие секции я пришел в майке и трико, как, впрочем, и большинство начинающих самбистов. Встретивший меня у дверей Тихонов, также одетый в спортивную форму, сообщил, что комсомольцам не удалось уложиться в предложенную мной квоту двадцать четыре человека, поэтому на занятия пришли тридцать один студент. Протянутый мне список, я, пробежав глазами, вернул главкомсомольцу со словами:

Будете старостой! — ну не одному же мне забесплатно тянуть это бремя!

Зайдя вместе с новоиспеченный старостой в спортивный зал, я скомандовал:

В шеренгу по одному стройся! — и, дождавшись, пока студенты займут места в строю, продолжил, — По порядку — рассчитайсь! — результаты пересчёта подтвердили цифру названную Тихоновым.

Осмотрев строй, я обнаружил, что здесь присутствуют фактически только члены комитета комсомола и групкомсорги. После чего начал занятия с разминки. Заставив начинающих самбистов вдоволь побегать, попрыгать, поотжиматься, дал указание постелить борцовский ковер — он представлял из себя обычные ватные матрасы, уложенные в два слоя и накрытые брезентовой тканью. Убедившись, что несмотря на кустарные составляющие, получилось вполне приемлемо, я разделил группу на две части: одну отправил отрабатывать падения на ковре, который оказался недостаточно большим, чтобы там могла разместиться вся группа, а вторую половину стал обучать простейшему приему защиты от удара рукой в голову. Потом стал менять эти половины местами каждые двадцать минут, чтобы хоть как-то разнообразить тренировочный процесс. Отзанимавшись таким образом два часа я должен был признать, что первый блин не получился комом. Комсомольцы занимались дисциплинированно и с большим желанием, что позволяло мне смотреть на будущее секции с оптимизмом.

В оставшиеся дни недели я все свободное время уделял набившему оскомину черчению и лыжной подготовке — не хотелось ударить в грязь лицом на приближающихся соревнованиях, а то я уже стал привыкать быть лучшим во всем и слушать дифирамбы в свой адрес уже не только как орденоносец, но и лучший спортсмен и образцовый студент, успевший за две недели не только ликвидировать двухмесячное отставание, но и в текущей учебе стать лидером. Краем сознания я, конечно, осознавал, что мою подготовку что в учебном, что в спортивном плане, никак нельзя сравнивать со студентами техникума, но, тем не менее, самолюбие урчало от удовольствия всякий раз, когда окружающими отмечались мои успехи. Однако при всей моей загруженности я не забывал и о телесных удовольствиях и в четверг зашёл к Лене на пару часиков, а в субботу и вовсе остался у неё на ночь. В моём напряжённом графике был ещё один положительный момент — шиза перестала проявляться в моей голове даже без прочтения «Правды», на которую теперь просто не хватало времени. Да и про Болеславу я почти совсем перестал вспоминать, однако воскресным вечером полчаса прогулялся перед Дмитриевой башней Кремля, впрочем, не особо надеясь на положительный результат — времени прошло совсем мало, для того, чтобы она успела получить разрешение на въезд и оформить документы.

Следующая неделя до субботы мало чем отличалась от предыдущей — те же занятия в техникуме, интенсивная самостоятельная учеба, лыжи. Однако можно отметить, пожалуй, некоторые моменты. Во-первых, я наконец получил ранее заказанные унты и самбистскую куртку. Во-вторых, приобрёл восковые и парафиновые свечи, которые протестировал на предмет замены лыжной мази, получив обнадеживающие результаты. Втретьих, за пять рабочих дней я смог найти время и силы на четыре посещения любовницы — и этот успех мне на прошедшей неделе казался наиболее важным и приятным.

Кстати, за время тесного общения с Леночкой я вкратце узнал и историю её жизни. Елена Викторовна Пономарева родилась и до шестнадцати лет жила в древнем русском городе Муром. Отец её сгинул в Гражданскую, младший брат умер от испанки, вот и остались они с матерью вдвоем. Жили голодно, но спасал приусадебный участок и то, что дом был довольно большим, что позволяло сдавать две комнаты внаем. Одним из жильцов был дядя Миша — тридцатилетний экспедитор заготконторы, который уже через три месяца проживания установил тесные отношения с её матерью, по максимуму используя все выгоды такого удобного положения. Но вскоре этому негодяю показалось мало ласк тридцатидвухлетней женщины и он затащил в постель и её глупенькую пятнадцатилетнюю дочку. От этих забав вскоре у нее пропали месячные и, довольно быстро поняв, что́ является причиной этого «чуда», дядя Миша исчез в неизвестном направлении, а вскоре и Лена, опасаясь гнева родительницы и общественного порицания, сбежала в Нижний Новгород, стащив у матери единственное золотое колечко. Этим украшением она оплатила в городе аборт, после чего устроилась швеей в кооперативную швейную мастерскую. Но, как выразилась сама Елена в порыве откровенности: «Юной одинокой девушке очень сложно выживать в большом городе», — и через год она сделала второй аборт. Однако, надо отдать ей должное, девица не переставала барахтаться — за два года, благодаря школе рабочей молодежи смогла получить среднее образование (в Муроме она закончила шесть классов) и стать студенткой пединститута. Далее, на втором курсе она вышла замуж за Диму Золотарёва — очень хорошего мальчика из интеллигентной семьи (согласно её характеристике). Прожив в счастливом браке четыре года и не нажив детей, они стали ходить по врачам, и вскоре узнали, что в результате осложнения после второго аборта Лена стала бесплодной. Такого удара их брак не выдержал и они расстались. После развода Елена вела довольно свободный в постельном плане образ жизни («Я просто ещё не поверила врачам, надеялась, что найдется мужчина, от которого можно забеременеть»). Однако через некоторое время она поняла, что её надежды тщетны и, что называется, забросила себя. И вот, через три года однообразной и уединенной жизни, она увидела меня в своем классе на первой парте. «Только тогда я поняла, что значит желать мужчину по-настоящему и решила во чтобы то ни стало добиться твоей ласки! Эти часы с тобой самые счастливые в моей жизни! И пусть ты скоро уйдешь, я буду вечно благодарна тебе за эти часы и минуты! Ты ведь совсем другой, как будто из другого мира!» — шептала она признания, лёжа на моей груди, а я думал о том, что буду её жалеть, когда настанет время расставаться. Но пока всё было прекрасно, а Леночка просто чудесна в постели и прекрасно готовит из принесенных мною продуктов, каждый раз радуя не только ласками, но и вкусными ужинами. «Хороша бы была жена, коль не была бы бесплодной шлюхой старше меня на семь лет,» — закончил я свои размышления и, нежно перевернув женщину на спину, приступил к прощальному на сегодня акту.