Как убить свою семью - Белла Маки

— Приватный сеанс! — рявкает она на нас, продолжая вонзать туфлю в ягодицу сабмиссива. Мы выходим, хихикая, и направляемся дальше, к комнате, которую я пометила как нашу.

— Нет, — говорит Ли, не глядя на меня. — У нас было двое. Один умер младенцем, бедняга, а другой не так давно. Но он не хотел иметь с нами ничего общего. Думал, мы сущее зло из-за того, что у нас были деньги. Это не мешало ему наслаждаться ими, пока он не съехал. Жена плохо это восприняла, но что ты можешь сделать, кроме как жить дальше, несмотря на боль? Она использовала это как предлог, чтобы закрыться в себе, а для меня ничего не изменилось.

Мы подходим к «нашей» комнате, и я останавливаюсь, не зная, что сказать человеку, который описал своего сына всего в трех предложениях. Ли и Саймон были братьями во всех смыслах.

— Что теперь? Здесь начнется настоящая игра? — он ухмыляется и толкает дверь.

Я сильно рисковала. Если б он был хотя бы не таким жутким монстром, вопрос об Эндрю его бы расстроил, и я бы потеряла свой шанс, возможно, навсегда. Мне повезло — я имею дело с человеком, способным погружаться в мир собственных удовольствий после разговора о мертвом сыне. Комната пуста — она была дальше всех от бара. Ли идет включить свет, и я вижу, что стул все еще на месте. Делаю глубокий вдох через нос и ставлю сумку на пол. Надеваю перчатки с угрожающим видом и говорю:

— Теперь это моя комната. Ты же будешь делать то, что я хочу, правильно? — вижу его улыбку. — Вообще-то это был не вопрос. Ты сделаешь все, что я прикажу. СЕЙЧАС.

Ли шутливо отдает честь, и я смотрю на него, не моргая.

— Раздевайся, — достаю веревку из сумки и начинаю завязывать узел.

Он подчиняется, немного мешкая с ботинками, как и ожидалось. Пока Ли возится, я заканчиваю петлю и проверяю прочность. Веревкой поменьше слабо связываю ему руки, чтобы у него возникло ложное чувство безопасности и ощущение, будто от пут можно легко избавиться.

— Встань на стул и дай мне как следует рассмотреть тебя.

Он входит в роль и сразу же становится послушным. Я засовываю веревку ему в рот и обхожу Ли, замечая большую татуировку в виде паутины на одном бицепсе. На руке инициалы — КА. Его мать. Если Мари пришла бы в ужас, увидев меня сейчас, то реакцию Кэтлин и представить нельзя. Его ягодицы на удивление упругие, с глубокими линиями загара от частого посещения соляриев. Я заставляю себя посмотреть на его пенис, приподнятый как бы в предвкушении. Избежать этого было бы слабостью. Я вынимаю веревку у него изо рта и сую ему в руки.

— Стоп-слово?

Он снова ухмыляется и говорит мне, что ему нравится «Барбадос». Как будто оно понадобится.

— Ты могла бы брать за это деньги. Хоть у тебя нет опыта, ты тщательно подготовилась, — я игнорирую его и накидываю петлю ему на шею.

— Я собираюсь привязать тебя к этому крюку. Ты начнешь дрочить, когда петля затянется. Я буду следить за веревкой и наблюдать, как ты приближаешься к кульминации. Ты станешь вертеться и извиваться, но продолжишь. Мне нужно шоу. А когда ты кончишь, настанет моя очередь.

Я обвязываю веревку вокруг крюка и делаю еще один узел, позволяя себе гордиться своим мастерством. Концы веревки у меня в руках, и я затягиваю петлю. Ли начинает гладить себя, закрыв глаза и глубоко дыша. Тяну сильнее, и глаза Ли распахиваются, но я подгоняю его, повышая голос. Чтобы он привык к давлению, перестаю тянуть — его лицо покраснело, а на шее выступили вены. Через тридцать секунд он начинает стонать, когда я говорю, чтобы он усерднее работал рукой. А затем, наклонившись ближе к его раскрасневшемуся лицу, выбиваю у него из-под ног стул. Ли повисает, и я отпускаю веревку. Узел выдержал. Мой дядя начинает брыкаться, корчась и извиваясь так сильно, что мне приходится отойти в сторону. Он хватается пальцами за шею, цепляясь за веревку, но я с силой оттягиваю его руки вниз. Важно не оставить следов. Это не займет много времени. Быстро, но мучительно — не только для него, но и для меня, поскольку приходится проверять дверь каждые несколько секунд. Его глаза словно вот-вот лопнут, распухший язык высовывается изо рта, когда Ли отчаянно пытается сделать глоток воздуха. На секунду меня посещает желание сказать ему, кто я, но это неважно. Мне никогда не было дела до Ли. Его убийство — средство для достижения более важной цели, и он не заслужил объяснений. В течение сорока секунд он теряет сознание, а затем умирает. Взглянув на часы, вижу, что на все это ушло меньше четырех минут, как и говорила Дейдре на курсах первой помощи в Пекхэме. Та-да! Отвратительный человек умирает отвратительным образом. Вполне ожидаемо. Для всех, кроме него, полагаю.

Как только я убеждаюсь в его смерти, начинаю действовать быстро. Если б кто-нибудь вошел во время нашей маленькой игры, я могла бы сказать, что это комната для двоих, и нам бы не доставили никаких проблем. Но это труднее объяснить. Развязываю ему руки, вытираю их антибактериальными салфетками, потом придвигаю табуретку чуть ближе, чтобы казалось, что он сам ее опрокинул, и аккуратно собираю свои вещи — оставляю только веревку у него на шее. Я делала все в перчатках, а он держался за веревку примерно минуту, так что, надеюсь, этого будет достаточно. Перекидываю сумку через плечо и бросаю последний взгляд на неподвижно висящую фигуру. Жаль, они не разрешают брать с собой телефоны. Фотография на память о дяде Ли могла бы быть милой. Хотя не настолько, чтобы поставить ее в рамочку — выглядит гротескно. Закрываю за собой дверь и иду по коридору, где люди целуются и флиртуют. Высокий мужчина в маске животного прислоняется к стене и оглядывает меня с ног до головы. Когда я прохожу мимо, он протягивает руку и слегка касается моих пальцев. Я не останавливаюсь, гадая, какой похотливый незнакомец обнаружит тело. Будет ли это та девушка в брюках с вырезом на заднице или, может быть, пара в дешевых маскарадных масках, которой не помешало бы провести еще несколько часов в тренажерном зале, прежде чем так уверенно носить латекс? Бог знает. Но я горячо надеюсь, кто бы это ни был, у него хватит предусмотрительности обратиться к газетам. Надев шляпу, возвращаюсь в гардероб, беру телефон и выхожу в ночь.