Командировка в лето - Дмитрий Лекух

Д-дв-ва-а!

И уже не Корн встряхивает безвольного Князя, а Князь мертвой хваткой держит его одной рукой за оба лацкана куртки, а другой приставил к носу хищное дуло двадцатизарядной вороненой «Беретты».

Тр-ри!

И «Беретта» снова в подмышечной кобуре, Корн балансирует после несильного толчка, стараясь не упасть в море, Князь подхватывает его все за те же лацканы и помогает сохранить равновесие почти на самом краю пирса.

И не говорит – шипит, только что не плюясь ядовитой слюной ему в лицо:

– Никогда так больше не шути со мной, Андрюх, ты понял?!

И снова отталкивает, но уже – в другую сторону.

В сравнительно безопасную.

Корн на этот раз легко сохраняет равновесие, а Князь неожиданно быстро успокаивается.

Вот только голос у него не капризен, как какими-то пятью минутами раньше, а резок и властен:

– Ты прав, Андрей. Ты абсолютно прав. Вот только не знаю, что для меня важнее: эта твоя гребаная правда или моя собственная душа…

Князь старался дышать как можно ровнее, но пальцы, когда он полез в карман куртки за непочатой пачкой сигарет, заметно дрожали.

Корн заметил это, хмыкнул и протянул свои.

Дима только головой покачал: вот же нервы у человека.

Железо, а не нервы.

Ведь он его только что мог убить, а надо же…

Они закурили.

Князь хмыкнул:

– Ладно, Андрюх, извини. Я и вправду немного переборщил. Сейчас пойду, напьюсь, возьму пару шлюх – и завтра буду в порядке. Закажи билеты на дневной рейс, утром у меня башка болеть будет. Ладно?

Корн кивнул:

– Лады, командир. Тебе, кстати, компанию не составить? В смысле – нажраться?

Князь на секунду задумался, потом отрицательно помотал головой:

– Нет, не стоит. Хочу побыть один. В смысле – не один. С теми же шлюхами. Просто они меня чуть похуже, чем ты, понимают…

И неторопливо пошел по пирсу в сторону сразу же подобравшихся охранников.

Корн минуту-другую посмотрел ему вслед, потом хмыкнул и уселся на его место, под зонтик. Несколько минут, собираясь с мыслями, потаращился в свинцовую морскую гладь, хлебнул из князевской чашки остывшего чая, скривился и полез в карман за фляжкой виски.

А потом еще долго сидел, глядя на море, покуривая тонкую пижонскую сигарету и напряженно думая о чем-то своем, потаенном, недоступном никому другому.

Через некоторое время стемнело, и Корн тоже ушел.

А дождь так и продолжал моросить, не усиливаясь, но и не переставая…