Ловец мелкого жемчуга - Анна Берсенева

«Как я сегодня увидел, – неожиданно подумал Георгий. – Ну точно, когда в камеру смотрел, в ней так все и было».

Ему стало весело и легко от этого неожиданного открытия, словно кто-то прикоснулся к его плечу так нежно и влюбленно, как никто не прикасался никогда.

Он сел на траву за спиной у девушки, потом откинулся назад и, лежа на спине, стал смотреть, как меняется, еще больше проясняется под ее кистью луг на холсте. Он недавно побрился наголо – от жары, – и теперь трава щекотала его голову и хотелось смеяться.

Георгию казалось, что она не замечает его – да и как бы она его заметила спиной? – но девушка неожиданно сказала, не оборачиваясь:

– Ну?

– Что – ну? – спросил Георгий.

Ему почему-то стало еще веселее, когда он услышал ее голос, и захотелось поддразнить ее, такую сердитую.

– А ничего! – Девушка по-прежнему не оборачивалась, он видел только узелок банданы на ее затылке и узенькие, как у ребенка, плечи. – Сел – встал – ушел, вот что.

– А если не уйду? – Он еле сдерживал смех.

– Если не уйдешь… – Девушка резко обернулась, сверкнули чуть раскосые глаза. – А тогда скажи, как эти цветы называются?

– Которые? – переспросил Георгий.

– А ты что, любые знаешь? – хмыкнула сердитая девушка.

На вид ей было лет семнадцать, если не меньше. Бандана охватывала ее голову так плотно, что нельзя было рассмотреть, какого цвета у нее волосы. А глаза были черные, как узкие виноградины. Девушка встала со своей табуреточки, Георгий по-прежнему лежал на траве, закинув руки за голову, и поэтому она смотрела на него сверху вниз, однако чуть исподлобья. На ней была выцветшая ситцевая кофточка и длинная, цыганского вида юбка, сшитая из двух цветастых платков. Юбка держалась на узких бедрах с помощью лохматой ярко-красной веревки.

– Все цветы знаешь, что ли? – повторила девушка.

– Конечно. – Георгий выплюнул травинку, сел, и ее глаза сразу оказались прямо перед его глазами. – Я вообще все на свете знаю. Может, я колдун!

– Ага, Кощей Бессмертный, – кивнула она. – Ну так как? Во-он те, белые, с кисточками?

– Те? Чингисханчики, – не задумываясь, ответил он.

– Чингисханчики? – удивленно переспросила девушка. – Никогда про такие не слышала… А вот эти, сиреневые?

– Мышиные кармашки.

И тут она наконец засмеялась, и Георгий сначала улыбнулся ей в ответ, а потом засмеялся тоже. Ему понравилось, как она смеется: смотрит исподлобья, потом загорается в блестящих глазах улыбка – и постепенно расцветает…

– Врешь, – сказала девушка. – Ну и ладно! Меня Полиной зовут.

– Георгий, – представился он. – Ты на этюдах тут?

– Ага, – кивнула она. – Нас здесь целая компания из Строгановки. Приходи, мы на дачах живем, возле Махры. – В Махру, большую деревню в трех километрах от Недолова, Георгий ходил в магазин и в библиотеку. – Знаешь, где сосновый холм напротив монастыря? – уточнила Полина. – Там пансионат раньше был, а теперь заброшено все. Ну, мы и поселились. А ты чего такой взволнованный? – вдруг спросила она.

«Ничего себе! – удивился Георгий. – Неужели так заметно?»

– Да камеру первый раз в руках держал, – неожиданно для себя сказал он и тут же подумал, что это, пожалуй, будет ей непонятно – какую камеру?

Но Полина ничуть не удивилась.

– Так ты из киношников? – спросила она. – Которые «Дом с мезонином» снимают? А я думала, там только итальянцы. И что, понравилась камера?

– Очень, – кивнул Георгий. Разговаривать с этой девушкой было легко, как дышать, а почему – непонятно. – Я и раньше снимал, конечно, но совсем простенькой или на видео. А эта… Она, понимаешь, такая большая, что просто как живая.

Полина села на траву. Она смотрела на него внимательно и снова чуть исподлобья, но в этом ее взгляде Георгий уже видел все, что так быстро менялось в ней, – и серьезность, и удивление, и улыбку, и веселье.

– Как живая, – повторил он. – И все через нее живое. Как вот у тебя на картине.

Он думал, что теперь она заговорит о своей картине, как заговорила бы любая подобная ей девушка – он много их знал по вгиковскому художественному факультету. Но Полина сказала совсем другое:

– А что ты через нее увидел? Ну расскажи, расскажи!

И Георгий не понял, чего больше в этом вопросе: желания узнать, что он увидел в «живую» камеру, или просто желания его слушать.

– Если б я это мог – рассказать, – улыбнулся он. – Я бы тогда, наверно, писателем был.

– А нам и так неплохо, – заявила Полина. – У меня, знаешь, сестра учительница, она книжки все, по-моему, наизусть знает. Так вот она мне говорила, когда я еще только в художественную школу пошла, что художником лучше всего быть, потому что в жизни есть что-то, ускользающее от определения, но понятное взору.

– Как-как? – поразился Георгий. – Как твоя сестра сказала?

– Это не она вообще-то сказала, – засмеялась Полина. – Это Чехов твой сказал, она прочитала только.

– Почему мой?

– Ну, ты же фильм про Мисюсь снимаешь.

Она пожала плечами, пестрая веревочка на вороте ее блузки развязалась, и стали видны тонкие загорелые ключицы.

– Да я же не снимаю, – улыбнулся Георгий. – Кто бы мне дал фильм снимать, да еще итальянский?

Ему показалось, она хочет что-то сказать – что-то такое же простое, легкое и неожиданное, как говорила до сих пор, – но тут с вершины склона донеслось:

– Поли-инка-а!.. Ты где-е?..

– Мы же сегодня в Александров едем, фрески смотреть! – воскликнула она. – В семь автобус, а я и забыла! Бли-ин, сейчас опять заведут бодягу – в смысле, что я всех задерживаю. – Говоря это, она торопливо складывала этюдник и табуретку. – Ничего не поделаешь, коллектив, не хрен собачий.

– Давай помогу, – предложил Георгий.

– Еще не хватало!

То ли от спешки, то ли еще от чего-то она вдруг снова стала такая же резкая и настороженная, как была в самом начале. Как будто не было этих нескольких минут, когда все было совсем иначе. Хотя как – иначе?..

Полина перекинула ремень от этюдника через плечо, взяла под мышку табуреточку, подхватила холст и стала подниматься вверх по склону. Потом остановилась, оглянулась и неожиданно улыбнулась своей необыкновенной, исподлобья начинающейся улыбкой.

– Ты приходи, ладно? – крикнула она. – Мы завтра вернемся, приходи!

Она сдернула с головы бандану и помахала Георгию. Он успел увидеть, что растрепанные волосы у нее – рыжие, и ему снова стало весело.

Мелькнула пестрая юбка, качнулись высокие, еще не засеребрившиеся стебли иван-чая, и Полина исчезла за краем склона – там, где вилась по лугу светлая, неизвестно куда ведущая дорога.

Проводив ее взглядом, Георгий опять лег на траву, прикрыл глаза – и все, что происходило всего лишь час назад, снова предстало перед ним, но теперь так ясно, отчетливо, как будто он переживал каждую минуту заново, только гораздо сильнее и ярче, чем это было наяву.