Принц воров - Андрей Посняков

Так вот, не спеша, молодой человек вышел на просторную площадь, со всех сторон обрамленную величественными кипарисами и финиковыми пальмами, за которыми виднелись белоснежные портики базилик и – большая, под синим куполом с сияющим позолотой крестом, церковь. Хоть заутреня давно и закончилась, тем не менее в церкви оказалось немало народу – кто-то ставил свечки, молился, кто-то сидел на скамьях, созерцая великолепные настенные панно, и о чем-то думал.

– Какие великолепные мозаики! – присев на скамеечку, с искренним восхищением покачал головой Александр. – Это что же, греки делали? Или осталось от римлян?

– Ты, я вижу, издалека, господин? – охотно поддержал разговор прихожанин, судя по тунике и толстой золотой цепи на шее – отнюдь не из социальных низов.

– Да, издалека. А как ты заметил, любезнейший?

– Иначе б знал, что все это великолепие – наших мастеров работа!

– Да не может быть!

– То-то и оно, что может. Мастер Панфилион, мастер Аполлий, мастер Лициний… Да много у нас таких мастеров, не хуже, чем у греков.

– И что, многие и сейчас живы?

– Про всех на скажу, а мастер Лициний – точно жив, да и живет здесь неподалеку.

Дом мастера, выстроенный когда-то давно в типично римском стиле, выходил фасадом на неширокую улочку, ведущую к церкви. Первый этаж сдавался под мастерские и лавки – башмачник, цирюльник, зеленщик, еще кто-то. Собственно в дом вела массивная – как водится, двухстворчатая – дверь, обитая толстыми металлическими полосами на манер крепостных ворот. Хозяевам следовало звонить, потянув за толстую цепочку, что Саша и сделал, к удивлению своему, тотчас дождавшись ответа. Правда, дверь не открыли, спросили в небольшую щелочку, видать, сделанную специально для привратника – чтоб можно было бы видеть гостей.

– Кто? К кому? По какой надобности?

– Мне сказали, что здесь проживает уважаемый мастер Лициний.

– Да, это его дом. Только мастера сейчас нет – уехал с помощником в Тапс, за смальтой.

– Ах, вон оно что… С молодым помощником уехал?

– Да, с Алексием, недавно принятым. Я смотрю, господин, ты неплохо осведомлен обо всех наших делах, – заметил привратник. – Только вот почему-то я тебя первый раз вижу!

– Просто я – родной дядя вашего молодого помощника, Алексия, – доброжелательно улыбнулся молодой человек. – И когда же уважаемые мастера собирались вернуться?

– Не раньше чем через пару недель, господин. У них там еще заказ, в Тапсе. Очень хороший заказ.

– Ах, ну, раз заказ, – Александр разочарованно отвернулся. – Ладно, через пару недель загляну.

– Я передам хозяину, что ты приходил, господин.

Саша уже спускался к лавкам. Прошелся под тенистыми деревьями, уселся за стол уличной закусочной – такие во Франции называли гингетами.

– Что угодно, господин? – тут же подскочил служка.

Саша пожал плечами:

– Поесть. Тащи сыр, дичь или рыбу – что там у вас есть?

– Есть чудесная рыба.

– А обычной нет? Только чудесная? Ладно, ладно – шучу. Тащи свою рыбу и вино не забудь. Только морской водицей не разбавляй, умоляю!

Несмотря на ранний час, в закусочной уже имелся народ, как понял Александр – приехавшие на рынок управители из пригородных имений. Сидели под тенистыми ветвями, обсуждали свежие городские новости – сколько бродяг выловили этой ночью, скольких казнили, скольких отправили на пытку – и откуда только им были известны все эти сведения? Впрочем, слухи распространяются быстро. Масла в огонь подливал сам хозяин «гингета» – смуглый толстяк с усами, словно у таракана – главный источник сплетен:

– Слыхали, сегодня ночью полгорода чуть не сожгли? Едва ведь пожар потушили. Говорят – дело рук шайки Хромого Лупуса!

– Хромой Лупус? А что, разве его еще не поймали? Более того, я даже слыхал, будто Лупуса казнили на людной площади – палач отрубил ему сначала руки и ноги, а уж затем – голову.

– Лупуса-то казнили, – ухмыльнулся хозяин. – А людишки-то его на свободе остались. Бесчинствуют! И не только ночью. Правда, куда осторожнее стали.

– Да уж, куда ж им деваться? Словят и их. Главаря-то нету.

– Ох, не скажите, уважаемые – свято место пусто не бывает!

– Это поэтому у вас в Гадрумете теперь свободно ногой не ступить? На постоялом дворе мало того, что хозяин все подробно выспросил – кто мы, да откуда – как будто первый раз! – так еще и стражники примчались, всех нас осмотрели тщательно, допросили не раз. Главное – те самые стражи не раз к нашим господам на виллы наведывались, этак по-дружески, в гости…

– Да-а… дела.

– А иначе нельзя, господа! Разбойники-то совсем осатанели, ни Бога, ни дьявола не боятся. Сами слышали – весь город чуть не сожгли.

– Господи, господи. Страсти-то какие!

– Да ведь давно уже такие строгости. Всяк, кто приедет, обязан себя называть. Да еще и людей привести, послухов, кто бы подтвердил, что он – это он.

– А если не подтвердят?

– Ну, тогда не знаю…

– Сдается мне, этих самых послухов можно за небольшую сумму в достатке найти.

– Так-то оно так, а если все же дознаются? Говорят, особо подозрительных сам Года пытает – доверенный Гелимера-правителя раб!

– Сам Года?! А он что же, здесь?

– Пока здесь. А когда куда отправится – кто ж знает?

– И что же теперь – на каждом постоялом дворе так проверяют? – не удержавшись, спросил Александр.

– На постоялых дворах – обязательно! А по тавернам облавы проводят. И каждый приезжий чтоб имел грамоту, что в канцелярии стражников выдают!

– А если нет такой грамоты?

– Тогда доказывай каждый раз, что ты не верблюд!

– Неужто по улицам теперь спокойно не пройти?

– Да на улицах-то никто ничего не спросит. А вот на постоялом дворе, да еще в гостевых покоях – запросто.

Саша озабоченно вздохнул – ну, прямо какой-то полицейский режим получается. Этак скоро и прописку введут! Эх, черти, черти… делать нечего, придется податься к «Гвоздю»… а уж там – как бог даст.

Расплатившись с усатым трактирщиком, Александр сполоснул руки на углу в фонтане и, пригладив волосы, быстро зашагал к южным кварталам, где традиционно селилась самая классическая беднота.

Глава 15. Нож

Не меч, но двуострый нож…

Таверна «Гвоздь» располагалась на первом этаже дешевого доходного дома – серые угрюмые стены, дырки-оконца с малюсенькими ставнями, приставные лестницы на этажи, темные комнатенки-пеналы, в которых летом жарко и душно, зимою же – сыро и холодно. Спасались жаровнями, и частенько случались пожары, и тогда уж жителям верхних этажей приходилось несладко – или прыгай вниз или гори.

В том районе города традиционно селилась беднота – в доходных домах, теснивших умы и души еще более мерзко, чем это мог себе представить Достоевский, наверное, здания на Сенной показались бы обитателям здешних ночлежек раем! Ближе к окраинам темно-серые дома-ульи сменялись убогими хижинами и трущобами – развалинами бывших римских храмов, черными остовами сгоревших складов и конюшен. Канализации в этой части города не было, частенько не имелось и отхожих мест, народ отправлял естественные надобности где придется. Жуткое зловоние, болезни и ранние смерти являлись печальными спутниками здешних мест, где, на узеньких улочках копались в грязи рахитичные дети, а женщины к тридцати годам превращались в полных старух. Мужчины, впрочем, выглядели ничуть не лучше – кто без зубов, кто без волос, кто – весь покрытый какой-то жуткой коростою.

Чужаков здесь не жаловали (впрочем, как и везде) – и Саша ощущал спиной буравящие ненавидящие взгляды. Иногда за ним кто-то крался – тогда молодой человек останавливался, прислонясь спиною к стене, и красноречиво клал руку на рукоять засунутого за пояс ножа. Пока никто не попытался напасть – боялись, а, может быть, путник еще не так далеко забрел.

Церковь Хевронии он заметил еще издали – мощная римская базилика с высоким крестом, она, казалось, горделиво посматривала на все эти жуткие дома и домишки, и словно бы говорила – а ну-ка, суньтесь-ка!

На паперти было полно нищих, куда более безобразных и отталкивающих, нежели в иных местах: беззубых, кривых, косых, одноногих и вообще безногих, с коростою, колтуном, полным щевелящихся вшей, с кровавыми смердящими язвами, исходящим желто-зеленым гноем. И все гундосили, выставляя напоказ свои увечья, канючили, просили:

– Дай! Дай! Дай!

Кинув нищим медяхи, Александр выспросил дорогу к харчевне, показали – зашагал. Вместо вывески над темным входным провалом торчал большой ржавый гвоздь, верно, оттого возникло и название. Молодой человек постоял перед закрытой дверь – похоже, он явился сюда слишком рано, хоть солнце уже и клонилось к закату, – потом постучал кулаком в створку двери. Тут же, к удивлению непрошеного гостя, и распахнувшуюся.